Сверкнула сияньем нездешним в амальгаме зеркал Большого театра галерея образов царицы Анастасии — Наталии Бессмертновой и Ивана Грозного — Юрия Владимирова ("Иван Грозный), Фригии — Екатерины Максимовой и Спартака — Владимира Васильева ("Спартак"), Люськи — Татьяны Голиковой и Яшки — Гедиминаса Таранды ("Золотой век"), принцессы Авроры — Людмилы Семеняки и принца Дезире — Михаила Лавровского и, как бронза патиной, затянулась лёгкой дымкой утопии.
Балеты Григоровича снимали с репертуара Большого театра. Балетами Григоровича пугали под барабанную дробь, как угрозой возвращения в Большой театр "русских деньков"!
Кампания по диффамации маэстро набирала обороты. Она не знала себе равных потому ещё, что была первой — абсурд, как если бы Гагарин взялся крушить корабль "Восток". Кстати говоря, это при Григоровиче балет Большого театра рифмовали с ракетами, спутниками, космическими кораблями, балет и вправду был "впереди планеты всей". Принуждением мира к диктату Красоты. Правда же кампании в том заключалась, что исходила от лиц, для которых ночь в стрип-клубе была верхом свободы, а платье от Dior — манком, дресс-кодом для вхождения в клуб мировой элиты.
Но тогда ещё не говорили о "гибридной войне".
Что может испытывать маэстро, с высоты своего гения наблюдающий шум, толкотню, кучкующихся на ступенях Большого театра временщиков, шарманщиков и маргиналов, спешащих на попрание им созданных шедевров, на разрушение им выстроенного дома? Дома в высшем понимании этого слова, Идеала, что связан ещё с мечтой о Рае.
Вопросы оставались без ответа. Григорович исчез из медийного пространства. Выписался из широт. За все эти годы, треть века уже, он — "деспот" и "тиран", "узурпатор власти" — не произнёс ни намёка, ни слова, ни полслова в ответ на предательства, ложь и гонения. Приходилось слышать иногда: летит в Пекин, Сеул, Милан, Париж…. или летит из Парижа, Милана, Сеула, Пекина… На карте маршрутов вдруг появилась ещё одна точка — Краснодар.
"Есть два типа в народе. В одном преобладает Русь, в другом — Чудь. <…> Народ сам сказал про себя: "Из нас, как из древа, — и дубина, и икона" — в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачёв". Перефразируя Ивана Бунина — ещё не принято говорить вслух? тогда скажу шепотом: есть два типа балета. Один — бесстыдный цирк под вывеской contemporary dance. Второй — балет Петипа, Фокина, Григоровича.
Петипа — кто в инкрустацию короны Российской империи добавил редчайшие сапфиры и бриллианты из "Спящей красавицы", "Баядерки", "Лебединого озера", а балет — величайшую иллюзию — превратил в эмблему могущества и роскоши Российской империи, её национальную идею.
Фокин — кто ухватил вершинные завоевания Русского балета, как за перо — Жар-птицу над пропастью экстравагантного декаданса и авангардных штукарств, и обессмертил в балетах-наваждениях "Видение розы", "Сильфиды", "Умирающий лебедь".
Григорович — кто в условиях "оттепели" "подморозил Россию" на тридцать лет; вернул в корону Российской империи почти утраченный бриллиант — балет "Щелкунчик", развернул балеты "Легенды о любви", "Иван Грозный", "Спартак", "Золотой век" в мощные театрально-пластические музыкальные действа, в гигантские фрески пантеона сокровищ России эпохи СССР.
И дело здесь не в эстетическом гурманстве.
Абстракция владычествует над миром. Математика — царица всех наук, Русский балет — математическая модель мира. Абсолют. Универсум. Написанный на языке диковинных pas, его воздействие не уступает термоядерным реакциям, написанным на языке не менее диковинных значков и формул. В одном только случае — если в нём есть Дух. И когда вы цепенеете, припав к спинке кресла, от ирреальности "Теней" в мерцающем опаловом свеченье (балет "Баядерка"), или умираете, не в силах перевести дыхание, от хрустальности трагического адажио Ивана Грозного и царицы Анастасии среди запаха ладана и воскурений фимиама (балет "Иван Грозный"), вы — в плену Духа. Тирании формы, что держит содержание безупречным. И Юрий Григорович, в чем ещё один феномен маэстро, этому Духу не дал пасть, пошатнуться, стать "духом изгнанья". Печальным.
В 1996 году Юрий Григорович впервые прибыл в Краснодар. По приглашению Леонарда Гатова, народного артиста РФ, создателя творческого объединения "Премьера", инициатора претворения Краснодарского края в территорию Искусств. В состав объединения входил ансамбль классического танца, с которым маэстро предстояло осуществить постановку сюиты из балета "Золотой век" в честь столетия Дмитрия Шостаковича. Ансамбль представлял собой коллектив довольно хаотичный, из выпускников хореографических училищ Перми, Новосибирска, Воронежа, и уровень его, как нетрудно догадаться, был далёк от академической труппы. Но произошло то, что произошло. Что происходило, согласно апокрифам, в мастерских Ренессанса, когда в их стенах появлялся Мастер. Что принято ещё характеризовать как чудо или рождение "Театра балета Юрия Григоровича".
И вот "Театру балета Юрия Григоровича" 20 лет. В его репертуаре — собрание от балетов романтизма через петербуржский классицизм в ХХ век. "Театр" находится в самом центре Краснодара, на улице Красной, в бывшем здании кинотеатра, и за эти годы прибрёл лоск и печать "Шатле". Стены фойе в драпировке из синего атласа, окна в ламбрекенах с тяжёлыми шторами — второй этаж; на первом, в полумраке, — галерея чёрно-белых фотопортретов артистов театра, установленных на оркестровые пюпитры. Начало спектаклей здесь в 17:00, и продолжаются они неспешно, с двумя антрактами, весь вечер, как это было принято очень-очень давно в далёком столичном Петербурге. "Театр" для Краснодара — нечаянная радость. Оранжерейный цветок, что неожиданно упал с дождём на кубанскую землю, возрос и теперь необыкновенно нежно и ревностно лелеем.
В честь юбилея "Театр балета Юрия Григоровича" дал концерт.
Ковровой дорожкой выстлан вход. В фойе — белый рояль, за которым студент краснодарского музыкального колледжа. Рапсодия на тему Чайковского, Шопена, Листа перекликается с разговорами за столиками с бокалами шампанского, чашками чая, кофе, пирожными и бутербродами, приобретающими здесь особенный, неповторимый вкус. Публика — студенты, преподаватели, семьи с детьми и внуками. Нельзя сказать, что это случайная публика. Они знают по именам "своих артистов". Они гордятся ими. Переживают за взлёты и падения, поддерживают каждый пируэт, каждую хореографическую фразу венчают раскатистым "браво!". В антракте мне рассказали легенду. Историю "самых фантастических" гастролей. В Греции, среди развалин античного театра Иродион, "Театр балета Юрия Григоровича" дал балет "Спартак", и Алексей Шлыков — Спартак в полётном прыжке едва не достиг вершин Олимпа.
Легенда уже и юбилейный концерт. В вихре налетающих снежинок стиралась симфония красок венецианских дворцов и переплавлялась в металл доспехов (сценография Симона Вирсаладзе). В программе: сцена из балета Прокофьева "Ромео и Джульетта", сюита из балета Чайковского "Щелкунчик", первый акт балета Хачатуряна "Спартак". Империя Григоровича на контрастах бытия и инобытия, презрение к сахарным слезам сентиментализма, всесокрушающая воля к победе… Я знаю эти балеты наизусть. Моя потребность в них — гипноз однажды увиденного сновидения. Мираж. Путаница сокровенных путей. Ломаные, в зигзагах, они привели, наконец, в Краснодар, в "Театр балета Юрия Григоровича" с незримым, невесомым, как пух из уст Эола, занавесом — "Возвращение блудного сына" Рембрандта… Ликование срывалось в аплодисменты, в "браво!", "брави!", в "спасибо, что вы — есть!"
И как знать? Быть может, эхо из Краснодара достигло Москвы и слилось с буйством эмоций в зале Большого театра на "Золотом веке" в честь грядущего 90-летия Юрия Григоровича… И, быть может, маэстро, с высоты своего гения, повторил вслед за поэтом:
"Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех.
Верь сам в себя наперекор вселенной
И маловерным отпусти их грех".
Пиранези по-русски
Галина Иванкина
Выставка в ГМИИ «Пиранези. До и после. Италия — Россия»
"Ах, мы всего лишь два прошлых. Два прошлых дают одно настоящее. И это, замечу, в лучшем случае".
Иосиф Бродский "Посвящается Пиранези"
В Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина открыта концептуальная выставка "Пиранези. До и после. Италия — Россия. XVIII-XXI века" (до 13 ноября). Для такого академического заведения, как ГМИИ, подобный формат, скорее, неожидан, ибо зрителю предлагается игра в постмодернизм — аллюзии, фантазии, намёки. Путешествие из Галантного века в Сталинскую эру. Без пересадки. Напрямую. Оценить масштаб вселенской фантасмагории. Как у Иосифа Бродского в посвящении Пиранези — два прошлых. И оба прошлых — не состоялись. "Мне казалось, что зала взметнулась на высоту, среди сказочных колоннад", — писал романтик Александр Грин в своей "Золотой цепи". "Этот стадион так похож на мечту — и вместе с тем так реален… В сознании рождается чувство эпоса. Говоришь себе: это уже есть, существует, длится", — прибавлял другой сказочник — Юрий Олеша. Хотя у него есть и другое, более зримое описание: "Дворец Трёх Толстяков стоял посреди огромного парка. Парк был окружён глубокими каналами. Над каналами висели чёрные железные мосты". Россия и Пиранези. Помпезная советская мечта и кошмарные сны итальянского гения. Гигантомания как смысл. Сама выставка столь же трудна для восприятия, как тяжеловесна …золотая цепь. Видения осьмнадцатого столетия превращаются в инженерно-выверенный абсурд Наркомтяжпрома. Даже устроители сообщают: "Так, "Темницы…" Пиранези превратились в "Дворцы" коммунизма. Советские архитекторы жили на склоне действующего вулкана Великой Империи". Сталинскую эру принято воспринимать через дихотомию дворца и темницы. Мир балюстрад, пилонов и боскетов с перекинутым мостиком в Архипелаг ГУЛАГ. Барокко и бараки. "Нам нет преград ни в море, ни на суше!" — Пиранези был бы покорён, восторжен и — раздавлен. Он — как говорит молодёжь — завистливо и нервно курит в сторонке.
