Если в Ассамблее самым последовательным демократом был Робеспьер, то вне её стен Бабёф особенно выделял Жоржа Дантона, вожака Кордельеров, одного из вдохновителей октябрьского похода на Версаль. Когда позднее начались преследования Марата, дистрикт Кордельеров взял журналиста под свою охрану, а Дантон помог ему спастись от ярости начальника национальной гвардии. Восхищаясь Дантоном, Франсуа Ноэль в своих письмах к нему величал председателя Кордельеров «ревностным защитником свободы».
Дела и люди столицы и большого Собрания занимали Франсуа Ноэля постоянно; впрочем, это вовсе не значило, что он оставлял в пренебрежении интересы своих пикардийских земляков.
32
В провинции, в Пикардии, в маленьком городке Руа, точно в капле воды отражались все противоречия, волновавшие Париж.
Как и в Учредительном собрании, здесь бывшее третье сословие раскололось на две части. Как и в столице, собственники, прикрываясь словами «свобода» и «равенство», стремились использовать первые завоевания народной революции всецело в своих интересах. Как и в центральной администрации, главные посты здесь оказались заняты вовсе не теми, кто боролся за демократические реформы, а теми, кто противостоял им.
Хотя в соответствии с административной реформой 1790 года в Руа, как и в других местах, «отцы города» провели официальные перевыборы и сформировали новый муниципалитет, новой в нём оказалась лишь вывеска: Билькок-старший сделался мэром, а Билькок-младший его заместителем. Окружив себя преданными сторонниками и верными исполнителями своей воли, Билькоки игнорировали закон о создании местной народной милиции и отказывались проводить общие собрания граждан города.
Франсуа Ноэль сразу же стал во главе недовольных.
Сначала, доказывая, что по новым правилам близкие родственники не имели права занимать смежных постов, он попытался апеллировать к закону. Разумеется, из этого ничего не вышло — Билькоки сами олицетворяли «закон».
Тогда, отыскивая ахиллесову пяту, Бабёф нащупал проблему, в равной степени болезненную и для клана Билькоков, и для Пикардии, и для всей Франции собственников.
Это была проблема косвенных налогов.
33
Лоран еще раз пересмотрел разложенные в хронологическом порядке бумаги.
Он был доволен.
В отличие от первого года революции второй, 1790 год оставил много следов деятельности Бабёфа.
Здесь были петиции, обращения, речи, написанные его рукой, многочисленные письма и уникальные экземпляры двух его газет; всего набиралось более пятидесяти документов — ярких, характерных, бесценных для биографа и историка.
При самом поверхностном взгляде бросались в глаза два обстоятельства.
Во-первых, будущий трибун резко расширял арену своей деятельности. Если до 1790 года его имя было известно лишь в пределах Пикардии, то теперь о ней начали говорить в Париже, в Учредительном собрании, во всей Франции.
Второе, что не могло не остановить внимания Лорана, заключалось в парадоксальности ситуации.
Бывший февдист, тот самый «комиссар по описям», который столь тщательно и скрупулёзно прослеживал и выискивал различные феодальные налоги, сын верного стража и охранителя интересов генеральных откупщиков, ныне выступал как застрельщик в борьбе против косвенных налогов!
Впрочем, и Лоран прекрасно понимал это, парадоксальность была лишь кажущейся.
Именно потому, что он тщательно изучил и выявил существо всех обложений и повинностей в феодально-абсолютистской Франции, именно потому, что их несправедливость и разорительность для народа раскрылась ему вполне, Бабёф смог в ходе революции заявить во весь голос о сделанном открытии. Да и не только заявить. «Постоянный кадастр» был попыткой найти и подсказать законодателям мирный способ решения проблемы. Но Учредительное собрание не вняло призыву. Значит, оставалось бороться.
34
Сдавних пор косвенные налоги, в первую очередь «габель», затем пошлины на табак, напитки, крахмал, кожи и многое другое, составляли весьма солидную часть доходов французской монархии. Они были особенно тяжелы для народа, поскольку правительство, постоянно нуждавшееся в деньгах, сдавало их на откуп; откупщики же буквально душили крестьян, ремесленников и рабочих, выколачивая из них с помощью жандармов и солдат максимальную прибыль.
В июльские дни 1789 года парижане первым делом разрушили ненавистные заставы, окружавшие столицу, и явочным порядком, как и жители других городов и областей, отказались от уплаты косвенных налогов. Однако это не входило в планы крупных собственников — новый бюджет, составленный министром финансов, покоился на сохранении в силе всех старых платежей, что, между прочим, привело к быстрому падению популярности некогда боготворимого третьим сословием Неккера.
28 января 1790 года Учредительное собрание приняло декрет, предписывающий восстановить заставы и сохранить все косвенные налоги. Вслед за тем было решено начать преследование лиц, виновных в уничтожении застав.
Законодатели сами подавали сигнал к началу военных действий.
Бабёф тут же подхватил брошенную перчатку.
Не прошло и месяца, как в Собрание пришла петиция, составленная им от лица граждан Руа.
Указав, что январский декрет о налогах находится в явном противоречии с Декларацией прав, Франсуа Ноэль объяснял это происками аристократической партии в Собрании. Но народ не станет подчиняться дурным законам. Если те, кому доверена власть, используют её в целях предательства, народ будет бороться с ними, и не ради каких-либо частичных уступок, а чтобы провести общий закон против косвенных налогов в пределах всей Франции.
Петиция Бабёфа не была единичной. По всей стране поднималась волна возмущений против разорительной «габели» и январского декрета Собрания. Но прежде чем законодатели что-то предприняли, муниципалитет Руа поспешил дать свой ответ «смутьяну».
35
Господа Билькоки, Токены и Лонгеканы понимали: действовать нужно решительно и быстро. Они недооценили этого бешеного. Им казалось, что достаточно оборвать его карьеру, поставить в тяжёлые материальные условия, и он сникнет, оставит их в покое и покинет Руа. Но нет, не тут-то было! Выбитый из привычной колеи, придавленный нуждой, лишённый надежд на возможность вырваться из грязного предместья Сен-Жиль, куда они его швырнули, он и не подумал стушеваться. Напротив, он всюду разбрасывает свои зажигательные призывы, будоражит людей окраин, становится их очевидным вожаком! Он требует созыва регулярных собраний граждан, их вооружения за общественный счёт, он подкапывается под муниципалитет и шельмует самых почтенных людей в городе! По его подсказке бедняки перестали платить налоги, всюду появляются контрабандные соль и табак, а чиновники откупного ведомства оказываются бессильными что-либо предпринять! При этом он не ограничивается агитацией среди голытьбы; он сумел организовать кабатчиков, хозяев постоялых дворов и питейных заведений, внушив им, что в целях их личной выгоды они больше, чем кто другой, заинтересованы в отмене косвенных налогов!..
…Господин Билькок-старший прищурясь посмотрел на господина Билькока-младшего.
Ба!.. Вот отсюда-то и следует начинать!.. Нужно показать всем этим трактирщикам и лимонадчикам, что их одурачивают, что идти рука об руку с патрициатом города им куда выгоднее, чем слушать побасёнки этого неукротимого и заигрывать с чернью…
36
28 февраля Билькок-старший созвал общее собрание граждан Руа. Правда, это было не то собрание, за которое ратовал Бабёф: на него пригласили только «активных» граждан, в первую очередь лиц, связанных с продажей напитков.
Господин мэр произнёс большую речь.
Пустив в ход всё своё ораторское искусство, то льстя, то угрожая, он постарался внушить собравшимся, что, уклоняясь от уплаты налогов и бойкотируя чиновников генерального откупа, они сами роют себе могилу. Идя на поводу у разных отщепенцев, врагов собственности и порядка, они волей-неволей содействуют бунту, ниспровержению основ общества, торжеству анархии. Но что же будет, если анархия восторжествует? Не они ли первые поплатятся своими богатствами, а то и жизнями? Нет, уж лучше пожертвовать частью, нежели лишиться всего…
Речь произвела ожидаемый эффект. Трактирщики согласились не только на восстановление застав и уплату налогов, но даже на погашение задолженности за прошлое.
Клан Билькоков торжествовал.
Откупное ведомство Руа возобновило свою деятельность.
На следующий день, согласно распоряжению муниципалитета, глашатай, следуя за барабанщиком, обходил улицы города, доводя до всеобщего сведения новый указ.
Однако у предместья Сен-Жиль глашатай остановился: дальше ходу не было.
37
Предместье кипело с утра.
