Так мы наступаем, Борька. Трудно, жарко, мозги кипят даже, но ничего, думаю, что выдержу.
Крепко тебя целую и жму твою честную руку.
Привет мамочке, поцелуй ее. Да не очень бегай за бабами.
Твой Арк.
Литературные пробы снабжены рисунками и подписями к ним. К примеру: «Штурм Берега Пустыни. Тяжелые самоходные арт-установки поддерживают продвижение сверхмощного танка „Скорпион“».
В архиве сохранилось несколько школьных тетрадей БНа и отдельных листочков того времени. Просмотрев их, можно узнать, например, что в девятом классе кроме обычных и сейчас предметов значилась психология. И на отдельном листке, вероятно, запись с одного из уроков по этому предмету.
Перечень предметов, справа от каждого — баллы (от 0 до 9). Возможно, это результаты теста, по итогам которого можно судить, что у девятиклассника Бориса Стругацкого не было никакой любви к занятиям черчением и военным делом, а высшего балла удостоился только один предмет — литература. Впрочем, неплохо и с другими гуманитарными науками: история — 8, английский — 7. Есть и еще два листочка, вырванных из школьной тетради, на которых тот же перечень предметов окружен баллами (перечеркнутыми и вновь написанными), стрелочками (перемещающими вверх и вниз по списку отдельные предметы).
БН насчет этих записей сказал: «„Загадка, полная тайн“. Стрелки какие-то… Может быть, действительно, какие-то тесты из психологии? У нас был по этому предмету довольно странный преподаватель. „Я выпиваю стакан водки и смотрю — мир почти не изменился. Тогда я выпиваю второй стакан водки…“ (Восторг десятиклассников.)»
Спрашивает об отдельных предметах и успехах БНа и брат:
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 21 ОКТЯБРЯ 1948, М. — Л.
Борис, salvete!
Давно я тебе не писал, друг мой. Обо мне тебе, вероятно, известно, а вот мне о тебе известно мало. Чем занимаешься? Как работаешь над астрономией, физикой? Есть ли еще порох в пороховницах? А как у тебя дела с девчонками? Я, брат, понемногу припухаю. Не пришлось бы того, хомут надеть на шею, как мама говорит. Все собираюсь переслать тебе рукопись «Человека, который любил Диккенса»,[25] помнишь? Но никак не соберусь; приходится очень много работать. Кстати, что ты сейчас пишешь? Мнится мне, что твоя литературная деятельность ограничивается дневником твоим знаменитым. Надо, брат, писать. Писать — значит развивать литературный вкус. Фундамент у тебя изрядный, читал ты много, теперь пиши.
Теперь дело вот в чем. Записку, которая вложена в письмо, ты должен в самое ближайшее время отнести по адресу: <…>. Тебе откроют, ты спросишь Аню. Передашь эту записку Ане, по возможности лично ей, поэтому постарайся поехать в выходной. Кто ты, откуда записка, кто передал записку — ничего этого говорить ты не должен. В крайнем случае скажешь, что тебя попросил передать ее знакомый, приехавший недавно с Севера. Ясно? Теперь, как найти этот дом? Ничего нет легче. Вот план: [Рисунок]
Войдешь во двор, подъезд налево.
Вот и все. Прошу исполнить, по исполнении немедленно доложить, подробно притом.
Записку распечатывать воспрещаю, впрочем, я думаю, что предупреждение это излишне.
Вот так. Ну, браток, пока до свидания.
Крепко целую тебя, жму твою лапу.
«Фундамент у тебя изрядный, читал ты много, теперь пиши», — советует брат. И брат пробует. Сохранившийся в архиве обрывок листка комментирует БН: «Это первые попытки самостоятельного писания. Конец, естественно, придуман не был. Даже приблизительно. И вообще слизано, кажется, из Уэллса — „Чудотворец“». Сам текст:
Меня будто ударили чем-то сзади, сильно и упруго. Я охнул и полетел, растопырив руки, куда-то вперед. В глазах блеснуло что-то оранжевое, пахнуло дымом. Кругом все ревело и тряслось, а я летел в бездну, широко разинув рот и зажмурив до боли глаза. Руки наткнулись на какое-то препятствие, твердое и теплое, и я заорал от дикой боли в суставах. Что-то завизжало над ухом пронзительно и тонко, по спине забарабанили осколки. Я лег, закрыв голову руками, и с ужасом ждал конца. Визг сменился глухим рокочущим ревом, почва затряслась и рассыпалась: меня подбросило вверх. Я вскрикнул и, махая руками, подхваченный вихрем необычайной силы, понесся в пространство, кувырком, натыкаясь на невидимые препятствия, оглушаемый чудовищным ревом, грохотом, треском. Что-то тяжело ударило в спину, я зацепился ногой, упал и поволокся по земле или там черт знает по чему. Температура стремительно повышалась, вихрь обжигал кожу, я кричал и не слышал своего голоса, перед глазами неслись в беспорядке темные и светлые пятна, мелькали желтые языки пламени. Я лежал спрятавшись за какой-то плотно прикрепленный к почве предмет — на ощупь кусок гранита с очень острыми краями, сверху из серого, дымного хаоса падали булыжники, кирпичи, куски дерева и железной арматуры. Проволоклась по земле балка, удивительно напоминающая фонарный столб, ударило по голове сломанным стулом, жарко было невыносимо, в открытый жадно рот летела пыль и разная дрянь вроде окурков. Потом вдруг все осветилось вокруг ярко-голубым светом и раздался такой звук, что я потерял сознание. Последнее, что я запомнил, было то, что невидимая сила прижимает меня к земле. Мрак окружал меня.
Нижние строчки заслоняют рисунок, изображающий падающего вниз головой человека. Вообще же, практически почти все тетради и листки из них, сохранившиеся у БНа со школьных времен, усеяны рисунками, рисуночками, зарисовками, шаржами. Некоторые из них представлены во вклейке.
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 28 НОЯБРЯ 1948, М. — Л.
Здравствуй, дорогой братишка!
Очень тебе благодарен за письмо и особенно за информацию о книгах и о новом спутнике Урана. Хоть и весьма сомнительным представляется мне, что у такого гиганта, как Уран, может быть спутник с временем обращения 30 часов. Может быть, суток? Во всяком случае тебе следовало бы указать, откуда ты узнал такие подробности. Что касается книг, то ни одной из упомянутых тобой я еще не встречал, буде же встречу — обязательно куплю ту, что ты просил. «Человек, который любил Диккенса» у меня переведен в черновике, но никак не могу собраться переписать. Вероятнее всего я тебе перешлю его с мамой, когда она вернется из Москвы. Между прочим, раздумывая над возможностями создания военной игры, в которой все соответствовало бы более или менее действительным возможностям развития боя, я пришел к выводу, что лучше всего для этого брать не бои между мелкими подразделениями (как мы брали — полки, батальоны, роты), а что-нибудь покрупнее. И я сделал наметки игры «Прорыв обороны», где армия наступает на дивизию, причем использую в ней все известные данные (мне известные, I mean[26]). Основные роли предоставлены здесь не только непосредственно боевым операциям, но и снабжению, и городам (как пунктам снабжения и центрам укрепленных районов). Игра выходит очень сложная: в ней играет роль и скрытость укреплений и передвижений для пр<отивни>ка, и необходимость для танков, артиллерии и автомашин снабжаться горючим и боеприпасами, и ограниченные возможности вести огонь из разных пунктов местности и т. д. В игре я использую действительные формы организации войск. Если тебе будет интересно — я тебе пришлю условия игры. Игра эта будет тебе полезна тем, что ты уяснишь себе более или менее роль взаимодействия и поддержки родов войск, а также познакомишься с принципами организации обороны и наступления армии.
Вот пока все. Крепко жму руку и целую, мой дорогой Боб. Поцелуй и обними нашу мамочку. Твой Арк.
Внесем ясность в создание военной игры, описанной в письме:
БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ 16.03.01
В молодые годы (конец 40-х) мы с АНС увлекались (даже уже будучи вполне взрослыми людьми) настольными военными играми типа «Бой батальонов», «Бой корпусов» и т. д. В магазинах такие игры тогда продавались свободно, но мы делали свои, гораздо более сложные, с учетом «невидимости» сил противника (пока они себя не обнаружат), неоднозначности результатов стрельбы (учитывалась вероятность попадания), небезграничности запасов горючего у танков и т. д. Короче, это были игры типа нынешнего «Панцер-генерала», только без всяких компьютеров, а на огромных самодельных картах, которые мы расстилали по всему полу в большой комнате. Хорошее было время!
БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ 04.06.02
Игра «Бой батальонов» — расскажите о ней, пожалуйста.
Парецкий Михаил. Ашдод, Израиль
Доска, расчерченная на квадратики. На доске нарисованы: лес, река, сопки, дороги. У каждого из игроков — набор картонных квадратиков с изображением пехотинцев (отделения), пушек (батареи), пулеметов, даже, кажется, танков. Квадратики эти передвигаются игроком по определенным правилам. Стреляют, уничтожают квадратики противника, гибнут сами… Правил уже, честно говоря, не помню, но были они довольно примитивны. Мы с АНом существенно усовершенствовали эту игру: карта у нас была — на всю комнату. Передвижения войск осуществлялись скрытно. Попадания-промахи были случайны (бросался игральный кубик)… И пр. и пр.
