Сергей Угольников -- Страдания по «стыду»
Если перефразировать известное высказывание из старой советской комедии, то "Кончились девяностые или не кончились, да какое искусству до этого дело"? Искусству "Большого стиля", действительно, дела нет. А вот искусству "актуальному", не сумевшему переварить даже раскрученный бренд "русская мафия", становится всё грустнее. В былые времена, когда американские искусствоведы в штатском были способны взрастить целую генерацию хипстеров для любования Джексоном Поллоком, любое безыскусное действие было политизацией эстетики и принималось на ура. Нынче уже нет ни Брежнева, ни КГБ, на которых западная публика хоть как-то реагировала, услаждая эго позднесоветских производителей "contemporary". Аббревиатура "ФСБ" иностранным обывателям не интересна в принципе. Может быть, интересна Александру Гольдфарбу и Ванессе Редгрейв, но остаётся выяснить, кого искренне интересует Гольдфарб и Редгрейв в пределах хотя бы одного лондонского закоулка. Экспортная политизация — самый надёжный способ погрязнуть в местечковости.
Возможно, именно желание хотя бы шагнуть в сторону от затхлого болота, возбуждающегося от мантры "Ходорковский", привело к организации Сергеем Гридчиным в своей галерее, что находится в селе Дмитровском Красногорского района Московской области, двух выставок, которые формально объединены "женской" тематикой. Гендерная проблематика трансгранична и может обойтись без идеологических подпорок и больших капиталовложений в "понимание".
Первая из экспозиций, "Терзания Варвары", представляла работы студентки "Мухи" Юлии Косульниковой. Артемий Троицкий, куратор дебютной выставки Косульниковой двухлетней давности "What Goes On In a Young Girl's Mind?", назвал её живопись "нормальной садомазохистской готикой". Хочется, конечно, задать детский вопрос "с чего это гламурненький интерес к садомазохизму оказывается вдруг готичненьким", но не стоит забывать, что художественный анализ от маститого музыкального критика вряд ли стоит воспринимать всерьёз.
Если уж искать аналогии, то не только эстетически, но и этически всё это напоминает картины Ивана Лубенникова. Именно такая стилистическая ниша, позволяющая уйти от неприятных вопросов, не слишком раздражающая, но и не самая утилитарная, вероятно, является удобной и для "застоя", и для периода "модернизации". При случае "проекции, выплеснутые на холсты", "тёмные мысли в голове у девушки", да и пастельные тона работ можно интерпретировать как угодно, без традиционалистских или модернистских этикеток. При определённом везении с таким творческим багажом можно достаточно долго быть в художественном мэйнстриме.
Мысль о длительности процесса навевает и перекличка названия выставки Косульниковой с католической традицией (Santa Barbara), одновременно возвращая в бесконечный телесериал, закончившийся в России ничем. Несовпадение страданий за веру и страстей вокруг мишуры, в какой-то мере должно иллюстрировать "отречение от тела", но насколько этот всплеск удачен — судить сложно. Шокировать кого-либо "садомазохистским" гламуром непросто, куда сложнее — не вляпаться в банальность.
Но что-то длить сложно даже в пределах "заснеженной Нигерии". Ведь некоторые "интернациональные" термины, взятые из англосаксонского оборота арт-рынка, сами по себе несут налёт провинциальности. Перформанс для западного обывателя это — "вот сейчас выйдет клоун и устроит представление, просьба выключить фото- и видеоаппаратуру". В России же "удивительный вид: то висит инсталляция, то перформанс стоит" (Всеволод Емелин). Получается даже не пародия, а неумелое подражание карикатурному "Западу", без направления развития, помимо "нефтяной стабильности". Тупиковый путь, ибо нефтяные раздатчики грантов дискредитировали лейбл "from Russia" столь же эффективно, как и "суетливый полубес" Ерофеев. "Русское искусство" за десятилетие стало на "Западе" синонимом больших дурацких денег. Дурацких не только потому, что их владельцы не блещут интеллектом и оригинальностью. Но и в силу того, что тратятся в зияющую пустоту, неспособную даже плюнуть на естественную ограниченность "западных ценностей". Они — чужие на празднике инсталляций.
Поэтому "возврат к живописи", выставка Виктории Бегальской "Стыд" — скорее закономерность, чем неожиданность. Куратор выставки Анатолий Осмоловский, ясное дело, куда авторитетнее Троицкого, однако, и его выводы сложно посчитать оправданными: "Название "Стыд" более соблазнительно трактовать не как стыд сексуальности, а как стыд живописи. На протяжении нескольких десятков лет живопись в России была самым "низким" видом искусства. Художники называли ее попросту "мазней". Потому выставка Бегальской интересна тем, что она реабилитирует живопись как живопись, а не как концептуальный жест обращения к традиционным материалам: холсту и маслу". Всё-таки "мазнёй" традиционную живопись называли в очень ограниченных кругах, и редуцировать эти рамки (ну куда ж без них?) можно, но бессмысленно.
Лучше посмотреть на работы Бегальской без ангажированности, как обывателю, не отягощённому знаниями о десятках лет коммунальных дрязг российских художников. Работа "Делёз", видимо, обращается к аудитории, узнавшей о событиях в Париже 1968 года после московского "путча" 1991 года. Запаздывание, намекающее на то, что "Химкинский лес" — это унылая помойка на фоне леса "Штутгартского", который, впрочем, за пределами Германии тоже никого не волнует. И такой простой идеологический посыл мог бы навевать печаль от "женской метафизики", если бы не юмор, присутствующий в иных работах. К закрытию выставки планируется издать 200-страничный цветной каталог, в который, помимо живописи, войдут описания видео, перформансов и акций Вики Бегальской. Наверное, должно быть интересно, учитывая то, что того же Осмоловского зачастую используют в качестве повышения капитализации произведений искусства. И скорее всего, именно возможности, открывающиеся при использовании такого оформления покажут, кончились девяностые или будут преследовать нас ещё очень-очень долго.
Владимир Винников -- Апостроф
Игорь Танцоров. Деньги или любовь. — М.: Алгоритм, 2011, 320 с., 1000 экз.
Пресловутый финансово-экономический кризис отбросил отечественное книгоиздание в конец "лихих 90-х", когда тысячный тираж считался вполне нормальным и приемлемым для 140-миллионной страны со всеобщим средним образованием. "Самая читающая" некогда страна давным-давно перестала быть таковой, однако, похоже, парадоксальным образом превратилась в "самую пишущую".
Массовый читатель в процессе "рыночных реформ" перешёл от серьёзной литературы на "развлекаловку", а нынешний "массовый писатель", напротив, чрезвычайно серьёзен и непрофессионален. Однако формула: "там, где автор прав, он не оригинален, а там, где автор оригинален, он не прав", — справедлива в их отношении, скажем, на 99,99%, но вовсе не на 100%. И вот эта одна сотая или даже тысячная процента, в общем-то, и решает всё: быть или не быть дальше отечественной культуре, российской государственности, русской цивилизации, — поскольку именно эта гигантская "тяготеющая масса" самим существованием своим создаёт не только "почву", на которой прорастают великие творцы культуры, государственности и цивилизации, но и задаёт для них "здесь и сейчас" некие внутренние формы, в которые некогда отлились, тем самым проявив их во всей полноте, например, грандиозные явления Сервантеса, Шекспира, Гёте и Пушкина...
Примерно таким почему-то оказалось моё "послевкусие" от книги Игоря Танцорова "Деньги или Любовь", с весьма показательным подзаголовком: "жертвы половой войны" (в каком-то смысле, все мы, живущие и жившие на Земле, являемся "жертвами половой войны", поскольку сама жизнь, согласно известному определению, это смертельное заболевание, передающееся половым путём). Конечно, видно, что неизбежное знакомство с известной работой Фридриха Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства", оказало на автора неизгладимое впечатление, которое он, впрочем, надо отдать ему должное, изо всех сил старается изжить, везде поминая недобрым словом "абсурдные идеи" и "сексуально-коммунальные потуги бородатых фантазёров".
Если не обращать внимания (ну, хотя бы попробовать не обращать внимания) на множество вкуснейших авторских "перловок" и "фрикаделек" (от слова "фрик") наподобие того, что "дотошный исследователь, понимая, что самцов и самок считали отдельно, не забудет отметить про себя причину того, почему 1 и 0 как самые важные цифры приобрели именно такие начертания" (гомерический хохот читателей, знакомых с древними системами исчисления, гарантируется), или "мы помним, как появилась персональная дилемма Деньги—Любовь среди первозданной дикой природы" (надо же! а мы думали — столько не живут!), — так вот, если не обращать внимания на эти артефакты авторского сознания, то следует признать, что общий пафос книги Игоря Танцорова, которого совершенно не вдохновляет нынешний эмансипированный и, по его определению, "фемицентричный" мир всеобщего "унисекса", — вполне оправдан.
