Поверь мне, Валентин, когда я смотрел издевательскую вакханалию над русским языком, слезы подступали к горлу и слышалось мне: "Распни его, распни!" Успокоился я лишь на следующий день, когда получил очередной номер стоящего на страже традиций родного языка журнала "Север", где были опубликованы последние стихи иеромонаха Романа, и среди них четверостишие "Родная речь".
"Родная речь — Отечеству основа.
Не замути Божественный родник,
Храни себя: душа рождает слово,
Великий святорусский наш язык".
Словами псковского подвижника и обережемся, Валентин, от суетливых нечестивцев, прячущих под псевдокультурной личиной непотребность и цинизм.
Так чье же ты, "родное" телевидение?
Владимир Бондаренко
10 июня 2003 0
24(499)
Date: 10-06-2003
Author: Владимир Бондаренко
МИМО ЦЕЛИ...
Увы, но в этот раз премия "Национальный бестселлер", на мой взгляд, пролетела мимо цели. Пишу об этом как давний патриот данной литературной премии, а значит — с сожалением. Всё-таки самая живая и непредсказуемая награда в нашем литературном пространстве, к тому же разыгрываемая, как настоящий спектакль, в несколько действий. Есть реальная интрига и почти нет кулуарного междусобойчика. Всё-таки, пока еще единственная премия, претендующая на полный охват всего литературного процесса наших дней. Среди номинаторов: и левые и правые, знаменитые писатели почтенного возраста и начинающие молокососы с радикальной пеной на губах, традиционалисты и новаторы…
Конечно, есть и тут свои правила игры. Никуда не денешься: кто платит, тот и заказывает музыку. Даже если эта музыка довольно элегантна и не похожа на казарменный марш, но какое-то направление задаёт. В этом году заметно уменьшилось среди членов большого жюри число писателей патриотического направления. Если быть точным — три человека. А в малом жюри таковым был один Александр Проханов. Особенно не разгуляешься.. Чувствовалось какое-то напряжение у организаторов премии после прошлогоднего прохановского триумфа. Даже наша газета "День литературы", столь часто критикуемая патриотическими ортодоксами за широту взглядов и излишнюю всеядность, воспринималась в залах гостиницы "Европа", где проходило вручение премии , как партизанская листовка, подброшенная в штаб противника. "Берут как бомбу, берут как ежа, как бритву обоюдоострую, берут как гремучую в двадцать жал змею двухметроворостую". Но тем не менее я был рад, что из чуть ли не сотни произведений в шорт-лист, в шестёрку сильнейших попали и Вячеслав Дёгтев с книгой рассказов "Крест", и Павел Крусанов с романом "Бом-бом", вполне устраивал меня и Сергей Коровин. Хотя печальное ощущение "мимо цели…" появилось еще до приезда в Санкт-Петербург. Именно на стадии формирования шорт-листа.
Владимир Бондаренко. Павел, ваш, на мой взгляд, лучший роман "Укус ангела" многие, и я в том числе, относили к имперской фантастике. Иные критики оспаривали это утверждение. Как считаете вы сами? Вы — имперский человек? Что для вас значит империя?
П.КРУСАНОВ Я не знаю, имперский ли я человек. Но что сознание и у меня, и вообще у моего и более старшего поколения имперское — это несомненно. Как бы там ни было, мы всегда жили в империи. Надо отдать ей должное. Это была империя, которая обеспечивала нам своеобразные гарантии. Как-то так взять и переделать сознание — это же невозможно, наверное. Думая над тем, что же такое имперское сознание, я в свое время этот роман так и замыслил. Чего в перспективе, в идеале вожделеет имперское сознание. У меня каким-то образом сложилась картина будущего романа. Далее я её уже выписывал. Осознавал: а как дальше, а что дальше, куда идти дальше? В результате подошел к такому финалу, который подводит к имперскому пределу. Империя, воплощающая идею всемирности, неизменно погибнет. Империя не может жить вне границ. Ей обязательно нужны границы, за которой для неё наступает опасность, за которой находится враг. Воплощение идеи всемирности убивает саму империю…
В.Б. Мы отчетливо видим это сегодня на примере уже США. Пока они имели ясные границы своего влияния, всё у них шло хорошо. Сейчас они увлеклись идеей всемирности и их, похоже, ждет печальный финал. Согласен с вами, хорошая и долговечная империя должна иметь свои границы, но как придти к такому самоограничению в период своей высшей силы? И как вернуть эти границы в период упадка? Впрочем, империя оставляет за собой следы уже навечно. Скажем, Питер — имперский город, и другим уже никогда не будет. Он имперский по архитектуре, по истории, по культуре, по духу своему. Еще и поэтому все по-настоящему питерские писатели в лучших своих вещах — имперцы. И Анна Ахматова, и Николай Гумилев, и Андрей Битов, и даже Иосиф Бродский… Советская ли империя, царская ли, или даже нынешняя осколочная, имперское пространство Питера изначально формирует и мышление человека. Ощущают ли его питерцы? В литературе, в искусстве, в восприятии мировой культуры?
П.К. Может быть, не все, но определённая группа, близкая мне, писателей и художников, музыкантов, с которыми общаюсь я, совершенно ясно это осознают. Неспроста мы делали несколько акций под названием "Незримая империя". Петербург ведь, наверное, самый умышленный город из всех, существующих в мире. Город чуть ли не в одночасье возведен на пустом месте, и мы знаем, по чьей воле это сделано. И не просто город, а столица. Конечно, это полностью производство империи. Никакая демократия себе такого проекта позволить не может. Демократия строит из фанеры, из картона, и так далее. А построить Рим могла только великая империя. Построить Петербург могла только империя. Конечно, это насквозь имперский город.
В.Б. Вы сказали о вашем круге имперских писателей, об акциях "Незримая империя", знаю и о других акциях. Как сформировался этот круг писателей? Кто вы? Издательство "Амфора" вас объединило? Или же вы сами и создали это издательство? Какие у вас идеалы?
П.К. Я думаю, что существует неназванный пока ещё закон, по которому люди с определенным мировоззрением, с определенными интересами вытесняются из разных компаний навстречу друг другу. Где-то человек не приживается и идёт подспудное вытеснение его. Постепенно таким образом вытесненные из других кружков, эти люди друг друга неизбежно находят. Мы действительно объединились еще до издательства "Амфора". Нас уже давно называют не иначе как "петербургские фундаменталисты". Это мы с Сашей Секацким, Сергей Носов, выступают вместе с нами часто Наль Подольский и Владимир Рекшан, Илья Стогов тоже близок нам, но он такой индивидуалист. Впрочем, это нормально: человек свой выбор делает всегда сам. Он то выступает вместе с нами, то делает свои индивидуальные ходы. Сергей Коровин тоже очень близок нам по взглядам и осмыслению литературы. У нас был свой манифест. Было "Открытое письмо Путину". Текст для автора — это инструмент влияния на действительность. А высшая форма искусства — творить вокруг себя ту реальность, которая тебе угодна. Если она такая не творится, то ей же хуже. По крайней мере — стремление это постоянно делать должно в литературе присутствовать. У текста должна быть сверхзадача. И сверхзадача писателя — сделать действительность такой, которая тебе угодна.
В.Б. Прекрасная сверхзадача. Готов присоединиться к вам. После всей этой игры. пародийности и развлекаловки вы вновь призываете писателей реально и серьезно влиять на действительность. Делаете писателей творцами и созидателями. Людьми , с которыми необходимо считаться в обществе. Вы на самом деле настоящие питерские фундаменталисты. Честь вам и хвала за это. Это истинно имперская задача. У кого вы учились? Кому поклонялись в юности? Кого из классиков больше всего цените? Кому даже подражали?
П.К. Сейчас навряд ли следы такого влияния будут заметны. Я их тщательно уничтожал. Просто не допускал до печати такие работы. Стараюсь строго подходить к себе и своим работам. Безусловно, ценю русский девятнадцатый век. Был увлечен как Достоевским, так и Лесковым. Николай Васильевич Гоголь — безусловно. Из зарубежных Уильям Фолкнер на меня сильное впечатление произвел. Привлекали латиноамериканцы, тогда это было открытие в мировой прозе. Сейчас уже чувствуешь немножечко не тот градус у них, но в своё время они действительно, думаю, всех писателей молодых в России шибанули по голове. Борхес, Маркес, Льоса, Кортасар… Примерно такой ряд. Меня часто критики сравнивали с Милорадом Павичем, проводили параллели. Что удивительно: я, когда писал "Укус ангела", Павича еще даже не читал. И был очень удивлен такими сравнениями, хотя, наверное, общая атмосфера просматривается.
