К Алабино микроавтобус подобрался легко и быстро, словно всё время он двигался в своём особом пространственном коридоре. Но уже около посёлка возникла транспортная сумятица: въехать пытались автобусы, дорогие автомобили, частный транспорт. На узких дорогах, напоминающих о загородных дачах, стояли постовые военной автоинспекции, машины ВАИ мелькали то здесь, то там, как серо-голубые майские жуки в сене. Этот дорожный ступор лишь только казался мёртвым тупиком, через несколько минут микроавтобус въехал на территорию воинской части. Парадную площадку превратили в автостоянку, автобусы и автомобили двигались организованными колоннами и, как упакованные, по команде строились в правильные ровные ряды. До начала последней репетиции в Алабино оставался час. Ни один из ветеранов не остался ждать в микроавтобусе, они пошли фотографироваться на фоне двух БТРов с праздничными флагами, сбивались в компании, молниеносно меняясь новостями и мнениями, прогуливались по парадной площадке и мимо стендов, на которых были разложены предметы истории Второй мировой. Бабушка-блокадница рассказывала, что в этом году они с мужем будут праздновать бриллиантовую свадьбу.
Где-то рядом, совсем близко находится 2-я Гвардейская Таманская мотострелковая дивизия. Я помнил, что здесь несёт службу один мой знакомый, который решил пройти армию после окончания журфака МГУ. Очень быстро в моей руке оказался телефон. Зная, что Таманская дивизия всегда являлась образцово-показательной, я почему-то подумал, что он вполне мог бы участвовать в предстоящем параде. Но нет, тот сидел в казарме, которая оказалась достаточно далеко - километрах в трёх. И эти серые пятиэтажные здания я видел. Он сказал, что видит меня. Что ж, на некоторое время я оказался в поле зрения войскового снайпера.
Откуда-то стали появляться синие флаги с эмблемами Первого канала. На парадной площадке замаячили люди со штативами и камерами, хипстеры в наушниках, на вытянутых руках несущие ни к чему не подключённые журавли с мохнатыми микрофонами. Ещё на парадной площадке была установлена сцена, как в спальных районах на День города. Кто-то очень тихо повторял: "Раз, два, три". За сценой стояли столики, покрытые белыми скатёрками, на них, рассыпая хлопья ржавчины, громоздились гранаты, штыки, фляги. "Эта - ещё с имперским клеймом", - говорила молодая привлекательная девушка в военной форме, держа в руках солдатскую кружку. На самом дальнем столике из коробок доставали модели военной техники. Танки Второй мировой и современные образцы. Подул холодный, совсем ещё зимний ветер, и пластиковый Тополь-М врезался в исторический, но не менее пластмассовый Т-28. Я, чувствуя озноб, похвалил себя за то, что надел и свитер и куртку. По площадке зашагали солдаты с флажками. Какой-то оператор до последнего снимал приближающуюся к нему, стучащую каблуками, стену, потом в спешке отпрыгнул в сторону.
Плацдарм для проведения репетиции парада находился в другом месте. Все снова сели в микроавтобус и двинулись в составе колонны. Потом ветераны прошли к зрительным местам, туда же, поближе к двухэтажной вышке, имитирующей мавзолей, пытались прорваться съёмочные группы со свитами помощников и помощниц. Солдаты лениво доставали списки и листали их, словно не желая видеть совпадения ничьих фамилий.
Из автобусов выходили дети, по виду школьники шестого или седьмого класса. Я не могу сказать, кем они были: гражданская одежда, но никаких родителей, только преподаватели, громко произносящие: "А твоё, Гуськов, поведение мы ещё обсудим. и "Сейчас пойдёшь в автобус сидеть". Их строили внизу, у самого края огороженной для зрителей территории. Когда поехали танки, дети достали из карманов айпэды и айфоны, стали снимать происходящее так остервенело, словно хотели по-настоящему забрать и боевые машины, и солдат, и сам полигон вместе с собой.
Когда парад пришёл в движение, я стоял на вышке, имитирующей место Путина на Красной площади. Много раз мне доводилось видеть это действо по телевизору, и, признаться, "вживую" не хватало услужливого комментатора, называющего все виды техники и войск. Странно, во время трансляции обычно казалось, что он мешал.
Оркестр играл ровно, пики атак сходились в единых плотных ударах, было видно, что люди провели за репетицией не одну сотню часов. Тысяча сто музыкантов сводного оркестра Московского гарнизона - это такая акустическая сила, которой по-настоящему не нужна подзвучка. Летнее солнце апреля играет на цимбалах Sabian, превращает кожухи барабанов Pace и Pearl в сияющие белые диски. Серебристые духовые начищены, как столовое серебро перед императорским банкетом.
Объезд войск заканчивается строго. Нависает тишина, и звучат слова, призывающие начать парад. Бетон полигона похож на песчаное брюхо пустыни, казармы и дачные домики в дальней перспективе словно подчёркивают ощущение отчуждения. Будто все вдруг оказались не в Подмосковье, а на Дальнем Востоке. И солдаты начинают маршировать. Идут квадраты, выстроенные из людей, мелькают чёрные блестящие сапоги, перед каждой когортой шествуют знаменосцы. Вот они близко, заполняют собой бетонный плац, и все смотрят в одну сторону, под одним углом. Голубые береты, краповые береты, оранжевые береты, фуражки, они проходят мимо ветеранов, мимо смотровой вышки, оркестр стоит неподвижно, а за ним движутся новые волны солдат, готовящихся влиться в это живое супрематическое полотно.
Когда солдаты скрываются из виду, приходит время техники. На углу смотровой площадки фотограф держит огромный телеобъектив, в который вкручена стальная трость штатива. На ступенях сидит неизвестный парень в наушниках и, по всей видимости, спит. Звукоинженер Первого канала будит его и тот куда-то убегает.
Машины проходят парадную площадку на скорости, едва захватывая внимание всех и каждого, они исчезают за поворотом. И вдруг над землёй разносится тяжёлый металлический стрёкот. Кажется, что дрожит вся вышка. Не сильно, наоборот мелко и дробно, но кожей ощущается, что сейчас к нам приближается нечто угрожающее и смертоносное. Летят танки Т-90, и танкисты, высунувшись из люков, отдают честь. Над полигоном поднимается жёлто-зелёная пыль. За ними, не сбавляя темпа, мчатся артиллерийские орудия "МСТА-С". Они дышат чёрной гарью и бьют, нещадно бьют бетон, вышибая из него пыль. Ничего не слышно, кроме резких дробных выстрелов двигателей и стелящихся гусениц, порождающих миллионы тяжелейших щелчков.
Едут машины противовоздушной обороны "Бук-М2", несут на горбу зелёные ракеты, за ними зенитно-ракетные системы С400, уже на огромных чёрных колёсах. Они подбрасывают пыль вверх. Когда после "Панцыря" мимо проезжают пусковые установки комплекса "Тополь-М", они словно бы двигаются сквозь дымовую завесу. Дует ветер, гонит пыль на зрителей, я смотрю на свою куртку и вижу, что это - древесная пыльца. Пришла весна.
Парад закончился. И Первый канал вышел на передний план. Почему-то казалось, что их флажки отлично сочетаются с расставленными вокруг полигона синими туалетами. Поздравляли ветеранов, вручали хлипкие пакетики. Я не знаю, что было в них, но, наверное, не ключи от новых квартир и не безлимитные банковские карты пожизненного обеспечения. В рамках "шоу" силач залез на помост военного дирижёра, надул и лопнул грелку дыханием, порвал руками телефонный справочник "Жёлтые страницы", бросил клочки по ветру, они стали падать на военных музыкантов.
Потом все садились в автобусы. Боевой ветеран шёл, нисколько не уставший, и играл на гармони. Другие подпевали ему. Слышались возгласы: "Танкист - это струсивший артиллерист, - у вас, тыловиков, я знаю, всё с ног на голову", "и, представьте, уже взяли рейхстаг, а было это, кажется, второго мая, и там у колонн один солдат, всю войну с сорок первого года прошагавший, подходит к хорошенькой медсестре и так прямо, по-мужицки, ей сразу говорит: давай поженимся. Чего ж ей было делать, кроме как согласиться? Так уже бриллиантовую свадьбу, говорят, справили несколько лет назад. Всё просто было". Кажется, я сам вымотался больше, чем эти люди, подбирающиеся к столетнему возрастному рубежу. В микроавтобусе шли разговоры. Спор о сути и уроках, вынесенных из Финской войны, рассуждения о проблемах проектирования транспортных развязок, излагались исторические факты, суждения о нынешней жизни. Мне казалось, что ветераны актуальнее и живее многих окружающих меня в повседневности "современных" людей.
Марина Струкова
25 апреля 2013 0
Общество
В Голландии участники теле-шоу съели человеческое мясо. По кусочку, отрезанному друг у друга. Вы считаете это шуткой? Желанием привлечь внимание скандальной акцией? Или психологическим экспериментом? Нет. Это пропаганда нарушения последнего табу. Сначала людей учили уважать геев и педофилов. Теперь многих уже не шокируют форумы, посвящённые инцесту, где папы делятся опытом соблазнения чад. Ютятся на задворках Сети зоофилы и прочие чудаки. Выходят философские романы о некрофилах. Маньяку Чикатило посвящают стихи. Но скоро на демонстрации станут выходить людоеды, а либералы будут поддерживать их требование - право есть себе подобных. Уже давно на Западе твердят о перенаселённости планеты, о том, что нужно сокращать рождаемость, что будет трудно прокормить массу населения. И вот выход - пусть люди едят друг друга, сколь практично! Но поскольку этому мешает табу, нужно стереть его из человеческого сознания. Нет табу - нет проблемы. Этим и займутся СМИ.
