История дьявола - Жеральд Мессадье

Всех, кто оказался свидетелем того, как из дома повалил дым, а затем и огонь, охватила паника. Однако вскоре люди узнали об исходе поединка: наделенный сверхъестественным могуществом Будда покорил Нага и поместил в сосуд. Так Будда мирно закончил бой, который стал прообразом мифа о святом Георгии, а также всех других мифов о героях, побеждающих легендарных чудовищ, начиная от Персея, убившего морское чудовище, который уже был готов проглотить привязанную к скале Андромеду, и кончая Одиссеем, выбившим глаз у циклопа. Он олицетворяет силу духа, торжествующего над материей.

В космологии Тхеравада — школы, распространявшей древнее буддийское учение, — мы тем более не найдем «господина дьявола»: нижний из трех миров, Желание, населен пятью или шестью разновидностями существ, в числе которых находятся полубожества, люди, демоны и бестелесные голодные призраки, напоминающие духов с острова Пасха, по имени Шарвастивада, Саутрантика, Махизазака, Дхармагубтака, Самматийя, Винайя, Махазангхика, Локоттаравада, Сатьязиддхи. У них нет повелителя, как это принято в нашей мифологии. Отдавая дань традициям, сторонники азиатского направления буддийского учения в Индии, на Цейлоне, в Китае и Японии со времен победы Будды над Мара полагают, что демоны, так же как и боги, отсутствуют, пока находишься в нижнем из миров, то есть там, где есть Желание. Буддизм в сущности является учением, исповедующим полное очищение, которое должно привести к нирване; оно не ставит целью оставить за дьяволом и прочей нечистой силой, как, впрочем, и за богами, недоступную познанию метафизическую сущность, которая исповедуется монотеизмами: для последователей Будды они представляют собой реальные, но в то же время вторичные понятия. Даже Брахма — позаимствованный у индуизма бог, которого можно сравнить с нашим Богом-создателем, — вовсе не вечен: он — тот, кто первым появляется и последним уходит в конце каждого цикла перевоплощений. Неважно, принадлежит ли божество небесному или подземному царству — оно есть явление, ограниченное временными рамками.

В буддизме нет и не может быть антагонистического противопоставления Бога дьяволу; наглядным примером тому может служить одно превращение: на Тибете верят, что вытесненные буддистами в VIII веке древние боги в знак протеста превратились в демонов, и только старые чародеи или добрые волшебники способны им противостоять. Перед нами один из вариантов реорганизации пантеона в соответствии с реформой, проведенной последователями Заратустры (см. пятую главу). Тем не менее эта реформа осуществлялась на основе интеграции, а не устранения. Тибетские буддисты, так же как, впрочем, и китайские, основывают свои небольшие храмы по соседству с последователями других религий, чтобы молитвами усмирить гнев чужих богов. Азия издавна представляет собой настоящую землю обетованную, где мирно уживается множество религий: когда в VII веке буддизм стал пользоваться в Японии не меньшим влиянием, чем местный синтоизм (следует признать, что между ними не было конфликта, во всяком случае, того, что в какой-нибудь степени напоминало религиозную войну; просто синтоисты устраивали свои молельни внутри буддийских храмов, и наоборот), духовенство стало задаваться вопросом, какая религия самая лучшая, и император Шому увидел во сне Аматеразу, богиню Солнца и основательницу династии, которая поведала ему, что Япония — страна богов, и потому все боги должны одинаково почитаться, ибо первый из пяти, Будда, такой же, как и их боги [56].

Однако, что же происходит с душами преступников? Если существует загробный мир, как закономерное наказание за совершенные при жизни неблаговидные поступки, то он не вечен, ибо, согласно циклам перевоплощений, всему когда-нибудь приходит конец. Никакое преступление, даже самое тяжкое, как, например, отцеубийство, не может быть искуплено вечным «проклятием» (термин, который также не используется в буддизме). В «Истории призраков» или в одной из трех корзин «Типитака» [57], где собраны тридцать два канонических рассказа под названием «Сутта-питака» или «Корзина наставлений», имеется описание тех страшных мест, куда отправляются преступники [58]. И вовсе не обязательно, что это будет, как принято у нас, преисподняя, однако в любом случае это не что иное, как чистилище. И было бы логичным предположить, что чистилище не относится к числу вечных понятий, ибо Зло также является преходящим понятием, так как в буддизме не существует первородного греха и человек не несет ответственности за каприз Всевышнего, ставшего причиной появления Зла. По всей вероятности, дьявол не вписывается в систему, где отсутствует метафизическая основа Зла, которое боги признают лишь тогда, когда речь заходит о взаимоотношениях между людьми.

Было бы большой ошибкой полагать, что буддисты являются агностиками в том смысле, который мы придаем этому понятию в Европе [59]: мир, в котором не было Творца, представляет собой череду явлений, согласно пяти силлогизмам, предложенным школой Ниайя (первое доказательство — звук, имеет свое начало и конец. Второе — его кто-то издает. Третье как пример — он такой же, как горшки. Четвертое как применение — горшки кем-то создаются, и они не вечны. Заключение — звук преходящ); абсолютная истина остается непознанной ввиду отсутствия самого понятия познания. В этом нет буддийской метафизики, ибо она никогда не была предметом изучения: речь идет об этике, основанной не на догмах, которые исключены из буддийского учения (нет основания верить в религиозный характер предложения, если оно иррационально), а на сострадании. Указанные Буддой добродетели и пороки соотносятся со средствами достижения наивысшей гармонии во взаимоотношениях с себе подобными.

Итак, первой добродетелью или первым «возвышенным условием» будет сострадание (на санскрите maitri, а на языке пали mettra), запрещающее буддистам обижать кого бы то ни было, в том числе и себя. Другими добродетелями являются любовь к ближнему, сопереживание чужому горю, удовлетворение, ощущаемое при чужой радости, невозмутимость по отношению к горестям и радостям. Пороков или «связей» (с внешним миром) всего десять; к ним относятся: заблуждение относительно существования собственного «я», сомнение, склонность к аскетизму, чувственность, недобрая воля, желание снова вернуться на Землю, стремление попасть на небеса, гордость, пуританство и высокомерие. Чрезмерный аскетизм — прибежище искателей абсолютной истины, горящих нетерпением проститься с земной формой существования, — так же не поощряется, как и незнание заповедей Будды.

Иначе говоря, человек, способный на сострадание, всегда проявит сочувствие к ближнему, не надеясь и не рассчитывая на вознаграждение в земной или загробной жизни. Если подобное мировоззрение мы захотели бы сравнить с западной философией, то сказали бы, что последователь буддийского учения ограничен Dasein, то есть «бытием», по Хайдеггеру. Но, возможно, такое сравнение было бы неуместным. Нельзя понять деяний Будды, не зная условий, в которых он создавал свое учение. В самом деле, Будда обращался к людям, искавшим путь