Абанин повел самолет, разрезая море стремительно и смело, оставляя позади себя ровную линию пены. Брызги поднимались высоко над моторами, они попадали в кабину, застилали видимость. Осторожно пробираясь, Абанин вывел самолет на ровную «площадку» и начал подниматься. Челноков сидел впереди и следил за каждым движением Абанина. Молодой летчик вел большой, тяжелый самолет ровно и уверенно. Абанин знал — снизу видят каждое его неуверенное движение или неровный поворот. Они ушли далеко в море. Абанин не видел берега, он вел самолет по компасу и часам. Сквозь тучи к ним пробивалось солнце. Абанин улыбнулся, он свесил голову вниз — там, на море, видны были рыбачьи катера. Ему хотелось крикнуть туда: «Летим, братцы!» Но Челноков был безжалостен. Он лишил Абанина и этой последней ориентировки. Он накрыл летчика колпаком, Он приказал ему:
— Вы ничего не видите, это происходит ночью, возвращайтесь!
Теперь Абанин остался один со своими приборами. Мир был закрыт для него. Он должен доверять этим белым и черным стрелкам. Исчез горизонт, исчезла земля, исчезло солнце, которому так обрадовался Абанин, ушло море, к которому он так привык, кажется, даже исчез воздух. Но осталось мужество, искусство и знание летчика. Они не подведут! В Ейской школе есть летчики, их немало, их зовут «слепцами». Но эти «слепцы» видят лучше всех. Они учатся летать в любую погоду, преимущественно ночью. Они поднимаются в воздух, и с этого мгновения все их жесты и движения тесно связаны и как бы переплетены с приборами. По приборам они летят и по приборам совершают посадку.
— Школа может вами гордиться, — говорит Челноков, расстегивая шлем и пожимая руку Абанина, когда они сошли с самолета на берег.
Да, в Ейской школе есть очень много людей, которыми она может гордиться. Сам Челноков, который так восторженно отзывается о своем ученике, искусный летчик. В школе — свои особые традиции. Они вырабатывались годами. Здесь не знают аварийности.
На сухопутных аэродромах молодых летчиков обучают высшему пилотажу. Вот инструктор Браславский поднялся со своим учеником Воробьевым. Браславский обучил Воробьева, как описывать глубокие восьмерки, как делать боевые развороты, как переворачиваться через крыло, петлить, уходить в штопор, скользить вниз, быстро теряя высоту, парашютировать на самолете, удерживая машину в равновесии на малой скорости. В руках искусного летчика самолет становится послушным, он выполняет любые прихоти авиатора.
В Ейской школе учился и работал Василий Молоков. Школа воспитала авиаторов, прославившихся на весь мир. Здесь выросли люди, установившие мировой рекорд продолжительности полета на планере. Здесь учатся метко стрелять и бомбить. Лейтенанты, выпущенные в этом году, умеют не только летать, но и «кувыркаться» в воздухе.
Ейская школа родилась на развалинах офицерской школы летчиков. Школа путешествовала с Каспийского моря на Балтийское, потом попала на Волгу. В Самаре школа помещалась на одной барже. Сейчас ей тесно на огромной территории. Чтобы более рационально «использовать территорию» воздуха, командование школы разделило весь воздушный мир над Ейском на зоны, этажи, высоты, коридоры, заходы, выходы, площадки, потолки. У каждого отряда — своя зона, свой этаж, свой вход. Советские летчики построили над Ейском фантастический город. Очень многолюдно в этом городе! Бывают дни, когда в воздухе больше людей, чем на улицах Ейска. В своем воздушном городе авиаторы открыли университет. На одной высоте занимаются начинающие, на другой — более зрелые летчики. Они учатся и ночью. Специальные «этажи», специальные «дворцы», специальные проспекты и зоны отведены для «слепцов». Звезды им заменяют прожектора. Появляются там, где их не ждут. Они делают свое дело смело и упорно. Летчики — сегодняшние и будущие — двигаются там, вверху, по своим фантастическим дорогам и проспектам, не запутываясь, не сбиваясь с пути.
И когда на рассвете попадаешь в Ейск, кажется, что это — город будущего: население, очевидно, вылетело на утреннюю прогулку.
В авиации окружены большим почетом летчики-испытатели, люди, поднимающие в воздух самолеты после того, как они вышли из цехов. Испытатели должны быть людьми смелыми, решительными, опытными. Их главное качество: хладнокровие. Для испытания самолета требуется колоссальное самообладание: что бы ни случилось, надо быть спокойным.
Те четыре летчика-испытателя, о которых мы хотим рассказать, принадлежат к категории «королей испытательной армии». Эта кличка дана им друзьями, такими же, как и они, испытателями, людьми, скупыми и сдержанными на похвалы. Самому старшему из этих четырех — Ивану Калиншину — уже сорок восемь лет. Он летает четверть века. Он сдружился с воздухом еще в те годы, когда об авиации говорили, как о чем-то чудовищном, когда в высоту поднимались только люди наиболее отважные.
И, может быть, именно поэтому Иван Калиншин вскоре после гражданской войны, после учебы, избрал себе профессию испытателя: она требует, эта профессия, большой отваги. Пятнадцать лет назад Иван Калиншин пришел на авиационный завод, на испытательную станцию. Он увидел самолет, маленький, неуклюжий, смешной, но считавшийся тогда чуть ли не вершиной авиационной техники. Калиншину предложили испытать этот самолет. Он трижды поднимался в воздух, проверил рули, приборы, мотор, побыл на «потолке», покружился там, сел на аэродром и сказал, что все в порядке. Так начал свою жизнь испытателя летчик Иван Калиншин.
И теперь, когда он уже испытывает истребители, которые проносятся со сказочной скоростью, вызывая у всех восхищение, теперь Калиншин трудится так же спокойно, сосредоточенно и уверенно, как и в те первые годы. Да, это будни, наполненные отвагой, жизнь, каждый день которой равен подвигу. Истребитель выводится на аэродром. В этой маленькой, совершенной и компактной машине скрыт труд тысяч людей — конструкторов, инженеров, сборщиков, механиков, клепальщиков. В каждом винтике, в каждой детали — плод их усилий, их напряжения, их ума. Но последнее слово должен сказать летчик-испытатель. Он решает, годится ли эта машина к эксплуатации. Он произносит приговор, хвалит или ругает, восторгается или гневно обвиняет. Но для того чтобы высказать это компетентное суждение, летчик-испытатель должен сам подняться в воздух, на этой еще не изученной, не опробованной, или, как говорят испытатели, на «некрещеной» машине. Риск? Опасность? Напряжение? Да, испытатель понимает, что он рискует жизнью и подвергается опасности. Весь так называемый сеанс испытания он проводит с огромным напряжением.
Но мало-помалу люди привыкают, они уже перестают замечать подвиги, которые совершают. Вот на днях у Ивана Калиншина в воздухе остановился мотор. Это было далеко от аэродрома, но он так умело и спокойно спланировал, с такой огромной выдержкой приземлил самолет, что летчик даже не счел нужным об этом писать специальный рапорт. Вскоре он вновь поднялся, потому что испытание надо было закончить в этот день, и никакие происшествия не должны были нарушать установленный и жесткий ритм жизни испытателей.
Испытателей связывает большая дружба, как объединяет людей напряженный творческий труд, общность целей. Эти летчики немногословны, как и все люди сильных чувств, не любящие внешне проявлять их. Вот вернулся Калиншин с испытательного полета. «Ну как?» — спрашивает его Александр Жуков. «Пошла», — отвечает Калиншин. Это означает, что испытание закончено и можно пересесть на новый истребитель: вот он уже выводится на аэродром, уже заводится мотор…
Но на этом истребителе летит Александр Жуков. Он тоже летает четверть века, а на авиационном заводе испытывает самолеты уже шестнадцать лет. Сколько самолетов он первый поднял в воздух! Сколько испытал типов, назначений, свойств! Много ошибок конструкторов или небрежностей сборщиков уловил он вовремя. Но, к сожалению, это «улавливание» происходит в воздухе на большой высоте. Там, на «потолке», Александр Жуков остается наедине с маленьким юрким истребителем, там он допрашивает его на своем строгом, придирчивом и требовательном языке. Александр Жуков специализировался на штопоре. Летчики уже знают, что Жуков является лучшим мастером штопора.
Всем памятен случай, который заставил пережить много тревожных минут всех, находившихся на аэродроме. Александр Жуков поднялся на истребителе. Прежде всего он взвился в высоту, проверив, насколько легко самолет поднимается до своего предельного «потолка». Как будто все в порядке! Потом начал переворачиваться через крыло, совершать мертвые петли, бочки, иммельманы, то давая полный газ мотору, то приглушая его. Теперь надо было проверить, как ведет себя истребитель в штопоре. Александр Жуков уже через мгновение пошел в штопор, но выйти из этого опасного и головокружительного положения не мог. Самолет не слушался, рули утратили свою податливость, они вышли из повиновения. Машина мчалась с огромной скоростью к земле. В эти секунды Александр Жуков воистину стоял лицом к лицу со смертью. Это очень тяжелое ощущение, когда летчик начинает чувствовать в воздухе, что самолет овладевает его волей, его мастерством, когда авиатор бессилен перед стихией.
