мягкие. Угодить за решетку подросток может с 14 лет. В заведении «для самых маленьких» он находится до 17, потом его переводят в юношескую тюрьму, где содержатся молодые люди до официального совершеннолетия. Самый большой срок, на который подростка могут осудить, 10 лет. Несовершеннолетних, впервые оказавшихся на скамье подсудимых, немецкая Фемида, пожурив, отпускает. С первого раза угодить за тюремную решетку подросток может разве что, совершив тяжкое преступление с особой жестокостью. Обычно же, несовершеннолетним прописывают по 10—20 часов трудотерапии на общественно-полезных работах или же в принудительном порядке направляют на занятия к психотерапевту. Здешние юношеские тюрьмы в корне отличаются от российских своей гуманностью. Психологи и социальные работники пытаются распознать слабые и сильные стороны личности оступившегося. Здесь можно, например, посещать тюремную школу, получить аттестат об ее окончании, пройти курс обучения по той или иной профессии и выйти из тюрьмы, имея профессиональное образование. Во время обучения выплачивается что-то сродни стипендии. Часть этих денег поступает на счет заключенного, чтобы после освобождения у него был стартовый капитал. Четыре часа в месяц подростку положено на встречи с родственниками и друзьями, и наказать его лишением свидания здесь не имеют права.
С малолетками в Германии возятся изрядно, однако число рецидивистов среди вышедших на волю достигает от 50 до 80%. Почему? Блатная романтика притягивает? Или тюремные будни Германии кажутся раем? Если сравнивать с российскими тюрьмами, возможно, это и так.
В отличие от российских малолеток, здешние отсиживают куда комфортнее: день их пребывания в исправительном учреждении обходится государству около 100 €. В Германии заключенные не имеют одинаково стриженых голов: прически у них совершенно разнообразные, и одеты ребята не в униформу, а в собственные спортивные костюмы. Питаются в тюремных стенах так, что по выходу производят впечатление не узников, а практикантов кондитерской фабрики.
Тем не менее, они весьма недовольны режимом содержания: «Чуть что – сразу русаки виноваты. Мы для немцев – отходы производства, человеческий брак, отбросы. Да вы любую малолетку посетите и увидите: русаков нигде за людей не считают».
Что касается бесчеловечного отношения к русскоязычной молодежи, попытаемся разобраться по порядку.
С литературой, и с русской периодикой в немецких тюрьмах, действительно, неважно. Руководство исправительных учреждений не приветствует этого чтива, но и не препятствует, если его передают с воли. Что касается обширной турецкой библиотеки и периодики, то это целиком и полностью – заслуга турецкого посольства в Германии. Со стороны русского посольства подобных инициатив не поступало.
Что касается силовых видов спорта, то они в хамельнской «малолетке» были, до тех пор, пока один из заключенных, кстати, наш земляк, не заехал тренеру в голову гантелей. Теперь вот приходится мучиться: гонять кожаный мячик. Но так сотрудникам тюрьмы как-то поспокойнее.
А жаловаться на то, что наших бедных ребят огульно обвиняют в насилии над коллегами по несчастью, просто грех. Сами же мне хвалились, что тех, кто отказывается за ними убирать, «грамотно мочат» куском мыла, завернутым в полотенце.
Теперь о языке. В самом деле, руководство немецких исправительных учреждений требует общения на немецком. Согласитесь, было бы странным, будь по-другому. К сожалению, свое рационализаторское предложение об изучении русского языка немецкими правоохранительными органами ребята вряд ли смогут запатентовать. Опоздали. По cообщению Министерства внутренних дел, полицейские земель Баден-Вюртемберг и Рейнланд-Пфальц приступили к изучению русского языка на специальных курсах. Представитель полиции города Кирн Михаэль Мазеус считает, что это значительно облегчит работу с молодыми иммигрантами, не владеющими или притворяющимися, что не владеют немецким. Что касается сотрудников хамельнской «малолетки», то они даже русским блатным жаргоном владеют. В общем, если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету…
А советом ребят посетить немецкую юношескую тюрьму я воспользовалась и побывала в Jugendarestаnstalt города Фехта, что в Нижней Саксонии. Здесь, за тюремным забором, юные правонарушители в возрасте от 14 лет до 21 года, отсиживают непродолжительные сроки за воровство, драки, торговлю наркотиками, угон автомобилей, хронические прогулы занятий (!!!). В цитадели №2, как в Фехте называют это исправительное учреждение, на одного сотрудника приходится 2 заключенных. Так что неусыпное внимание персонала несовершеннолетним сидельцам обеспечено. Распорядок дня довольно жесткий: подъем по свистку, умывание, заправка постели, уборка камеры и – шагом марш на работу. Шестичасовый рабочий день заполнен до отказа: кто-то работает в саду, кто-то ухаживает за живностью: курами, гусями, голубями, кроликами, африканскими бесшерстными овцами. В промзоне постоянно играет музыка, под которую неторопливо трудятся осужденные: шлифуют паркетные дощечки, мастерят крысоловки, капканы на крупных зверей, кормушки и скворечники. Территория юношеской тюрьмы напоминает молодежный лагерь: много цветов, живописный пруд, райский уголок с беседкой, увитой зеленью, где психологи занимаются с ребятами психокоррекцией и психореабилитацией. И только обнесенная колючей проволокой тюремная ограда да патрулирующий по периметру тюрьмы вертолет охраны напоминают о суровой действительности.
Захожу внутрь цитадели. Сзади лязгнул автоматический замок – ощущения, скажу вам, не из самых приятных. Лестничные пролеты переплетены сетками-гамаками (на тот случай, если особо нервным захочется сигануть вниз). Шествую по коридорам: стерильная чистота и следы недавно сделанного ремонта. В каждом отсеке есть кухня, оснащенная холодильниками, микроволновками, тостерами и чайниками, где ребята курят и пьют кофе. Выход в коридор – свободный, есть возможность посещать соседей. На каждом этаже имеется телефон-автомат (иметь мобильники запрещено). В помещении, предназначенном для встреч и общения, можно послушать музыку, позаниматься в спортзале на гимнастических снарядах, поиграть в футбол на травяном поле. В сравнении с совковыми кутузками, а мне их по долгу службы в свое время довелось повидать немало, эта, конечно, – дом отдыха. Двухъярусные койки, застеленные веселенькими одеялами (как-то язык не поворачивается назвать их нарами, как впрочем, и находящийся в специальном отсеке туалет – парашей), умывальник, платяной шкаф, книжные полки, стол, стул. У тех, кто работает, имеются взятые напрокат телевизоры. На стенах – фотографии родственников и плакаты с изображением музыкальных и спортивных кумиров.
В присутствии сотрудников учреждения заключенные общаются по-немецки, но пишут таки на родном языке: стены камер испещрены различными надписями, среди которых преобладают шедевры русского словотворчества: «Привет бременским корешам из фашистских застенков!», «Здеся чалился Виталя из Бишкека», «Напугали ежа голой задницей», «Кабздец тому, кто выдумал тюрьму» и, конечно же, зловещее классическое пророчество «Век свободы не видать!». Именно поэтому с некоторых пор арестантам запрещено иметь с собой маркеры и фломастеры, разрешены только шариковые ручки, непригодные для искусства граффити.
Где-то в глубине души, я – сторонница теории Ломброзо, утверждавшего, что преступные типы имеют отклонения не только в психике, но и во внешности… Но, сколько ни пыталась разглядеть отклонения в облике наших ребят (а их здесь 25% от общего числа), ничего аномального не заметила. Многие из них не производят впечатления преступников. На мой вопрос, что же их привело за забор 5-метровой высоты, отвечают: «От нечего делать влетели». «Это „нечего делать“ – типично для оказавшихся у нас подростков, – говорит начальник тюрьмы господин Вайманн. – Большинство из них приезжает в Германию по воле родителей, не имея ни малейшего представления о жизни в стране. Из-за недостатка знаний немецкого, плохо учатся, потом не могут найти работу. Приобщение к наркотикам и связанная с ними преступность в итоге доводят подростков до тюрьмы. Сейчас у каждого из них появилось достаточно времени на осмысление вопросов: почему они здесь, кто виноват и что делать». Глядя на доброжелательного улыбчивого «хозяина», я вспомнила слова Петра Первого: «Тюрьма есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего истребны люди твердые, добрые и веселые». Именно такие люди и работают в цитадели №2, и приходится им с нашей молодежью, ой, нелегко. «Во многом виноваты родители ребят, – считает заместитель начальника тюрьмы фрау Хофман. – Они совершенно упускают из вида своих отпрысков, заменяя родительский контроль ранее недоступными им материальными благами».
С этим трудно не согласиться. Покидая исправительное учреждение, я познакомилась с явившимся на свидание к наследнику отцом Макса, голубоглазого сибирского паренька, натянувшего на себя сразу несколько статей Уголовного кодекса. «Что же это происходит? – обескураженно вопрошает убитый горем родитель. – У него было все: модный телефон, стереоустановка, компьютер. Недавно купили сыну мотоцикл классный и это, как же оно называется… караоке, чтобы дома пел.
