Ознакомительная версия.
Очевидно, что в своем решении об отходе от митр. Сергия митр. Агафангел, как и прежде, руководствовался заботой о церковном мире и нежеланием вносить какого-либо разделения. Но, опасаясь внести раскол, он в то же время боялся и отрицательного, по его мнению, влияния на паству новой политики Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Поэтому он и остановился на таком половинчатом решении: не создавать раскола, но выйти на время из административного подчинения митр. Сергию и управлять епархией самостоятельно; а чтобы не оказаться оторванным от общего церковного организма, он признал над собой иерархическую власть митр. Петра и через него — каноническое и молитвенное общение с Восточными Церквами.
Конечно, Ярославский митрополит и его викарии были не правы. Они не учли одного весьма важного обстоятельства: административный разрыв с Заместителем неминуемо вел к разрыву молитвенно-каноническому и, следовательно, к расколу. И как бы ни старались ярославские архиереи доказать, что своими действиями они лишь стремятся морально воздействовать на митр. Сергия, факт остается фактом — отход от первоиерарха, по смыслу церковных канонов, уже является расколом.
На том же совете ярославские архиереи постановили никаких порядков в своей “церковной области” не менять и, для сохранения мира, не принимать в общение с собой никого из других епархий, отсылая таковых непосредственно к митр. Сергию.
Вместе с актом отхода архиеп. Угличский Серафим (Самойлович) счел нужным препроводить на имя Заместителя братское, увещевательное письмо, [79] в котором уже не официальным языком, а в сострадательно-увещевательных тонах разъяснял митр. Сергию его ошибки, ибо при всем своем отрицательном отношении к политике Заместителя архиеп. Серафим чувствовал к нему жалость и сострадание.
Получив оба эти послания, митр. Сергий пришел в смущение. Отход митр. Агафангела был крайне нежелателен не только для него самого, но и для всей Русской Церкви, паства которой могла последовать примеру авторитетного иерарха. Не теряя времени, митр. Сергий созвал внеочередную сессию Временного Патриаршего Синода и обсудил заявление ярославских архиереев.
В ходе обсуждения заседавшие пришли к выводу, что митр. Агафангел и его викарии вступили на путь оппозиции не по своему упорству и не ради властолюбия, а исключительно по незнанию некоторых сторон церковной жизни. Не теряя надежды на положительный исход дела, они решили послать к митр. Агафангелу одного из членов Синода, который бы в личной беседе объяснил действительное положение дел и убедил его изменить решение об отделении.
Миссию эту возложили на митр. Тверского Серафима (Александрова), с которым митр. Сергий направил специальное письмо (от 10 февраля 1928 года). В нем он убеждал святителя не порывать общения и потерпеть его немощи, “пока не выяснится с определенностью”, куда он ведет церковный корабль: “к сравнительно ли сносному существованию в данных условиях или к погибели”, стремится ли Синод “к утверждению веры или же жертвует ею ради личного благополучия”.
“Поверьте, - писал Заместитель, — что ни святой веры мы не предаем, ни от свободы церковной мы не отрекаемся и не намерены отрекаться. Мы только не закрываем глаза на ту обстановку, среди которой нам приходится действовать, и полагаем, что, как бы ни связывала нас эта обстановка, мы не можем оправдывать ею своей бездеятельности: мы должны действовать и делать то, что можем в данных условиях... Итак, еще и еще раз прошу Вас: останьтесь с нами и не берите на свою ответственность столь тяжкого дела, как разрыв общения без достаточных к тому оснований”. [80]
Имела ли успех беседа митр. Серафима с митр. Агафангелом и какое впечатление произвело на последнего письмо первоиерарха, осталось неизвестным. Вероятнее всего, письменного ответа не последовало, и прежде всего по той причине, что вскоре после этого архиеп. Серафим и митр. Иосиф были высланы из Ярославской области: первый — в могилевский Вуйнический монастырь, а второй — в Николо-Моденскую обитель Новгородской губернии. Это событие сильно пошатнуло здоровье митр. Агафангела, который решил замкнуть свои уста и никому ничего не отвечать.
Но в то время, пока митр. Агафангел находился в расслаблении, народная молва распространила слух, будто митр. Иосиф (Петровых) стремится объединить под своим главенством ярославскую оппозицию, на что якобы митр. Агафангел дал свое согласие. Это дало повод митр. Сергию вновь созвать внеочередную сессию Синода, на которой 14(27) марта было вынесено постановление о лишении кафедр отдельных лиц, упорствующих в оппозиции: иосифлянских епископов, а также архиеп. Серафима (Самойловича), архиеп. Варлаама (Ряшенцева) и еп. Евгения (Корбинова), с запрещением их в священнослужении.[81]
Митр. Агафангела это постановление не коснулось. Члены Синода решили еще раз послать к нему своего представителя с предложением пересмотреть заявление. На этот раз в Ярославль отправился архиеп. Вятский Павел (Борисовский), с которым митр. Сергий также направил письмо [Письмо это, к сожалению, не сохранилось], разъясняюшее, что движение, поднятое в Церкви посланием Ярославской группы, принимает все признаки раскола и задается целью объединить оппозицию под главенством раздраженного митр. Иосифа.
Содержание письма глубоко взволновало митр. Агафангела. Он ни в коей мере не мог согласиться с обвинением в расколе и стремлении объединить оппозицию под главенством митр. Иосифа. Он попросил архиеп. Павла обстоятельно изложить точку зрения как самого Заместителя, так и его Синода, после чего высказал свое несогласие с первой частью письма, но при этом изъявил намерение пересмотреть свое заявление об отходе — правда, при участии тех лиц, которые вместе с ним принимали это решение.
Беседу иерархов митр. Агафангел кратко вопроизвел в ответном письме митр. Сергию от 25 марта (7 апреля) 1928 года. [82]
Ответ Ярославского митрополита укрепил в митр. Сергие надежду на примирение, и в начале апреля он вновь обратился к нему с письмом:
“Высокопреосвященнейший Владыко!
Выраженное Вашим Высокопреосвященством согласие пересмотреть вопрос об административном разрыве со мною внушило мне надежду на благоприятный исход возникших между нами недоразумений, и в этой надежде я решаюсь еще раз обратиться к Вам с усердной просьбой о названном пересмотре. При этом я не могу скрыть своих опасений, что церковный суд, следуя канонам, вынужден будет дать выступлению Вашей группы несколько иную оценку сравнительно с той, какую даете этому выступлению Вы сами.
Ваше Высокопреосвященство утверждаете, что раскола Вы учинять не намерены, так как “отделяетесь не по разномыслию в вере, а только в порядке административного управления”. Но, по мысли канонов, расколом называется именно разделение не из-за веры, а из-за вопросов, “допускающих врачевание” или же из-за нежелания подчиниться распоряжению законной церковной власти (“самочинное сборище”). Что же касается сохранения молитвенного общения при административном разрыве, то можно весьма сомневаться даже в том, возможны ли вообще или, точнее, канонически законны ли такие отношения между двумя архиереями, принадлежащими к одной и той же поместной Церкви и признающими над собой одного и того же духовного главу “первого епископа”. Но если такие отношения и возможны где-либо фактически, то только между архиереями, административно друг от друга независимыми и не связанными друг с другом никакими обязательствами. Между тем, по распоряжению нашего “первого епископа”, я имею тяжкий долг заменять его; несу все его обязанности по управлению Русской Церковью и потому имею право ожидать от своих собратьев-епископов того же канонического послушания, каким они обязаны по отношению к самому “первому епископу”. Объявить себя состоящим в послушании первому епископу и в то же время административно порвать с Заместителем, которого первый епископ поставил, значило бы противоречить самому себе. — “Приемляй аще кого послю, Мене приемлет” (Ин. 13:20) и наоборот, — это общий закон, не допускающий исключения.
Таким образом, административный разрыв со мною — Заместителем первого епископа Русской Церкви не может быть признан деянием безразличным для епископа той же Церкви, а будет несомненно оценен с канонической точки зрения как отказ в послушании первому епископу. А такой отказ не считается по канонам наказуемым только в том случае, когда первый епископ всенародно начнет проповедывать заведомую ересь. Вот почему митрополит Иосиф и его достойные сотрудники истощают свои силы, стараясь подвести мои административные действия (охотно допускаю, небезошибочные) под понятие ереси; обвиняют меня в предательстве (традиторстве), и в поругании Церкви, и в отречении от Христа, от Бога, и, наконец, от вечного спасения, что де еще хуже ереси. Но чем ужаснее обвинения, чем чудовищнее делаемые из них выводы, тем настоятельнее требуется их фактическая проверка, притом не любителями-добровольцами, а вполне компетентным и авторитетным органом церковного суда — Собором епископов. Разрыв же общения со мною раньше приговора такого Собора, из-за каких-либо неправильных административных распоряжений, тем более без фактической проверки, на основании народной молвы, искусственно муссируемой, — канонически будет определяться как раскол, со всеми указанными в церковных канонах последствиями для учителей его.
Ознакомительная версия.
