– Через три дня после операции ребёнка выписали из реанимации в палату травматологии, хотя у него были тяжелейшие тахикардия и брадикардия, – рассказывает мама пациента. – Мне, как медработнику, это говорило о том, что выписывать его нельзя. Когда у него началась аллергия на вводимые препараты, никто не шелохнулся, чтобы пересмотреть или отменить назначение. В итоге я сама контролировала врачебные назначения, мерила через каждые три часа давление, переставляла капельницу. Не следи я за исполнением предписаний, возможен был летальный исход. Мне приносили грязное бельё после прачечной. Но зато бахилы продаются в коридоре исправно.
По своему замыслу у нас многое было бы лучше, чем на Западе. Но финансирование по остаточному принципу – три процента национального валового дохода – не решает проблему. Клиники просто вынуждены переходить на платную медицину и диагностику. Ведь тот бюджет, который предусмотрен здравоохранением, не способен на современном уровне обеспечить адекватную помощь тяжёлым больным. Леонид Михайлович Рошаль – прогрессивный человек. Он часто находит деньги из фондов, если родители не могут найти деньги сами.
Но уже в Москве существует много клиник, которые просто не берут людей, потому что они немосквичи и денег нет. Если они будут брать всех подряд, то разорятся.
– Да, мы не отказываем никому, – рассказывают врачи, – и у нас лечится много больных без страховки. Мы для наших больных делаем всё возможное, устраиваем видеоконференции, общаемся с коллегами по интернету. Но как быть, если ребёнку нужно какое-то лекарство, а у родителей нет денег? Врач может получить выговор за назначение дорогостоящих препаратов; несмотря на это, мы их выписываем даже из-за границы.
– Глобальный выход, конечно же, в увеличении процента финансирования. И ещё, – утверждают медики, – по сравнению с советскими временами работать стало гораздо сложнее. С одной стороны, в плане аппаратуры прогресс шагнул вперёд, но в плане человеческих отношений и ценностей мы отброшены далеко назад...
Проблем в нашей нынешней медицине – немерено. Не потому ли, прикоснувшись к ним, возникает ощущение синдрома хронической усталости. Как-то его преодолевать надо. Но – как?
Теги: здравоохранение
Владимир Переводчиков. Кукушата. - Кемерово: Азия Принт, 2013. – 212 с. – 5000 экз.
Если проследить жизнь российской семьи, то, к сожалению, практически все мы так или иначе сталкивались с проблемой сиротства и безотцовщины. Моя бабушка Маруся после смерти родной матери воспитывалась в детском доме, владелица которого, Ольга Леопольдовна, все свои сбережения и наследство использовала для помощи сиротам. В 1938 году моего дедушку, Фёдора, арестовали и расстреляли, оставив мою маму и её сестёр без отца. Мой отец, профессор Саратовского университета, прошедший фронт, переживший политические репрессии, умер, когда мне было всего 14 лет. И я тоже узнал всю горечь слова "безотцовщина". Поэтому когда мне попалась книга Владимира Переводчикова «Кукушата», я с интересом принялся её читать и не смог остановиться, пока не перевернул последнюю страницу.
В романе говорится об обитателях детского дома в послевоенное время, но многие описанные события происходят и в современных детских домах, подчёркивая суровую связь времён. Войны, кровавые революции, криминальные перестройки наплодили множество сирот по всей стране. Маленькие человечки, оторванные от семьи, зачастую не слышавшие колыбельных песен, растут в замкнутых коллективах, руководимых часто не взрослыми, а выдвинувшимися из детской среды вожаками.
Учёба в повествовании упоминается вскользь, зато воспитание выходит на первый план. Переводчиков рассказывает о вынужденных «назначенных родителях», то есть руководителях детдома. Первый директор – бывший фронтовик Сергей Васильевич – хотел воспитать стойких защитников Родины, безоговорочно подчиняющихся властям. Делал это убедительно, но деликатно, щадя детскую душу. Сироты любили его и видели в нём своего заступника. Его сменила Фрида Ароновна, инспектор районо, сама сирота, но она, казалось бы хорошо знающая психологию «безотцовщины», так и не смогла найти с ними общий язык.
Автор описывает поступки героев и события в детском доме, не выступая в роли хвалителя или хулителя, предоставляя право читателю самому судить обо всём.
Тема сиротства ему знакома не понаслышке. Он сам проплыл по реке сиротских слёз. Его отца, колхозного кузнеца, арестовали по лживому доносу, когда Володе было всего полтора года. Невестки старшего и среднего братьев тоже были сиротами. Жена автора, Татьяна Игнатьевна, воспитывалась в детском доме.
В.А. Переводчиков – автор ряда книг, которые пользовались и пользуются успехом у читателей: «Я работаю волшебником» (1978 г.), «Пройти сквозь стену» (2008 г.) и других. И я знаю, что в его столе много материалов о философском осмыслении жизни, об искусстве удивлять. Ведь основная работа В.А. Переводчикова – на эстраде. Он известный иллюзионист, заслуженный артист России, лауреат международных конкурсов: в 1988 году удостоен Гран-при в Германии, в 1990 году – золотой медали в Харькове, в 1991 году – золотой медали в Балтиморе, США.
В.А. Переводчиков живёт одновременно несколькими «жизнями». Он и артист, и фокусник, и гипнотизёр, и вентролог. Но особенно важно то, что он интересный писатель, умеющий увлечь читателей в тот мир, который он хорошо знает.
Дмитрий МУСТАФИН, доктор химических наук
Теги: Владимир Переводчиков , Кукушата
Я всю жизнь читаю только "Литературную газету", и мне нравится очень многое. Но я никак не могу понять, почему, печатая такие прекрасные статьи о нашей юстиции, детском суициде, чудовищных преступлениях и т.п., нет предложений об обучении старшеклассников практическим законам семейной жизни, воспитанию детей и самих себя как родителей. Я думаю, что такие предметы, как и уроки литературы и русского языка, в школе просто необходимы. Нужно рассказывать детям, какие бедствия приносит отсутствие любви в жизни вообще и в семейной жизни, в частности.
Это должно быть не чтение морали, а обоснованное объяснение причин и следствий. Ведь любить тоже нужно учить. И невозможно в этих вопросах ограничиваться только хорошей литературой, тем более что не все читают книжки, а в школе учатся все.
Вложенный рубль в преподавание таких предметов будет экономить десятки рублей, которые сейчас тратятся на тюрьмы, борьбу с наркотиками и т.д.
Есть много хорошей литературы о воспитании. Её необходимо использовать ещё в школе. Есть много художественных фильмов о воспитании, но их необходимо показывать и обсуждать в классе. Я думаю, что если газета откроет дискуссию на эту тему, то откликнутся все, и не только педагоги. Необходимо каким-то образом заставить чиновников из Минобрнауки ввести предметы по воспитанию будущих родителей (а не потребителей!) ещё в школе.
Ада ГОТМАН, доктор технических наук
Теги: общество , образование , семья
"Поморский вопрос" и Русская Арктика: Сборник статей под редакцией М.А. Колерова. - М.: Издательский Дом «РЕГНУМ», 2013. – 256 с.
В Архангельской области «поморская идея» была включена в региональную идеологию с начала 1990-х годов, но актуализация поморской этничности берёт исток лишь в канун ХХI века, когда появились реальные перспективы политической и экономической торговли «этнонимом».
После 2002 года идёт политизация начатого недавно этнического процесса. Действительная историческая поморская идентичность была размыта к концу XIX в., а в XX столетии она полностью перестала быть актуальной. Там, где в ХVII – начале ХХ в. проживали настоящие поморы в историческом Поморье на Поморском берегу Белого моря, всероссийские переписи 2002 и 2010 годов их не обнаруживают. Заметим, что в историческом прошлом эта поморская идентичность никогда не локализовалась у населения, живущего в Архангельске или по течению реки Северная Двина.
В настоящее время в городах Архангельске, Северодвинске и Новодвинске предпринимаются попытки создать новую поморскую городскую идентичность, имеющую только воображаемую связь с исторической.
Реально сегодня в регионе существует не одна поморская идентичность, а целое «поле идентичностей». Систематизация новой поморской идентичности сложна, поскольку она достаточно неопределённа и мифологизирована.
Новые идентичности строятся, используя прежний субэтноним и историческую память, но по своему содержанию – это уже иные идентичности. Поэтому нужно осторожно подходить к решению вопроса о том, можно ли считать названные группы самостоятельными этническими сообществами.
