Аналогичным образом действовали и их компаньоны в Архангельске, создавая свою часть мифа. Если раньше в советские и в досоветские времена мы имели в Архангельске одну только торговую улицу Поморскую, то в итоге усилий местных регионалов-областников в городе старую застройку Поморской улицы снесли, но зато мы имеем Поморье здесь, Поморье тут, Поморье там... Ещё и поезд «фирменный» к нам из Москвы едет – «Поморье»...
Даже и национальное меньшинство финно-угорского толка, но без знания языка и обычаев, под этим ярлыком образовалось и в Европу стало жаловаться на притеснителей...
Дмитрий Семушин
«Великий помор Ломоносов»
Как я узнал про поморов? Не помню. Может быть, когда мне в руки попала книжка Юрия Казакова «Северный дневник»?
После окончания института я уехал в Мезенский район и прожил там несколько лет. В селе, где я жил и работал, люди были заняты таким же крестьянским трудом, как и в селе, где я проводил в детстве каждое лето...
Были в Мезенском районе и рыболовецкие колхозы, и деревни, жители которых говорили: «Мы – поморы», но всё это было далеко, на берегу моря, а в селе, где я жил, люди себя поморами не называли.
В начале 90-х, когда я снова жил в Архангельске, когда распался Советский Cоюз и страна колебалась между хаосом и порядком, в городе заговорили о том, что мы можем прожить и сами по себе, что у нас есть лес, рыба и алмазы, что «Поморская республика» – это не так уж и плохо, но потом эти разговоры быстро увяли.
Времена были трудные. Надо было зарабатывать, растить детей, и появившиеся однажды в городе плакаты с нашим рыжебородым губернатором и с яркой надписью «Я – помор!» вызвали лишь усмешку. Какой он «помор», думал я, если все знают, что его родители родом из деревни, стоящей возле дороги Архангельск–Северодвинск, и что из тех мест люди никогда в море не ходили, а рыбу ловили в двинских протоках.
Признание нашего губернатора, что он помор, все сочли чудачеством. На прилавках книжных магазинов тогда же стали появляться книги, написанные ректором нашего пединститута. Я брал их в руки, листал и клал обратно. В книгах автор писал о том, что вся территория Русского Севера – это на самом деле Поморье, что мы должны вернуться к истокам, вспомнить своих предков и понять, что мы не просто северяне, мы – поморы. Я недоумевал – какие мы поморы?
Дела закружили-завертели, я уехал из Архангельска, потом вернулся. Нашего губернатора-«помора» на следующий срок не переизбрали, ректор пединститута, успевший не только преобразовать институт в университет, но и дать ему название «Поморского», умер...
Но телекомментаторы уже перестали говорить «Архангельск – столица Русского Севера», всё чаще говорили «Столица Поморья», и однажды я понял, что «Поморья» у нас стало очень много. Государственная телевизионная и радиовещательная компания, местное телевидение, радио, фирменный поезд Архангельск–Москва, гостиница, филармония.. Даже водка такая есть – «Поморская»...
Как-то, зайдя в Дом книги на площади Ленина, увидел в отделе краеведческой литературы «Словарь поморского языка». Взял, полистал[?] Читаю: «Это самостоятельный язык отдельного народа…»
В городе несколько лет говорили об образовании федерального университета, и наконец он появился, но почему-то с двойным названием Северный-Арктический. Спустя некоторое время в университет влился и Поморский университет, бывший пединститут, в котором я учился.
Наши местные филологи никак не высказываются по поводу утверждения, что у поморов есть свой язык. Раньше считалось, что это не язык, а говор, диалект, а сейчас не поймёшь что, но филологи ни гу-гу.
Почему сейчас все говорят, что с норвежцами у поморов всегда были прекрасные отношения? Все ведь знают, что на местах морских промыслов с ними были постоянные конфликты. Поморы постоянно писали об этом жалобы губернским властям, и эти жалобы до сих пор лежат стопками в папках в Архангельском областном архиве. И журналисты каждую весну писали в газетах, что, пока наши зверобои ждут, когда Белое море очистится ото льда, норвежцы уже бьют зверя на местах их промыслов.
А наши архангельские историки потихоньку пришли к выводу, что наш первый российский академик Михаил Васильевич Ломоносов – помор! Я же многих наших историков знаю, и никто тогда не заикался о поморском происхождении Ломоносова. А год назад как прорвало, причём не одного, а сразу нескольких. Хором запели: Ломоносов – помор… Ломоносов – великий помор…
Это что же получается? Мы почти перестали быть Русским Севером и стали Поморьем. Сейчас нам говорят, что поморы – это и русские, и в то же время – они отдельный народ, некоторые договорились до того, что поморы – нация...
Вот это очень и очень непонятно.
Что вообще происходит?.. Может быть, через два-три года мы услышим, что на территории Российской Федерации появился маленький, но гордый народ – поморы, что и жители Архангельской области – теперь тоже поморы?
Сергей Некрасов
Теги: «Поморский вопрос» и Русская Арктика
Недавно в прокат вышел посмертный фильм Алексея Германа "Трудно быть богом". Самый лучший подзаголовок ему придумал итальянский философ Умберто Эко: «Добро пожаловать в ад». Режиссёр выносит смертный приговор истории и человеку. Ему нечего предложить людям, кроме смерти. Более того, положительный герой фильма сам по совести убивает, ибо ничего другого ему не остаётся. Он окружён недочеловеками, и единственное их будущее - небытие.
Конституция РФ всякую идеологию запрещает. Однако стран без идеологии не бывает. И фильм «Трудно быть богом» – это художественное выражение идеологии, исповедуемой значительной частью либеральной интеллигенции.
В нашей стране в 1980–1990 годах произошла буржуазная революция. Правда, в отличие от классических буржуазных революций, она отняла собственность и власть не у феодалов, а у народа и государства.
Прошло более двадцати лет, однако мы до сих пор спорим о том, кому принадлежит реальная власть в России. У нас существует жёсткая президентская власть, что пока спасает нашу страну от тех вихрей, которые бушуют на соседней Украине. Но значит ли это, что президент может всё?
Ведь фактически властью в России сегодня является капитал. Не либералы, не националисты, не христиане, а именно деньги, точнее, люди денег. Капитализм – это власть денег на всех уровнях. Это непрерывно расширяющееся производство ради достижения прибыли. Неважно, работает человек за станком или за компьютером – он (рабочий, крестьянин, писатель) всё равно отдаст свою долю. Так устроен капитализм – деньги идут к деньгам. Рынок съест всё. Если свободному рынку нечто мешает, это нечто будет устранено, – мораль, границы, национальные интересы, государства, церкви рынку не нужны.
Запад во главе с США выступает сегодня как коллективный капиталист («золотой миллиард»), в то время как третий мир и примкнувший к нему второй (бывший СССР, его республики и союзники) оказываются в роли мирового пролетариата, подтверждая тем самым относительную правоту концепций Маркса.
Человек ныне действительно «экономический персонаж», а потом уже христианин или иудей, русский или японец, мужчина или женщина, гений или бездарь. Каждый из них имеет свой денежный эквивалент и скоро будет иметь свой наружный или внутренний номер (чип). Большой Брат сегодня почти абсолютен. Однако это не избавляет мировой капитал от кризисов. Мы уже живём в сплошном кризисе.
Особенно трудно переживает навязанную ей капитализацию Россия. Капитализм на Руси порождает главную опасность для страны – всеобщую продажность. В отличие от Европы у нас не было протестантской Реформации, которая религиозно узаконила богатство. Именно на идеях этой Реформации возрос западный капитализм, в сущности, отменивший заповедь о том, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Небесное. Протестанты в лице своих вождей Лютера и особенно Кальвина и Цвингли решили наоборот: если ты богат, значит, тебя Бог любит. Собственность, таким образом, оказывалась священной.
У нас иначе. У нас собственность не священна. Более того, если ты богат, ты уже на подозрении. Воровство и взятка – это парадоксальная реакция русского национального характера на власть денег. Уголовными мерами тут не справиться. Нужна единая национальная цель, Общее Дело, как выражался наш философ Николай Фёдоров. Цель, внутренне разделяемая всем народом. Тогда появится не только административный, но именно народный (демократический, если угодно) контроль. И президенту это придётся принять, приняв крутые кадровые решения. Сидеть на двух стульях – с имперской вертикалью и правительством либералов – больше не получится. Иначе России не будет.
