9 сентября 2003 0
37(512)
Date: 10-09-2003
Author: М.КОВРОВ
ДОПЛАТНЫЕ ПИСЬМА
Слова Бога, обращенные, казалось бы, ко всем, были ему неясны. "А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду" (М8 V,22). Сказано: не гневайся напрасно.
В этих словах нет предписания безусловного мира. Позволялось гневаться поделом, не напрасно. В толкованиях объясняется, что бывает гнев благовременный, — а кто судья? Он не знал людей, которые бы считали, что их гнев не благовременный, все считали, что гнев их законен и полезен, слово "напрасно" смущало, но оно стояло в священном писании.
Как если бы вместо "люби ближнего" было "люби хорошего ближнего" или "того ближнего, который нравится". Ему представлялось, что Христос должен был запрещать всякий гнев, всякое недоброжелательство. К тому же, гневающийся напрасно подлежал суду! Для меня признать, что Христос мог в этом месте сказать такие неясные слова, давая возможность понимать их так, что от них ничего не оставалось, напишет он позже в своем сочинении "В чем моя вера", это было бы то же, что отречься от всего Евангелия",
"Вы слышали, что сказано: "Люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего". А Я говорю вам: "Любите врагов ваших". (М8 V,43,44,). Любить врагов? Не мог Христос предписывать невозможное. Можно не вредить врагу, но любить — нельзя. В толкованиях говорится о том, как трудно любить врагов — злых людей, так что конечный вывод тот, что Христос неизвестно зачем говорит прекрасные, но пустые и неприложимые слова. Неясны были и другие заповеди: не прелюбодействуй, держи клятвы, зуб за зуб...Будет он или не будет клясться, это не может иметь ни для кого никакой важности. Легкое, не имеющее никаких последствий ни для него, ни для других, правило. Толкователи объясняли, что Христос вслед Моисею запрещает произносить имя Бога всуе. Но Христос говорил: "Не клянись вовсе" (М V ,34). Толкователи объясняли, что правило Христа не всегда обязательно, отменяются только клятвы пустые, фарисейски-лицемерные .
Место, которое оказалось для Толстого ключом всего, было: "Вам сказано: око за око, зуб за зуб. А Я вам говорю: не противьтесь злому". Прежде, по какому-то странному затмению, он пропускал второй стих, и вот впервые он его прочитал и понял: Христос говорит то самое, что говорит. Впоследствии в беседах с христианами, знавшими Евангелие, ему часто приходилось замечать то же затмение, слов этих никто не помнил. Христиане брали Евангелие, чтобы проверить, есть ли там эти слова, они тоже их пропускали и начинали понимать только со следующих слов: "И кто ударит тебя в правую щеку… подставь левую" и т.д. Эти слова всегда представлялись требованием страданий, лишений, они умиляли, прекрасно было бы исполнить их, но каждый чувствовал, что никогда не сделает этого. Ну, хорошо, я подставлю щеку,— меня другой раз прибьют, я отдам,— у меня отнимут все, у меня не будет жизни, этого не может требовать Христос.
Христос не требует никаких страданий для страданий. Он говорит: вы думаете, что ваши законы насилия исправляют зло, они только увеличивают его. Вы тысячи лет пытались уничтожить зло злом и не уничтожили, а увеличили его. Христос нисколько не велит подставлять щеку и отдавать кафтан для того, чтобы страдать, а велит не противиться злому и говорит, что при этом придется, может быть, и страдать, точно так же, как отец, отправляющий сына в далекое путешествие, не приказывает ему не досыпать ночей, не доедать, мокнуть и зябнуть,— он говорит: ты иди дорогой, и если придется тебе и мокнуть, и зябнуть, ты все-таки иди. А если тебя обидят, перенеси обиду и все-таки не делай насилия над другим, Христос говорит: вы злом хотите уничтожить зло, это неразумно; чтобы не было зла, не делайте зла. (Потом Николай Федоров расшифрует цели далекого путешествия и установит, что онтологическое зло — в природе, в ней господствуют законы случайного блуждания, ведущие к вырождению и вымиранию, после чего "зуб за зуб" становится чистой нелепостью, такой же, как требование повышения производительности труда, и основные проблемы смещаются в плоскость: человек — природа.) Но тут же подбираются тексты священного писания — не для того, чтобы подтвердить прямой смысл предписания Христа, а для того, чтобы доказать, что можно и должно не исполнять его. Церковное толкование сводилось к тому, "что учение Христа не имеет никакого прямого приложения к жизни, а есть мечтательное учение, утешающее слабоумных людей" (глава IV). Человеку несвойственно отдать свое чужому, учение Христа несвойственно природе человека.
Но стоит на минуту отрешиться от мысли, что устройство, которое существует и сделано людьми, есть наилучшее, священное устройство жизни, трактовка природы человека может быть иной. Кто будет спорить, что не то, что мучить или убивать человека, но мучить собаку, убить курицу и теленка противно и мучительно природе человека? Он знал людей, живущих земледельческим трудом, которые перестали есть мясо только потому, что им приходилось самим убивать своих животных. А между тем устройство жизни таково, что всякое личное благо человека приобретается страданиями других людей. И это устройство сводится к организации правильного разделения ответственности, чтобы никто не чувствовал противоестественности совершаемых злодейств: одни трактуют Библию, другие пишут законы о собственности, третьи вымогают присягу, четвертые исполняют. Из учения Христа берется только то, что не нарушает этой жизни. А так как учение Христа отрицает всю эту жизнь, то из учения Христа не берется ничего, кроме слов. Обер-прокурор Синода Победоносцев писал Толстому, что тот Христа не понимает: Христос — муж силы, а вовсе не слабый, дряблый. Победоносцев — Александру III: "Нельзя скрывать от себя, что в последние годы крайне усилилось умственное возбуждение под влиянием сочинений графа Толстого и угрожает распространением странных, извращенных понятий о вере, о церкви, о правительстве и обществе... Простите, Ваше Величество, что нарушаю покой Ваш в Ливадии такими вестями и такими мыслями; но мне казалось нелишним доложить Вам о некоторых обстоятельствах, которые могли бы и не дойти до Вашего сведения". "В чем моя вера" было запрещено, напечатано за рубежом и ходило в списках. Бердяев писал: "Я не знаю во всей всемирной истории другого гения, которому была бы так чужда всякая духовная жизнь". Основной задачей русской интеллигенции в XX веке стало развенчание Толстого.
Долго он не мог привыкнуть к странной мысли, что после 1800 лет исповедания Христова закона миллиардами людей, после тысяч людей, посвятивших свою жизнь на изучение этого закона, ему пришлось открывать закон Христа. Но это было так. Изучение различных списков Евангелий и новые переводы, выполненные им, выявили причину, отчего это произошло.
Оказалось, что слова "напрасно" нет в большинстве списков Евангелий, нашелся человек, который вставил это слово, и всегда находились люди, которые одобряли эту вставку и объясняли ее.
Также умышленно неправильно переведена заповедь о прелюбодеянии, "самая частная цель оправдать развод какого-нибудь Иоанна Грозного послужила поводом к затемнению всего учения о браке", пишет он в VI главе.
И обрел смысл завет Христа — "любите врагов", смысл, о котором ничего не говорили толкователи. Неожиданно оказалось, что "ненавидь врага" — нет в законе Моисея. Христос неизвестно зачем неправильно приводит слова из закона Моисея. Анализ текстов Евангелий показал, что "ближний" на языке еврея всегда означает только еврея, а слово "враг" употребляется в смысле врагов не личных, но общих, народа; и вот все те разбросанные по разным книгам писания места, в которых предписывается и угнетать, и убивать, и истреблять другие народы, Христос и объединяет в одно выражение "ненавидь врага". Этой несуществующей напрямую у Моисея формулировкой он дает оценку закону Моисея. По закону Моисея сделано различие между евреем и неевреем — а я говорю вам: не надо делать различия между своим и чужим народом; и не делать всего того, что вытекает из этого различия.
Как это ни покажется странным всем, кто не изучал Евангелий, о своем личном воскресении Христос нигде не говорит. В тех четырнадцати местах, где Христос предсказывает, по мнению толкователей, Свое воскресение, в подлиннике нет даже слова "воскресение".
Но Христос прямо говорит, что отменяет законы Моисея, отрицает старый закон со всей его дикой жестокостью и лицемерием (говорилось: не убей, но осуждались целые народы, другие веры; и вытекавшие из таких осуждений казни, войны — все это оправдывалось), и дает новый закон. "Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть" (Иоан.ХIХ,7). Очевидно, что этот закон Иудеев, по которому его казнили, не есть тот закон, которому учил Христос. Но изготовляются толкования, искажаются переводы, что законы эти соглашаются, что Христос утверждает закон Моисея и дополняет его. Когда же дело касается самой жизни, то Иоанн Златоуст, а за ним и вся церковь, прямо отрицают закон Христа и признают закон Моисея. Библия оказалась всего лишь книгой, пропитанной ненавистью палестинских апокалипсисов, родоначальницей расизма, именно "христиане" сделали открытие для китайцев, что они — желтые. Именно "христиане" сбросили атомную бомбу, потому что не считали японцев людьми.
