Мне пришлось плотно общаться с нашим государством в лице его правоохранительных органов — в течение восьми лет: с декабря 2004-го, когда меня первый раз вызвали в питерскую прокуратуру для объявления предупреждения "о недопустимости экстремистской деятельности", по ноябрь 2012-го, когда я вышел на волю, отсидев два с половиной года в исправительных учреждениях ФСИН, этой современной "демократической" копии старого бериевского ГУЛАГа. И я могу уверенно сказать, что в своём политическом нигилизме современные зэки по большей части совершенно правы.
В результате того погрома, который демократы учинили в России после распада СССР, наш государственный аппарат чудовищно деградировал даже по сравнению с далеко не безупречными советскими временами. Важнейшие структуры государственного управления, такие, как суд, прокуратура, милиция — сегодня работают в совершенно автономном режиме, сами на себя, не будучи никак связаны с реальными общественными запросами, реальными народными нуждами, реальными результатами собственного труда. Необходимость как-то отвлекаться от своих важных личных дел для решения вопросов, связанных с защитой прав какого-нибудь рядового гражданина современной демократической "россиянии", вызывает у них откровенное раздражение и нескрываемую брезгливость. Они свято верят, что так и должно быть, что именно они хозяева жизни, что они самодостаточны и существуют сами для себя, а народишко вокруг — это такое досадное недоразумение, которое мешает им нормально жить в своё удовольствие, недоразумение, которое никак не удаётся устранить окончательно.
В Княжево вместе со мной сидел молодой парень лет двадцати семи. Звали его Денис Николаев. Сидел он старательно, с начальством дружил, никаких "косяков" за ним отродясь не числилось, зато числилось множество поощрений "за добросовестное отношение к труду". Он делал всё для того, чтобы уйти по УДО, условно-досрочно. Отсидел положенную часть срока — и тут же написал заявление в суд. Администрация это заявление поддержала, написав, что он "твёрдо встал на путь исправления". А судья отказала ему. Почему? Постановление гласит: "в связи с тем, что осужденный Николаев не предоставил суду абсолютно неопровержимых доказательств своего исправления". Я читал это постановление и думал: "Дорого бы я дал, чтобы какой-нибудь яйцеголовый правовед объяснил мне, дураку, юридическое содержание термина "абсолютно неопровержимое доказательство"…
Да что далеко ходить! В моём собственном приговоре, где перечисление "доказательств", основанных на показаниях свидетелей обвинения, занимает многие страницы, от показаний одиннадцати (!) свидетелей защиты судья Третьякова отделалась одной фразой: "суд не доверяет показаниям свидетелей защиты, так как считает их единомышленниками обвиняемого". Вот так! Это и есть, судя по всему, "абсолютно неопровержимая" логика в понимании нынешних чиновников. А ведь свидетелями защиты были самые разные люди — от безработного до депутата Госдумы, проживавшие в самых разных регионах России, от Ростова до Новосибирска. Но — "единомышленники", и всё тут. Поди, опровергни!
Бывают, конечно, и приятные исключения. В том же Княжево молодой "барыга"-наркоторговец рассказывал мне, как "старшие" в его районе долго мучились с каким-то строптивым старлеем из наркоконтроля, который им всю торговлю поломал. "Тридцать тысяч баксов ему давали. Не берёт, гад! Пятьдесят тысяч! Не берёт!.."
В тюрьме нет ничего такого, чего не было бы в вольной жизни. Просто в силу весьма суровых и жёстких, порой откровенно жестоких условий существования там всё это содержится в сильно сконцентрированном, спрессованном виде. Основные характеристические черты нашей жизни становятся при этом особенно заметными, особенно выпуклыми и рельефными. И потому, например, полный мировоззренческий и политический крах блудливой российской "демократии" там особенно очевиден.
Когда я сидел, меня не покидала мысль, что наших гламурных демократов, голубоватых правозащитников и всех остальных "креативных" либерастов хорошо бы отправить — в качестве экстремаль- ного туризма, что ли, на полгодика на зону: жизнь реальную почувствовать, ума-разума набраться. Маловато, конечно, полгода… Ну, да больше нельзя: у них ведь тонкая душевная организация, она может не выдержать встречи с грубой реальностью.
Причём отправить не в наказание, а с педагогической, так сказать, целью. Пусть ознакомятся с жизнью, как она есть. Встретятся с новыми людьми, посмотрят на настоящую, неприкрашенную Россию с этой стороны, с этой точки зрения. Полезнейший опыт могут получить, просто бесценный...
Только, боюсь, они очень огорчатся. Потому что общие настроения в тюрьме как зэков, так и сотрудников тюремной администрации резко националистические. Никакой, знаете ли, толерантности не просматривается. Похоже, в реальной жизни — там, за границами московской кольцевой, эти курчавые толерасты так всех достали, что дай им Бог ноги унести…
Наша власть, не знаю уж, понимают это в Кремле или нет, ходит сейчас по тонкому льду, по тонкой корочке, под которой клокочет огненная лава беспощадного русского бунта — священного народного гнева, святой ярости, скопившейся за последние 20 лет в русском сердце, переполненном горечью многолетних унижений, бесконечных оскорблений и подлых обманов. И если эта ярость выплеснется наружу — мало никому не покажется.
Дай Бог, чтобы власть нашла в себе силы для радикального обновления. Для примирения с собственным народом. Нашла политические механизмы, с помощью которых эту бурлящую, огненную энергию Русского национализма можно направить на исправление чудовищных несправедливостей и преступлений, содеянных либеральными людоедами и демократическими русоненавистниками. На созидание новой Великой России. На мирную, но решительную и беспощадную Русскую революцию во всех областях нашей жизни — политической, идеологической, культурной…
Эх… Похоронить бы всех этих "креативных" либерастов в одной братской политической могиле. И забыть об их драной "демократии", как о срамной болезни. Только делать это надо быстро. Иначе будет поздно.
Русский национализм присутствует на зоне очень активно. Впрочем, нет, не так. Не активно — активничать там никому не дадут, но неистребимо, неизбежно и повсеместно. Во-первых, потому что в тюрьме отчётливо видно, что процент нерусских зэков, особенно осужденных по определенным видам преступлений: например, связанных с "посягательством на половую неприкосновенность", т.е. растлением малолетних, изнасилованием и т.д., — гораздо выше, чем процент этих людей на воле. То есть они совершают подобные постыдные преступления гораздо чаще русских. Это и статистика МВД подтверждает. Именно поэтому, кстати, русскоязычная "либеральная общественность" и кавказолюбивые "правозащитники" уже которой год, как с писаной торбой, носятся с идеей запретить журналистам упоминать в своих публикациях о национальности преступников.
А во-вторых, есть еще такой момент: профессия тюремщика непопулярна… Когда-то император Пётр I написал в одном из своих указов: "Тюрьма есть ремесло окаянное, и до скорбнаго дела сего потребны люди добрые, твёрдые и весёлые". Но таких твёрдых и весёлых на Руси почему-то хронически не хватает. Русский человек как-то не очень хочет служить тюремщиком. Ну а поскольку миллион зэков, которые у нас сидят по тюрьмам и лагерям, нужно всё же каким-то образом контролировать и охранять, во ФСИН берут чуть ли не любого желающего. Было бы гражданство, да не было б судимостей и родственников-уголовников. Поэтому на зонах, особенно среди низового звена сотрудников администрации исправительных учреждений, велик процент нацменов. Они приезжают в большие города, а работы нет, никто их там не ждет. Ну, потыкаются туда-сюда, и пристраиваются во ФСИН. На тех зонах, где я сидел, среди младших инспекторов, наверно, больше половины нерусских. Иногда это приводит к весьма драматическим событиям.