Но когда с того берега донесся по телефону голос Береста, Неустроев не выдержал… Словно ножом резануло его известие: погиб Гусев. На глаза навернулись слезы.
– Идем, Василий Иванович, – жестко сказал он, схватив автомат, – идем сейчас же!
Ярунов не стал возражать, зная, что теперь комбата не остановить.
Выбрав момент, когда обстрел моста несколько поутих, Неустроев побежал первым. Сзади, не спуская с него глаз, бежал Пятницкий. На середине моста капитан на мгновение остановился. Уж не ранен ли? Только что впереди разорвался снаряд. Петр ускорил бег, Неустроев тоже. Ух, отлегло! Значит, все благополучно. Подбежав к тому месту, где только что остановился капитан, Петр увидел убитого командира батальонного медсанвзвода Бойко. Понял: комбат прощался с товарищем.
Не сразу удалось найти своих. Переходя из подвала в подвал швейцарского посольства, Неустроев неожиданно для себя встретил Гусева! Долго тряс его за плечи, не веря себе. Радовался, что жив этот бесконечно дорогой для него человек.
При переходе на новый КП майор Твердохлеб был остановлен стрельбой. «Откуда бьют?» Спрятавшись за железным столбом, начал приглядываться. В соседнем подъезде какой-то боец надел каску на автомат и выставил ее наружу. Тут же последовала очередь. Стреляли с уцелевшего балкона второго этажа. Солдат пустил туда очередь из автомата. Не помогло. Видно, фашист бронированным щитком прикрылся. Чем же его взять? Вдруг боец выскочил из подъезда, бросил на балкон гранату и скрылся. Гулко прозвучал вверху взрыв, подняв облачко серой пыли. Когда пыль улеглась, солдат вновь выставил каску. Все спокойно.
– Миша, выходи! – крикнул он. – Капут.
Из подъезда показался еще один солдат. Твердохлеб узнал полковых разведчиков Степана Орешко и Михаила Пачковского.
– За «кукушками» охотимся, товарищ майор, – сказал Орешко. – Я их повадки еще по финской знаю. Шюцкоровцы там на деревья с автоматами залезали, а здесь – на балконы и на этажи. Небось одни и те же инструктора их учили.
Твердохлеб поблагодарил солдат.
– Можете занимать дом, то бишь эту развалину, под штаб. Она обезврежена, – заверил Орешко. – А мы тронем дальше.
Как только связисты установили полевой телефон, майор Твердохлеб позвонил командиру полка. Оказывается, того вызвал комдив. Начальник штаба полка Жаворонков предложил ждать возвращения подполковника и пока не переходить через Шпрее. «Наверно, войдем в первый эшелон, – подумал Твердохлеб. – Пора. Уже пять дней во втором. А может, что-нибудь другое? Вдруг свежую дивизию введут вместо нас? У людей такой порыв…»
Комбат по себе судит. Тянет в первый эшелон, тянет, несмотря на то что в уличных боях «второй эшелон» – понятие условное. Если в поле второй эшелон встречается лишь с недобитыми остатками противника, да и то не всегда, в городе зачастую приходится снова отвоевывать чуть ли не каждый дом, уже взятый до этого. Дело в том, что наступление ведется, как правило, вдоль улицы, захватываются лишь прилегающие к ней дома, но, как только первый эшелон проходит вперед, эти дома снова занимают гитлеровцы, выбирающиеся из глубины дворов. Они устраиваются на чердаках, в подвалах, среди развалин и бьют уже по второму эшелону.
Из роты Греченкова вернулся адъютант старший Чепелев.
– Наших девушек из концлагеря рота освободила! – взволнованно доложил он. – Больно было смотреть на пленниц: полураздетые, изможденные, грязные. Рабов в древности и то содержали лучше!
Девушек сразу же отправили в ближайший магазин. «Приведите себя в порядок, оденьтесь…» Выйдя из магазина, они благодарили бойцов за освобождение, рассказывали о своей тяжкой жизни в неволе. Из ближайшего продмага доставили хлеб, печенье, конфеты. Но девушки, забыв про голод, продолжали свои страшные рассказы.
– Да ешьте вы, девчата. Иначе и слушать не будем, – уговаривали бойцы.
Но девушки не могли успокоиться.
– Проклятые фашисты! Весь магазин перерыли, а красного материала нигде не нашли! – воскликнула вышедшая из магазина последней высокая миловидная девушка.
– Зачем он тебе?
– Флаг бы сделали. И с ним бы по улицам пошли. Вместе с вами.
– Куда уж вам! В госпиталь на койки, а не в бой.
– Глядя на радующихся девушек, я как-то по-новому, глубоко и остро, вдруг понял, что наши лишения и жертвы, пролитая нами кровь были не напрасны, – серьезно закончил Чепелев.
– Освобождать людей из неволи – что может быть выше и священнее этого подвига, Коля? – задумчиво проговорил комбат.
Зазуммерил телефон.
«Ага, комполка», – обрадовался Твердохлеб. Но нет. В трубку кричал Греченков: рота выходит к Шпрее, уже виден мост, можно ли перебираться на ту сторону? Комбат не разрешил и услышал недовольное покряхтывание в трубке. Понятно. Тоже кипит парень, не терпится. Но что поделаешь? Начальству видней.
Положив трубку, майор закурил, прошелся из угла в угол; под ногами хрустел битый кирпич. Где-то недалеко слышался треск автоматов, заглушаемый доносившимся со всех сторон гулом боя. Вновь зазвонил телефон. На этот раз – подполковник. Вызывал к себе. Твердохлеб отдал указания капитану Чепелеву и поспешил к Плеходанову. Он был уверен, что командир полка получил приказ о переходе в первый эшелон – голос у него был веселый, молодой. За войну Твердохлеб хорошо изучил своего командира, по голосу безошибочно определял его настроение.
– Значит, будем брать рейхстаг!
Ординарец Иванов следовал за комбатом. Дворами прошли уже квартала полтора, скоро должен быть КП полка. Майор свернул вправо, чтобы выйти на улицу Моабит, сориентироваться. Немного задержался на углу. Хоть здесь уже основательно поработали батальоны, осторожность не мешает. Вроде тихо. Прижимаясь к домам, пошел по улице. Миновали один дом, второй, подошли к третьему. Вон в том, сером, с сохранившимся шпилем – КП полка.
Неожиданно раздались выстрелы. Твердохлеб покачнулся, сделал несколько шагов и упал на тротуар. Ординарец подскочил к нему, подхватил и внес в подъезд, о ступеньки которого также звякнуло несколько пуль. Но Иванову сейчас не до них, его испугал комбат – тяжело обвисло его тело.
На лестничной площадке припал к груди комбата, но биения сердца не услышал. Прижал ухо еще плотнее и почувствовал теплую влагу на щеке. Поднял голову, провел по щеке ладонью – она в крови. Широко раскрытыми глазами глянул на комбата. Лицо белое, левый бок шинели побурел. Ординарец схватил руку – холодна, отпустил – она безжизненно упала на цементный пол…
Подполковника Плеходанова удивляла задержка Твердохлеба. Два комбата, Давыдов и Логвиненко, уже доложили о состоянии своих батальонов. У Давыдова изрядные потери. Подполковник мысленно прикидывал, за счет чего можно пополнить батальон, но не находил резервов. Комдив тоже ничего не обещал.
«Почему же задерживается Твердохлеб?» Этот вопрос начал всерьез беспокоить Плеходанова, и он, сам того не замечая, произнес его вслух.
– По пути в хозвзвод мог заглянуть, – высказал предположение Давыдов, поняв состояние подполковника.
Плеходанов не возразил, но подумал, что Твердохлеб слишком дисциплинирован, чтобы делать что-то по пути, когда его вызывает командир. Может, позволил себе это, находясь во втором эшелоне?
Тревогу усилил офицер связи лейтенант Ташкентбаев. Вошел, сильно хромая, и, передав пакет от комдива, опустился на пол. На улице его ранило, недалеко от КП. Плеходанов вызвал санинструктора и распечатал пакет. Тянуть больше нельзя. Он начал отдавать приказания комбатам. В это время и вбежал Иванов – бледный и взволнованный, с тремя автоматами на плече.
– Товарищ подполковник, майор Твердохлеб убит, – произнес он.
Командиры вскочили и окружили ординарца, докладывавшего подробности.
Наконец Плеходанов пришел в себя.
– Откуда стреляли, не заметил?
– Выследил я все-таки эту сволочь, отомстил за майора.
Солдат снял с плеча комбатовский и немецкий автоматы, поставил в угол.
Плеходанов отпустил ординарца, поднял на комбатов ставшие сразу печальными глаза, вздохнул и, остановив взгляд на Давыдове, сказал:
– Принимайте первый батальон, Василий Иннокентьевич, и включайте в него остатки своего. Полк будет действовать в двухбатальонном составе. Комдив переводит нас в первый эшелон. Поэтому… В общем, взгляните-ка сюда, – склонился он над планом города. – От швейцарского посольства свернете вправо по набережной, овладеете вот этим зданием. Это министерство внутренних дел. А от него через площадь – рейхстаг.
Давыдов тряхнул своей шевелюрой, с сияющим лицом воскликнул:
– Значит, посчастливилось нам!
Дом швейцарского посольства сразу взять не удалось, На помощь Неустроеву пришел батальон Клименкова, а вслед за ним и батальон Самсонова из дивизии А. П. Негоды. И все-таки положение оставалось напряженным. Все три батальона были ослаблены уличными боями, особенно два последних, и в этом заключалась одна из главных причин задержки. Схватка внутри дома, правда, уже подходила к концу, надо было главным образом отбивать контратаки гитлеровцев, предпринимавшиеся с ближайших улиц. Все это сковывало, не давало возможности устремиться к правительственным зданиям. Неустроев нервно курил. Гусев рассуждал вслух:
