этим шла действительно чудная украинизация имен собственных, как Мусий вместо Моисей, Оврам вместо Авраам и Сруль вместо Израиль». Впрочем, самого резонансного казуса с переводом слов «да уповает Израиль на Господа» на староукраинские «Хай дуфает Сруль на Пана» найти в переводах Кулиша не удалось, и этот пример служит, по всей видимости, анекдотом, что не отменяет саму проблему нахождения адекватных литературных средств [112].
В либеральную эпоху Александра II получили распространение идеи параллельного перевода и публикации всех правительственных указов в Малороссии на украинском языке. Начать предполагалось с Манифеста 1861 года об отмене крепостного права. Идею активно продвигал Пантелеймон Кулиш. На верхах к предложению Кулиша отнеслись благосклонно. Разрешение на перевод было предоставлено. В течение месяца проводился перевод. Но коїда переводной текст был представлен, принять его не представлялось возможным. Обнаружилось, что в сконструированном украинском языке государственно-политическая терминология напрочь отсутствует. Ее стали изобретать за счет коверкания русских слов и привнесения полонизмов. Получилось плохо и к публикации не пригодно.
Однако неудача сторонников распространения украинского языка не остановила. В 1862 году Петербургский Комитет грамотности инициировал ввести во всех школах Малороссии преподавание по-украински. Министр народного просвещения А. В. Головин отнесся к этой инициативе благосклонно. И внедрение украинского, вероятно, состоялось бы, не начнись в 1863 году польское восстание. Фактически сразу выяснилось, что поляки строили планы вовлечения в зону восстания Малороссии. Предполагалось поднять народные восстания малороссов, средством разжигания которых рассматривалась агитационная литература на народном наречии. Украинский язык оказывался, таким образом, политическим фактором, используемым как инструмент борьбы с российской государственностью. Были зафиксированы факты прямого сотрудничества украинофилов с поляками. Одним из участников восстания 1863 года являлся, к примеру, украинец Андрей Потебня — младший брат известного филолога, исследователя украинских говоров Александра Потебни. Андрей Потебня являлся одним из руководителей Комитета русских офицеров в Польше, принимавшего участие в подготовке восстания. В 1862 году в Петербурге он совершил покушение на экс-наместника Царства Польского графа Александра Николаевича Лидерса, нанеся тому рану. После теракта Потебня бежал в Лондон, где встречался с А. И. Герценом. Как только началось Польское восстание, он направился в Польшу сражаться на стороне восставших под командованием бывшего гарибальдиста генерала Мариана Лангевича. В одном из сражений Потебня пал за польское дело [113].
Но он был не единственным украинофилом, симпатизировавшим восстанию поляков. Провозглашенный польским диктатором генерал Людвик Мерославский призывал развернуть на Украине «новую Хмельнитчину», направленную на этот раз на Восток (рис. 12). Лозунг генерала, впрочем, напугал не только российские власти, но и польских помещиков.
Рис. 12. Миф о «валуевском циркуляре» как о проявлении русификаторской политики
В руки российских властей попал документ за предполагаемым авторством Мерославского с раскрытием тайных планов противников: «Неизлечимым демагогам нужно открыть клетку для полета на Днепр; там обширное пугачевское поле для нашей запоздавшей числом хмель-ничевщины. Вот в чем состоит вся наша панславистская и коммунистическая школа. Вот весь польский герценизм! Пусть он помогает издали польскому освобождению, терзая сокровенные внутренности царизма. Это достойное и легкое ремесло для полуполяков и полурусских, наполняющих ныне все ступени гражданской и военной иерархии России. Пусть себе заменяют анархией русский царизм, пусть обольщают себя девизом, что этот радикализм послужит «для вашей и нашей свободы»» [114]. В прокламациях, направленных на Украину, утверждалась идея об историческом триединстве общности, включавшей в себя Польшу, Литву и Западную Русь. Это триединство представлялось в образе трилистника. Украинцам обещалось построение великого украинского государства, простиравшегося от Карпат до Кавказа.
Все это дало основания для свертывания проекта преподавания на украинском языке в Малороссии. В июле 1863 года, когда восстание в Польше было еще далеко от завершения, министр внутренних дел П.А. Валуев направил министру народного просвещения А. В. Головнину обращение о необходимости установления некоторых временных ограничений в отношении украинского языка. Запрещалось печатать учебники и книги духовного содержания, написанные по-украински. При этом сохранялось дозволение издавать написанные на украинском языке художественные произведения. Ограничение было контекстно событиям Польского восстания и носило временный характер. Предписание министра внутренних дел в литературе получило название «Валуевский циркуляр» и преподносится как свидетельство русификаторской политики России в крае. В действительности ничего экстраординарного для условий сложившейся чрезвычайной ситуации в указе не содержалось, тем более что его действие через несколько лет уже было отменено. Резонанс вызвали слова министра П.А. Валуева, что «никакого особенного мало-российского языка не было, нет и быть не может». В действительности Валуев противником малоросского наречия не являлся [115]. Министра волновали вопросы обеспечения безопасности. Об этом и свидетельствует направленная Валуевым на адрес царя аналитическая записка. «В последнее время, — докладывал он государю, — вопрос о малороссийской литературе получил иной характер, вследствие обстоятельств чисто политических, не имеющих никакого отношения к интересам собственно литературным. Прежние произведения на малороссийском языке имели в виду лишь образованные классы Южной России, ныне же приверженцы малороссийской народности обратили свои виды на массу непросвещенную, и те из них, которые стремятся к осуществлению своих политических замыслов, принялись, под предлогом распространения грамотности и просвещения, за издание книг для первоначального чтения, букварей, грамматик, географий и т. п. В числе подобных деятелей находилось множество лиц, о преступных действиях которых производилось следственное дело в особой комиссии.
Явление это тем более прискорбно и заслуживает внимания, что оно совпадает с политическими замыслами поляков, и едва ли не им обязано своим происхождением, судя по рукописям, поступившим в цензуру, и по тому, что большая часть малороссийских сочинений действительно поступает от поляков» [116].
Беспокоило министра и намерение перевода на украинский язык Нового завета. Перевод на народный язык религиозного текста наверняка содержал бы вольные интерпретации, звучавшие как социальные и политические призывы. Возможности новых религиозных расколов, и так сотрясавших Россию, были тогда весьма велики.
Были противники искусственного распространения украинского языка и на самой Украине. Соответствующие обращения Валуев получал из Киева. В одном из них указывалось, в частности, следующее: «…Само возбуждение вопроса о пользе и возможности употребления этого наречия в школах принято большинством малороссиян с негодованием. Они весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может, и что наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши… общерусский язык… гораздо понятнее, чем теперь сочиняемый для него некоторыми малороссами и в особенности поляками так называемый украинский язык. Лиц того кружка, который усиливается доказывать противное, большинство самих малороссиян упрекает в каких-то сепаративных замыслах, враждебных России и гибельных для Малороссии»
