Ознакомительная версия.
Замешательство, воцарившееся в зале, заразило даже судью. Представить похищение свидетеля милицией с целью выбивания из него нужных показаний как программу защиты свидетеля — о таком в российской судебной практике до сих пор никто не слыхивал…
Судья Пантелеева глубоко и надолго задумалась. Нелегкое дело выбирать из двух зол, второпях успевая взвесить, какое из них меньшее. Если признать показания свидетеля Карватко, добытые под пытками и шантажом в тюрьме, недопустимым доказательством, то придется признать также и то, что в России есть тюрьмы, где пытают и запугивают даже не подсудимых, — свидетелей. Если признать те же самые показания допустимым доказательством и закрыть глаза на то, что они добыты преступным путем, то такое признание влечет за собой легализацию допросов с пытками и отбрасывает российскую судебную систему к временам инквизиции, когда щипцы и пламя развязывали языки несговорчивых обвиняемых, и их показания под пытками становились неопровержимыми свидетельствами самых фантастических преступлений вроде полетов на метле или плясок с чертями на Лысой горе. Но именно последнее Пантелеева посчитала меньшим злом и возвестила: «Суд постановил: огласить заявления и протоколы следственных действий, произведенных с участием Карватко».
Прокурор наставлял свидетеля говорить правду. И тот сказал (Заседание двадцать второе)
Каждый из нас не застрахован от общения с милицией, которая становится для общества все опаснее. Вот и на процессе по делу о покушении на Чубайса вырисовывается жуткая картина методов работы сотрудников МВД, инструментарий которых — шантаж, пытки, измывательство, издевательство, угрозы. Только что суд выслушал страшные признания свидетеля обвинения Карватко, который под присягой заявил о применении к нему «удушения целлофановым пакетом», «подвешивания за руки в наручниках», «нанесения ожогов окурками»… На этом фоне подброшенные свидетелю наркотики, а жене его — пистолетные патроны, уже не выглядели даже как-то страшно. Чтобы заставить суд усомниться в искренности Карватко, уличить его в сгущении красок, прокуратура предъявила присяжным еще одного своего свидетеля. Разумеется, прокурор Каверин хотел как лучше для обвинения, а получилось… Вот что из этого получилось.
Свидетель Семенычев Андрей Николаевич, сорокапятилетний мужчина с усталым, изработанным лицом, встал на трибуну перед присяжными заседателями. После первого вопроса прокурора: «Расскажите, с какого времени Вы знакомы с Карватко?» и ответа Семенычева: «Мы дружим с начала 90-х годов», все вспомнили, как Карватко в своих показаниях на суде действительно упоминал Андрея Николаевича из авторемонтной мастерской, который видел его там, в мастерской, 17 марта 2005 года.
Каверин повел разговор издалека: «Помните ли Вы репортаж по телевидению о покушении на Чубайса?»
Семенычев пожал плечами: «Сейчас не помню».
Прокурор: «Вы эту проблему с Карватко обсуждали?»
Семенычев: «Просто Игорь сказал, что знаком с этим человеком — с Квачковым».
Тогда прокурор решил брать быка за рога и сразу в лоб: «Карватко просил Вас обеспечить ему алиби?»
Ни волнения у Семенычева на лице, ничего: «Нет, не просил».
Прокурор: «Карватко не высказывал мнения, что и его сотрудники милиции могут искать?»
Семенычев: «Кажется, сомнения у него были, что и его могут проверять».
Першин, адвокат Квачкова: «Карватко не скрывал знакомства с Квачковым?»
Семенычев удивляется даже: «Нет, не скрывал, ни от кого не скрывал».
Подсудимый Найденов: «Со стороны правоохранительных органов на Вас оказывалось давление?»
Семенычев успевает сказать лишь: «Ну, там было, да», как вопрос спешно снимается судьей.
Найденов: «Вспомните, если можете, в конце марта 2005 года Карватко пропадал на несколько дней?»
Судья Пантелеева успевает среагировать быстрее свидетеля и снимает вопрос прежде ответа.
Найденов: «В апреле месяце как выглядел Игорь Карватко?»
И опять свидетель успевает сказать лишь: «Плачевно», как судья Пантелеева снимает и этот вопрос, да еще и выговаривает сердито Найденову за «ненадлежащие» вопросы: «Найденов, Вы почему не подчиняетесь председательствующему судье?»
Найденов невозмутимо: «Я пытаюсь выяснить истину, Ваша честь».
На поиски истины судья Пантелеева отвечает неприкрытой и злой угрозой: «Вы можете быть удалены из зала».
Найденов: «Ваша честь, закон один для всех и все перед ним равны».
Судья Пантелеева: «Подсудимый Найденов, свое мнение оставьте при себе!»
Найденов коротко и иронично: «Понял».
Удовлетворенный состоявшейся экзекуцией прокурор просит судью разрешить ему огласить показания свидетеля Семенычева на предварительном следствии, где Семенычев говорит, что свидетель Карватко просил обеспечить ему алиби 17 марта 2005 года. У адвоката Першина встречное прошение допросить Семенычева без присяжных в связи со сведениями об оказанном на него давлении.
Прокурор изо всех сил противится ходатайству защиты: «Протокол допроса получен в полном соответствии с уголовным законом! Откуда у Вас такие сведения, адвокат Першин? Может быть, Вы общались со свидетелем раньше? А что касается ответов свидетеля здесь на суде, то вопросы, заданные ему о способах получения показаний, сняты, и на них не надо обращать внимания».
«Прошу внести в протокол, — просит Найденов, — что на мой вопрос «Оказывалось ли на Вас давление?» Семенычев ответил: «Да, было дело». Я хочу выяснить, Ваша Честь, когда, где и кем оказывалось давление».
Свидетеля Семенычева решено расспросить без присяжных об обстоятельствах его допроса на следствии.
Адвокат Першин: «Где Вы давали показания о Карватко?»
Семенычев: «В здании МВД, на Садовом кольце. Мне позвонили под видом клиента, попросили посмотреть машину. Я был болен, отказался. Но меня уговорили, сказали, что там дел-то всего на пять минут, а машина уже стоит у дома. Ну, я наспех накинул куртку и, как был в домашнем, так и вышел из подъезда. Меня забрали, привезли в МВД».
Першин: «Какое воздействие на Вас оказывали?»
Семенычев: «Меня предупредили, что если я не скажу, как им надо, то у меня могут найти, как у Карватко, и оружие, и все другое. Они искали заговор и пытались навязать мне: скажи, что Карватко у тебя просил алиби».
Першин: «Под угрозой чего у Вас просили такие показания?»
Вмешивается судья: «Свидетель не давал показаний, что ему угрожали».
Першин ставит вопрос по-другому: «Почему Вы подписали показания, не соответствующие действительности?»
Семенычев устало, обреченно: «У меня не было выбора. Мне сказали, что если не будешь делать, как надо, то и у тебя что-нибудь найдем».
Першин: «Вам разъяснили Ваше право явиться на допрос с адвокатом?»
Семенычев удивленно: «Нет».
Першин: «А реально Вы могли прийти на этот допрос с адвокатом?»
Семенычев: «Да меня в тренировочных штанах из дома вывезли!»
Закалюжный, адвокат Роберта Яшина, которого по-прежнему не допускают в зал заседаний: «Сколько человек Вас допрашивали?»
Семенычев: «Два оперативника».
Закалюжный: «Сколько длился допрос?»
Семенычев: «Весь день».
Закалюжный: «Вы читали показания, когда их подписывали?»
Семенычев: «Нет, не читал».
Закалюжный: «Вы имели возможность сделать возражения на протокол?»
Семенычев: «Я в начале писал объяснения своей рукой, но прокурор сказал, что в деле их нет».
Закалюжный: «Присутствие оперативников как-то оказывало на Вас воздействие?»
Семенычев: «Конечно. Оперуполномоченный даже в конце допроса сказал: ну, ты понял, что мы тебе сказали».
Закалюжный: «А Вы вообще читали протокол Ваших показаний на следствии?»
Семенычев согласно кивает головой: «Сегодня читал».
Закалюжный не веря собственным ушам: «Где?!»
Семенычев, не понимая, что вскрывает вопиющее, дикое нарушение закона: «В кабинете у прокурора».
Разоблаченный прокурор суетливо встревает с вопросом: «Вы говорили, что допрос в отношении Вас длился целый день, а потом сказали, что следователь приехал в конце дня. Кто же Вас допрашивал целый день?»
Семенычев удивленно: «Как это кто? Оперативники».
Прокурор торопится, спешит, заваливает свидетеля вопросами, чтобы как можно дальше увести суд от повисшего в зале изумления: как мог прокурор накануне суда встречаться со свидетелем, показывать ему бумаги, на что-то настраивать его!: «Вы следователю заявляли, что оперативники оказывали на Вас незаконные действия?»
Семенычев насупился: «Нет».
Прокурор обличающе: «Почему?»
Семенычев: «Да он же, оперативник этот, рядом стоял! Мы же взрослые люди, — оглядывается на зал, — все все понимают».
Ознакомительная версия.
