между глобальными общественными проблемами и тем, как крупные технологии моделируют, воспроизводят и усиливают их, тем легче будет любой исход».
Гроссер также утверждает, что нужно не просто создавать альтернативы, но и проводить агитацию там, где сосредотачивается вся активность, непосредственно на самих платформах – тем более, что суммарное количество пользователей переросло за три миллиарда. «Платформы не так уж плохи, как кажется. Они могут служить полезной средой для развития критического мышления. Будь то скрытая диверсия или явная конфронтация, попытки манипулировать платформами путем тех же браузер-расширений и онлайн-проектов могут помочь пользователям задуматься о роли этих систем (без которых невозможно представить XXI век). Выявляя скрытое и скрывая видимое, искусство хакеров-активистов, специализированные медиаресурсы и другие подобные практики ставят перед пользователями вопрос о том, какое место занимают платформы в повседневной жизни. Почему они построены именно так? Кому это выгодно? Кто становится наиболее уязвимым? И можно ли всё устроить иначе?»
Мне нравится сравнивать состояние платформ с тем, как Мишель Фуко описывал власть пастырей – особенно когда он говорит о так называемом «парадоксе пастыря». «Долг пастыря (вплоть до самопожертвования) – спасти паству; при этом такая власть – индивидуализирующая, поскольку пастырь должен заботиться о каждом члене паствы в отдельности. А поскольку пастырь должен опекать всю паству в целом и в то же время обеспечивать конкретное спасение каждого, то обязательно должна присутствовать и „жертва одного за всех, и жертва всех за одного, что составляет абсолютную суть христианской проблематики пастырства“» [20]. «Паства» по-прежнему на месте – у нее есть свое время для выпаса, отдыха и беспорядочных гуляний. Только вот пастыря нигде не видно.
Сегодня на Западе власть перешла от церкви и государства к корпорациям, а спасение людей перестало быть целью. Происходит передача на аутсорсинг тех задач, которые раньше государство считало своими, а именно – сбор знаний о населении в целом и о пользователях, ранее известных как частные лица. Теперь и о том, и о другом позаботится платформа, оперирующая в форме рынков. В современной интерпретации пастырями становятся гики, администраторы, дизайнеры, маркетологи, IT-предприниматели и ученые-бихевиористы. Их главная задача – оставаться невидимыми и, следовательно, неподотчетными. Их руководство проявляется в виде абстрактного «алгоритмического управления», господства искусственного интеллекта и больших данных.
В этом смысле еще одной основой политической власти онлайн-платформ является основа теологическая, прекрасной иллюстрацией которой может служить постоянное повторение Марком Цукербергом иудео-христианского понятия «община» (community). Или, другой пример, – «формирование субъекта» посредством аддиктивного повторения одних и тех же парализующих практик, бесцельного блуждания туда-обратно. Будучи частью электронного стада, мы нуждаемся в постоянном удостоверении этого факта. И всё же, почему нам так непросто справиться с этим вызовом современности?
Платформы – это динамические системы для миллионов пользователей, преходящее пространство для людей действующих и взаимодействующих. Можно заморозить Uber или Tinder, но вряд ли это поможет во всем разобраться. Зайдем мы в приложение через день или в течение пяти минут – главная страница уже будет выглядеть иначе, предлагая новые товары и цены, шантажируя пользователей искусственными срочностью и дефицитом. Мы нервничаем и торопимся, равно как и платформы, призванные эксплуатировать эти состояния. Об эффекте «ремедиации» речи уже не идет – мы имеем дело не с оцифрованными версиями тяжелых, статичных медиаобъектов, таких как фотографии, картины, роли в кино, бумажные книги и газеты, а с крошечными, хрупкими следами данных, которые появляются, оставляют след (лайки, транзакции, просмотры), а затем снова исчезают. Мгновенные изменения на платформе разрушают фиксированный статус файла и саму идею статичного сайта со «страницами».
Что происходит с понятием лиминальности, когда люди оказываются на полпути обряда оцифровки? Лишившись возможности меняться, они застывают, стесненные ограниченными техническими возможностями и поляризованными разговорами, в регрессивной эпохе, которая не приемлет метаморфоз [21]. Закрытие Yahoo! Groups в 2020 году стало еще одним свидетельством того, что доминирующие платформы стремительно сворачивают сервисы для сообществ в угоду персонализированным лентам. И если не брать в расчет полный уход в офлайн, еще одним методом эффективной борьбы остается расширение возможностей с помощью автономных инструментов.
От неофеодализма к самоорганизации
То, что европейцы называют регрессом, а американцы – неофеодализмом, описывает возвращение к более ранним стадиям психокапиталистического развития. В своей рецензии на книгу Маккензи Уорк Капитал мертв (Capital is Dead) Джоди Дин сравнивает цифровые платформы с ролью водяных мельниц в аграрных обществах. «Платформы приносят двойную добычу. Если в случае водяной мельницы у крестьян не было другого выбора, кроме как пользоваться ей, то платформы не просто убеждают нас в их необходимости (банки, кредитные карты, телефоны, маршруты), но и – на основе использования – генерируют данные для своих владельцев. Так, пользователи платят за услугу, а платформа собирает данные, полученные в результате ее предоставления. Облачная платформа собирает как ренту, так и информацию – прибыль в квадрате» [22]. Джоди Дин описывает неофеодальную тенденцию как «становление крестьянином, то есть человеком, который владеет средствами производства, но чей труд увеличивает капитал владельца платформы». Здесь платформы рассматриваются как метаиндустриальные инфраструктурные сети, паразитические по своей природе, движимые высшими формами эксплуатации и добычи.
И работники платформ, и пользователи – это регрессивные представители доиндустриальной эпохи XVIII века, почти пролетарии, «антрепрекариат» (как назвал их Сильвио Лоруссо), застрявшие в стрессовой, депрессивной псевдоработе, которая не приносит ни результата, ни удовлетворения. Ментальность платформы, распространившаяся в последнее десятилетие, на самом деле является метарыночной (термин, использовавшийся в полемике с экономистом Людвигом фон Мизесом). Эффект «просачивания» благ сверху вниз почему-то не работает, что не может не удивлять неоконсерваторов-либертарианцев, которые всё еще верят в «рынок» и не понимают, почему некоторые богатые миллениалы «замышляют конец цивилизации» [23]. Монополия налицо. По словам анонимного сотрудника Amazon, компания является оппортунистической корпорацией: «Мы инвестируем в те бизнесы, где, по нашему мнению, у нас есть конкурентное преимущество. В целом Amazon считает себя технологической компанией. Поэтому на первое место, независимо от того, какой товар мы продаем, мы ставим технологию. Имея столько специалистов и столько капитала, мы можем использовать наши технологические преимущества для доминирования на любом рынке, на который решим выйти» [24].
Неужели в этой ситуации мы можем надеяться только на эпизодические восстания наподобие крестьянских? Существует ли в XXI веке эквивалент квалифицированного, самообразованного и, прежде всего, самосознательного рабочего, который понимает, что нужно организоваться? Все аспекты работы теперь оцифрованы. Вместо заговорщиков-профессиональных революционеров мы имеем дело с добросовестными сотрудниками НКО на временных контрактах. Всё это порождает желание оставить позади неофеодальную стадию и перейти к стратегическим вопросам, знакомым по началу XX века. Революция и реформа, отвержение или адаптация, уничтожение
