Что касается славы, то это материя более тонкая и коварная, чем деньги. Скорее всего, князь любил славу, почти как каждый политик. И в последние несколько лет он, вместо того чтобы оказывать почести Мамаю, демонстрировал ему свою непокорность. Разгром москвичами на реке Воже в 1378 году татарского войска, опустошившего перед этим нижегородские земли, фактически и привел к Куликовской битве. Тем не менее Дмитрий Иванович прекрасно понял Сергия. Об этом свидетельствует молитва, произнесенная им по возвращении из Троицкой обители в Успенском соборе Кремля буквально перед тем, как сесть в седло и двинуться в поход: «Дай же мне, Господи, победу над моими врагами, пусть и они познают славу Твою». Заявляя, что он хочет стяжать славу не себе, а Богу, князь не только отрекся от собственного тщеславия, но и сформулировал положительный мотив битвы — это защита Троицы.
Нет сомнения, что такой настрой Дмитрия Ивановича сыграл ключевую роль в решении Сергия благословить его битву с Мамаем. Ясно было, что в лице князя продолжается полуторастолетняя политическая традиция, заложенная предком московских Даниловичей — Александром Невским. Это он, когда Русь вынуждена была обороняться от врагов с востока и с запада, сделал стратегический выбор, объявив защиту веры, а значит, и христианского народа главной государственной задачей. Кстати, компромисс на этом пути, как показал исторический опыт западных русских княжеств, неизбежно вел к потере политической самостоятельности.
Итак, Дмитрий Иванович и преподобный Сергий сошлись на том, что война с Мамаем носит священный характер. Этим объясняется и неканоническое решение Сергия отправить вместе с князем на битву двух монахов своей обители, бывших ратников Александра (Пересвета) и Андрея (Ослябю). Став иноками, то есть воинами Христовыми, они должны были с еще большей радостью отдать жизнь за Христа на поле брани. Что они потом и сделали. Благословил Сергий и самого князя: «Пойди, господине, на поганыа половци, призывая Бога, и Господь Бог будет ти помощник и заступник!» Это он сказал громко, чтобы слышала свита, подтверждая, что дело затеяно правое. А потом, наклонившись, добавил тихо: «Имаше, господине, победити супостаты своя», то есть «ты победишь».
Сказав последнюю фразу, Сергий, обладавший даром пророчества, проявил смирение по отношению к князю, который заметно нервничал из-за относительной малочисленности своего войска. Точно так же, предвидя заминку на переправе через Оку, когда Дмитрий Иванович под уговорами воевод засомневался, стоит ли отрезать себе путь к отступлению, Сергий послал вслед войску гонца с запиской: «Иди, господине, иди вперед, Бог и Святая Троица помогут». Но шаг навстречу старцу, да не один, сделал и князь. Он надеялся быстро решить все вопросы с троицким игуменом, потому что торопился: шли донесения о приближении войск Мамая, а еще не все русские рати были собраны. Однако Сергий сначала уложил гостей спать, а утром пригласил их отслужить вместе с иноками литургию, после которой еще и настоял на совместной трапезе. И каждый раз князь смирялся. Сергию необходимо было именно смирение князя, благодаря которому тот проверял чистоту своих помыслов снова и снова, становясь внутренне сильнее. Сергий так и сказал ему: «Это твое промедление двойным для тебя поспешением обернется».
О том, что Дмитрий Иванович изменился за те неполные сутки, что пробыл в обители, говорят факты. После возвращения с Куликова поля и похорон убитых в конце сентября 1380 года он прожил у Троицы весь октябрь. До Куликовской битвы такое было невозможно. По его инициативе Юрьев день, когда в обители отслужили панихиду по павшим воинам, стал ежегодным днем их памяти. Но главный подвиг любви князь совершил во время самой битвы. Как известно, перед самым сражением, расставив полки по местам, он переоделся в доспехи простого ратника, фактически идя на смерть. И хотя Сергий предупреждал князя, что его последний час еще не придет, это не имело значения. «Хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертью погибнуть за святую веру христианскую! Если умру — с вами, если спасусь — с вами!» — были его слова товарищам.
Стопы на земле
Уже через два года после триумфа на Куликовом поле, во время набега хана Тохтамыша в 1382 году, русские князья оказались вновь разобщены. Москва была сожжена. Возобновились старые распри: Рязань воюет Коломну, Нижний отказывается вносить свою долю в ордынской дани…
А в 1389 году, незадолго до смерти Дмитрия Донского, случилось невероятное — раздор между ним и его двоюродным братом Владимиром Серпуховским. Князь Владимир Андреевич был храбрым воином и преданным другом Дмитрия Ивановича, и вот уже он готов идти на брата войной, которая вылилась бы в большую свару для всей Руси. Дело спасло, как считают исследователи, вмешательство княжеских духовников — преподобного Сергия, окормлявшего Дмитрия Ивановича, и его ученика Никона — духовника серпуховского князя (Николай Борисов. «Сергий Радонежский»). В память об этом великом примирении на месте нынешнего Благовещенского собора в Кремле была построена одноименная каменная придворная церковь, его предшественница.
Преподобного Сергия не смущали нравственные спотыкания и даже падения князей, так же как прегрешения любого человека. В этом тоже было его смирение и урок нам. «Сердце на небе, но стопы твердо и смиренно стоят на земле», — охарактеризовал личность троицкого игумена Сергей Аверинцев («Тихое и чудное житие»). При этом вера Сергия в то, что каждый, оступившись, может подняться вновь и двинуться дальше, иногда вознаграждалась настоящими чудесами. В 1385 году такое чудо случилось с Олегом Ивановичем Рязанским. После визита в Рязань троицкого старца, говорившего с князем Олегом «тихими и кроткими словесы», тот не только навсегда отказался воевать с Москвой, но и переменил всю свою жизнь. В 1390 году он основал под Рязанью монастырь и постригся в монахи с именем Ионы, оставаясь при этом правителем своего княжества. В монастыре он часто трудился как послушник, а в княжестве вел обширное строительство, отстраивая в первую очередь новую столицу Переяславль-Рязанский (нынешнюю Рязань). Словно в награду за его мирные труды Бог послал ему в 1400 году отвоевать наконец Смоленск у Литвы. В 1402 году Олег Иванович, приняв схиму**** с именем Иоаким, мирно скончался в возрасте 65 лет.
Так или иначе, за несколько столетий уроки троицкого старца оказались усвоены всем народом. Уже Ключевский в упомянутом докладе приходит к выводу, что способность подниматься на ноги после падения является русской национальной чертой и «одним из отличительных признаков великого народа». К этому хочется добавить, что без конца падать и подниматься может только смиренный человек. Это своего рода оптимизм, особое ощущение силы, когда веришь, что самое страшное падение уже позади. Нечто такое увидел Павел Флоренский и в глазах преподобного Сергия на портрете-пелене, вышитом вскоре после смерти святого, то есть наиболее сходном с оригиналом: «Всматриваясь в эту пелену, вы чувствуете, что есть в ней что-то более глубокое, чем скорбь, тот молитвенный подъем, в который претворяется страдание; и вы отходите от нее с чувством успокоения» («Россия в ее иконе»).
Еще один точный художественный образ, позволяющий соотнести русский характер с характером преподобного Сергия, был создан даже в разгар «антисмиренного» периода нашей истории. Это Андрей Рублев из одноименного фильма. Когда в заключительной новелле инок Андрей, хранящий обет молчания среди кровавого месива междоусобных браней, нарушает его ради того, чтобы неловко утешить рыдающего Бориску: «Пойдем по Руси, ты колокола лить, а я иконы писать… Какой праздник, какую радость для людей устроил, а еще плачет… Ну все, все… Ну чего ты…» — мы словно видим себя и в Андрее, и в Бориске. Да, жалкие и нищие. Сейчас поднимемся на ноги и побредем по липкой грязи.
Новые русские музеи Ирина Осипова
Коллекционирование предметов искусства проходит у нас в стране положенные этапы, и если 1990-е и начало 2000-х в России были временем накопления произведений и опыта, часто путем проб и ошибок, то тренд 2010-х — создание новых частных музеев
section class="box-today"
Сюжеты
Коллекционирование:
Неизменно дорогие товарищи
Чайник на все времена
/section section class="tags"
Теги
Коллекционирование
Культура
Музейное дело
/section
Когда-то все крупные музеи были частными — и Эрмитаж, и Третьяковка, и «импрессионистическая» часть Пушкинского, не говоря уже о Прадо, Уффици, Лувре, Метрополитен-музее и прочих, которые начинались с частных собраний и по меркам истории стали национальным достоянием относительно недавно. Во всем мире и сейчас полно частных музеев разной тематики, и некоторые из них не уступают государственным гигантам по качеству коллекций и насыщенности выставочной программы. Достаточно вспомнить Музей Гуггенхайма с многочисленными филиалами и два венецианских музея Франсуа Пино с первоклассными работами современных художников, Neue Galerie Рональда Лаудера в Нью-Йорке с «Золотой Аделью» Климта и прочим австрийским и немецким искусством начала прошлого века, Фонд Бейелера под Базелем с хрестоматийными Сезанном и Бэконом, Фонд Барнса в Филадельфии с отличной подборкой импрессионистов и постимпрессионистов, Новую глиптотеку Карлсберга в Копенгагене с античной скульптурой и лучшим собранием Родена за пределами Франции, не говоря уже о музеях в Дохе, для формирования которых семья катарского эмира не жалеет средств, регулярно изумляя арт-мир новыми рекордами. Сегодня музеи растут почти как грибы после дождя — назовем для примера Soumaya Museum, который в 2011 году в Мехико открыл один из богатейших людей планеты Карлос Слим, собравший что-то вроде Эрмитажa, и открывающийся в следующем году музей миллиардера Эли Броада в Лос-Анджелесе.
