Т.Зульфикаров
"Земные и небесные странствия поэта"
В среде ценителей русской словесности имя Тимура Зульфикарова стало известно с тех приснопамятных времен всемерной поддержки большой советской литературы, когда он написал "Книгу смерти Амира Тимура" (1971 г.). Она поразила читателя не только глубиной постижения духа Востока, не только стремлением художественно осмыслить самую суть неограниченной власти, разлагающей вместе с подданными и ее носителя, не только пристрастием, даже явной любовью к герою, основателю династии Тимуридов, одному из самых знаменитых, удачливых и кровавых полководцев Средней Азии, но, в первую очередь, своей формой. Книга эта, представляющая собою исповедь эмира Тимура, его предсмертную молитву Аллаху, как почти все известные молитвы, притчи, псалмы, была написана в форме экспрессивно-окрашенного свободного стиха — и потому была названа поэмой. С тех пор много воды утекло. Изменился окружающий нас мир, его идеология, отношение к литературе. Тимур Зульфикаров написал множество томов поэзии, прозы и драматургии, но счастливо найденная им в сочинении про "Амира" Тимура поэтическая форма свободного стиха главенствует во всех них. Поэта Зульфикарова не спутаешь ни с кем. Он — новатор по самой своей сути. И потому всегда и во всем он — на особицу, сам по себе.
Русский по матери, профессору филологии Людмиле Успенской, и таджик по отцу, крупному хозяйственнику Касыму Зульфикарову, репрессированному и погибшему в 1937 г. вскоре после рождения Тимура, поэт самим фактом своего появления на свет был как бы приуготовлен к высокой задаче, которой себя посвятил: рассказать всем народам России о традициях, культуре и многовековом опыте Среднего Востока, причем рассказать на родном и понятном для всех великом русском языке. Его поэмы о неунывающем мудреце Ходже Насреддине, известном поэте Омаре Хайяме, притчи дервиша Ходжи Зульфикара, "Земные и небесные странствия поэта" — это неиссякаемый кладезь особой восточной мудрости, оптимизма, веры, айсберги чувственных наслаждений любви, которая на Востоке всегда являлась культом. К чтению книг Зульфикарова, приятию его языка и стиля нельзя подходить с наскока, на это требуется время, этому надо научиться, как учатся понимать живопись, слушать серьезную музыку. Опьяненность жизнью, высочайший эмоциональный накал героев и событий в его книгах, где восклицают, рыдают, торжествуют и негодуют, сродни и трагедиям античности, и примитиву народного лубка. И только вчитавшись в его сочинения, приняв их изобразительный строй, начинаешь ощущать истинное наслаждение, как при слушании музыки, лицезрении красот природы и творений человеческого гения, как при дегустации хороших напитков и кушаний, наконец. А после еще долго не отпускает тебя наваждение, рожденное ими, некое удивительно приятное послевкусие. Попробуйте не спеша перечитать то, что было написано Тимуром Зульфикаровым в последнее время и что было напечатано в газете "Завтра" (ибо больше он нигде сейчас практически не печатается), — удивительно чистую и щемяще грустную сказку о девочке из затерявшейся в тверских болотах русской деревни "Талдомские журавли" и поэму "Афганский мальчик и американский президент", — и вы непременно почувствуете это.
Поэт органический, изначальный, Зульфикаров одновременно — и мудрый старец, и наивный, желающий всему верить маленький мальчик. Таков он — в творчестве, таков и в жизни. Как задорному мальчишке, ему непременно надо быть самым-самым и всех и вся расставить по ранжиру. "Ведь есть же самая высокая гора мира — Джомолунгма. Значит, должен быть и первый поэт, и первый композитор", — так он считает. И по-своему прав. В то же время он щедр на оценки своих собратьев по цеху литераторов. От него нередко можно услышать: "Это — гениальная книга (стихотворение). Он (она) — необыкновенно талантливый сочинитель". Вместе взятое это подчас выглядит несерьезно, кто-то может даже втихомолку подсмеиваться, но это — твердая позиция увлеченного и искреннего человека. Оттого же и в дружеских беседах, и в творчестве он часто упоминает имена великих русских поэтов-новаторов Пушкина и Хлебникова. Сознавая себя новатором стиля и формы, Зульфикаров все время как бы примеряется к их творчеству, сопоставляет себя с ними. И в этом есть свой резон. Попытаемся понять его.
Поэзия есть квинтэссенция словесного творчества, выраженная в лапидарности мысли, совершенстве формы, ритма и мелодии, и в этом родственна и музыке, и точным наукам — физике и математике. И потому для прояснения существа качественных скачков в искусстве проведем совместное рассмотрение возникновения новаций в этих областях человеческой культуры. Любимый композитор Тимура Зульфикарова — великий Иоганн Себастьян Бах, непревзойденный мастер полифонии, создавший ни с чем несравнимую библиотеку музыкальных пьес для органа и клавира, написавший множество инструментальных концертов, кантат и месс для хора и оркестра, по праву может быть соотнесен с таким гигантом математики, механики, физики и астрономии, каким был Исаак Ньютон, разработавший дифференциальное и интегральное исчисления, сформулировавший законы классической механики, открывший закон всемирного тяготения, заложивший основы небесной механики и физической астрономии, постулировавший провидческую гипотезу, в которой сочетается волновая и корпускулярная природа света, рассчитавший и построивший зеркальный телескоп. Рядом с ними в изобразительном искусстве можно поставить лишь великолепного Леонардо да Винчи, а в литературе — скорее всего, Данте. Это — крупнейшие новаторы, на долгий срок определившие пути развития своих областей творчества. Вершинные свершения этой классической культуры, построенной на твердом фундаменте земных реалий (геометрия Евклида), исходящей из абсолютизации четырехмерного пространства-времени, явлены в творчестве второго поколения новаторов, обогативших образный язык, сумевших в совершенных формах воплотить гармонию мысли и чувства и тем самым создать идеалы красоты. В живописи — это Рубенс и Рембрандт, в музыке — Моцарт, в поэзии — Гете и Пушкин. В точных науках в XVIII и XIX вв. крупные открытия следовали одно за другим, но по глубине и широте охвата проблем математики, астрономии и механики, а также по красоте и совершенству теоретических формул, думается, в первую очередь следует назвать Лагранжа. Следующая волна творцов-новаторов приходится уже на XX век и тесно связана с выходом мысли за пределы ощущаемого мира. Ее новации основаны на принципах многомерности пространства и духа, многозначности протекающих во Вселенной явлений. Земная реальность геометрии Евклида дополняется постулатами теории Лобачевского; совместно с предсказуемо текущими процессами, описываемыми гладкими функциями, рассматривается теория катастроф с ее точками бифуркаций, где рушатся законы поведения системы, где точные значения параметров в принципе не могут дать однозначного ответа; рядом с привычными, изменяющимися во времени свойствами исследуются виртуальные взаимодействия, практически не подвластные времени. Научные аспекты этого изучают современная квантовая и статистическая физика, специальные разделы математики. Искусство же лишь использует их выводы и строит на их основе свои храмы и дворцы. И тут оказалось, что практически все высоты новаторского авангарда заняты нашими соотечественниками. В музыке крупнейшим провозвестником нового стал величайший композитор XX века Прокофьев. В живописи — целая плеяда художников от Кандинского и Малевича до Петрова-Водкина и Филонова. В поэзии — Хлебников. В прозе — Платонов. Правда, в эту великолепную когорту позже стали входить и иностранцы, такие, как выдающийся латиноамериканский писатель Гарсиа Маркес, создатель современного магического реализма, как художник Пабло Пикассо. А сейчас вот пустующую нишу со своим свободным эпически-возвышенным стихом осваивает тоже наш человек — поэт Тимур Зульфикаров.
На этом уместно было бы поставить точку, если бы жизнь не была одновременно и сложнее и проще любых умозрительных построений. Дело в том, что толчком для написания этих заметок стали песни Тимура Зульфикарова, которые я услышала впервые в исполнении Ирины Дмитриевой-Ванн. Стихами некоторых из этих песен я "заболела", прочитав их в последней книге Зульфикарова, вышедшей в издательстве "Московский писатель" в 1999 г. и имеющей подзаголовок: "Поэмы Стихотворения Притчи Песни". Тогда я еще не знала, что часть стихотворных пьес названа в книге песнями потому, что автор сам сочиняет для них музыку и поет их для круга своих близких и друзей. Незнакомый с нотной грамотой, пользуясь для записи лишь магнитофоном, поэт создал запоминающиеся мелодии, подчеркивающие не только мысли и чувства стихов, но даже их форму. В своих песнях он и не стремится быть новатором, в них он — верный последователь традиций русской певческой культуры, в которой слово всегда главенствует, а мелос усиливает его восприятие, помогает глубже прочувствовать его. Зульфикаров сочиняет песни давно. Они — его отдохновение. В них он и по содержанию весьма традиционен, лишь привносит свою экспрессию и патетику в любимые темы русского романса.
