- Подайте Христа ради хоть что-нибудь! Не дайте пропасть душе грешной! Подайте Христа ради хоть что-нибудь!..
Кричала женщина так громко, что из часовни наконец вышел служка в рясе, спустился к ней и что-то тихонько сказал.
Женщина поправила платок и громко прокричала:
- Я ж только Христа ради прошу! У святого храма! Хоть что-нибудь прошу! И ничего больше! И нигде больше!..
Она кричала бы ещё и дальше. Но в часовне закрыли двери. Служка перекрестился и поспешил отойти прочь.
Возбуждённо теребя концы платка, женщина заозиралась вокруг. Видно, хотела продолжить с кем-нибудь диалог. Но никого не было. Михаила она не заметила. Посидев пару минут и поостыв, встала, подняла котомку, на которой сидела, и заковыляла прочь.
Михаил покрутил головой.
Надо же! Уже сколько раз за сегодня он услышал это "хоть что-нибудь"!
Все просят, всем надо, но, получается, совсем не важно, что?
Двор родного дома и сам дом за два года совсем не изменились. Та же скамейка у подъезда. Даже та же соседка сидит на ней, как в день отъезда. Тётя Паша, кажется.
- Здрасьте, тёть Паш!
- Ой, Мишаня! Приехал! А мы тут только с твоей мамкой сидели, тебя вспоминали. Она к соседке пошла, к Софке. Та потащила её к себе чего-то показать.
- Спасибо, тёть Паш!
- А ты как, здоров? Надолго приехал?
- Всё путём, тёть Паш! Пока на денёк!
- А ты это...
Дальше было задерживаться нельзя. Михаил поправил сумку на плече, помахал рукой и нырнул в подъезд.
Тётя Софья жила на первом этаже.
Михаил тронул кнопку дверного звонка. За дверью заливисто засвистел соловей.
Так было и в детстве, когда он с пацанами крался к этой единственной во всём дворе двери, умеющей издавать соловьиные трели. Тётя Софья резво выскакивала на лестничную площадку с полотенцем в руке. Они удирали, прятались за углом дома и падали от смеха на траву газона.
Дверь теперь открылась не сразу. И поседевшая тётя Софья не выскочила, а выглянула из-за двери.
- Тебе чего, парень? Ой, Мишаня, это ты? А твоя мамка у меня...
Она не успела договорить.
За её плечом Михаил увидел мать. Она сидела на коридорном стульчике, опираясь на палку. Руки у матери вдруг заходили ходуном. Непослушная палка скользнула по полу в сторону. Ноги без неё отказывались поднять ставшее вдруг беспомощным тело.
- Ми-ишенька! Сынок! При-иехал!
Михаил оттеснил в сторону тётю Софью вместе с дверью, зашёл в коридор и бережно взял мать под локоть и под мышку. Даже сквозь толстое пальто ощущалось, каким немощным было её тело.
За порогом соседкиной квартиры мать уже твёрже опёрлась на палку правой рукой. Левая в старческих коричневых пятнышках цепко ухватилась за перила. Михаилу оставалось только слегка поддерживать мать за локти то одной, то другой руки, отвечать на сыпавшиеся вопросы и слушать, что она громким и прерывистым шёпотом говорила, радостно и беспокойно оглядываясь на него через плечо:
- А мы тебя только на следующей неделе ждали!.. Мне вчера снилось, что я булочки пекла... А это к гостям же! Ну как я не сообразила! А эта зараза Софка, как назло, домой к себе затащила! Ты же звонил, что тебе отчёт писать надо!.. Господи! А ты приехал... Пока на один день? А потом на дольше приедешь? Когда отчёт напишешь? Господи!.. Мне же надо тебе хоть что-нибудь на дорогу дать! Хоть что-нибудь!
Палка громко стучала по щербатым бетонным ступенькам в такт фразам. Ноги, обутые в стоптанные войлочные башмаки, ступали нетвёрдо. Потому плечи, поднимаясь поочерёдно, рывками тянули тело вверх по лестнице, помогая ногам. Ритм таких колебаний через несколько шагов стал походить на молитву: "Дать! Хоть что-нибудь! Дать! Хоть что-нибудь!.."
Чтобы остановить затеплившуюся влагу в уголках глаз, Михаил поднял голову.
В последних пролётах лестницы уже виднелась фигура отца в неизменной майке и спортивных штанах с пузырями на коленях. Как и у матери, восторг и тревога были написаны на его лице. Подрагивающий кулак правой руки был поднят в знакомом с детства приветствии "рот фронт".
Михаил глубоко и прерывисто вздохнул и помахал ему в ответ.
Он наконец-то приехал домой.
А всё остальное в жизни вдруг стало теперь второстепенным.
2012 г.
Никиткино утро
Никитка проснулся. Только что.
Но глаз ещё не открыл.
- Ух ты!.. Какой сон... мультиковый!.. Растаял. Как облачко!.. Вот сейчас как открою глаза!..
- Вот и стенка, с любимым ковриком...
- Вот в солнечных... зайчиках потолок!
- А вот спинка крова-атки...
Никитка разводит руки в стороны и сладко-сладко потягивается.
- Как здорово лежать под своим одеялом на мягкой подушке. И видеть свою комнату! И уголок с игрушками! И книжный шкаф! А ещё сегодня ВОСКРЕСЕНЬЕ! Мама не подымет в садик.
Она ещё спит. Можно полежать. А можно - тихонько встать и пойти к игрушкам, а можно...
- Ой! Как же я забыл! Сегодня - ВОСКРЕСЕНЬЕ! А мама обещала повести в парк на игровые автоматы и на ак...трак...цыоны! Ура! В парк! В парк!
Никитка подпрыгивает на кровати и зарывается в подушку. Виден только один смеющийся глаз. Вдруг он серьёзнеет:
- А если опять дела? Она ничего не сказала, когда целовала на "спокойной ночи" и укрывала одеялом... Ну вот! Теперь жди, когда она проснётся.
Никитка переворачивается на спину, грустно вздыхает, смотрит, хмурясь, на потолок в солнечных зайчиках.
- Не-ет! Ждать нет терпения!
Никитка вскакивает с постели, путаясь в длинной футболке, которую мама одевает ему как пижаму (Никитке недавно сделали операцию на яичках, и ему нельзя спать в трусиках), и бежит босиком в другую комнату.
Мама ещё, конечно, спит!
- И почему взрослые так подолгу спят в воскресенье и так мало в другие дни? Вот бы наоборот! Ведь воскресенье коротенькое!
- Ма! А, ма! - Никитка тихонько тянет одеяло с маминых плеч.
- Ну чего тебе? - мать поворачивается в его сторону, но глаз не открывает.
- Ма! А мы сегодня... сейчас пойдём в парк?
- А-а-а-х-хм! - мать зевает и полупросыпается. - Куда... пойдём?
- Ну в парк! На ак...транк...цыоны?
- Никитка! Как тебе не стыдно! - мать открывает один глаз. - Воскресенье же, а ты поспать... не даёшь! Я же говорила - пойдём! Но ещё рано! Иди спи!
Голова матери падает на подушку.
- Странные взрослые!.. "Иди спи"! Какой тут сон! Ведь так хочется в парк!
- Ма! А как это... ещё рано?
Мать, не подымая головы, жалобно просит:
- Никитка! Дашь ты поспать наконец или нет?
Никитка обиженно сопит.
Мать садится на кровати.
- Ну смотри! Видишь? На часах маленькая стрелка смотрит вот сюда, влево, наискосок, а большая - наверх? Это семь часов, а-а-хм! утра!.. Ужас какой! В такую рань поднял! А-а-ахм! Никитка! Ну ладно... не хмурься! Когда большая стрелка будет так же вверху, а маленькая смотреть точно влево, вот сюда, то это будет девять часов. Ты меня разбудишь, и мы пойдём в парк.
- Сразу?!
- Нет, конечно. Вначале позавтракаем. Ну всё, иди! Дай поспа-ать!.. Займись чем-нибудь...
Мать укрывается одеялом с головой.
Никитка понуро бредёт в спальню.
- Легко сказать, займись чем-нибудь! А чем? Может, за стрелками последить? Но они так медленно идут, от скуки уснёшь. Поиграть игрушками? Нет! Начнёшь шуметь, мама сердиться будет. Лучше в окно посмотреть, на наш буль-вар!
Никитка влазит с ногами на стул, стоящий у окна, и облокачивается на подоконник.
- Какой он, буль-вар, большой! И самое интересное в нём - это песочница! Её дядя Коля прошлым летом сделал. В ней песок чистый-чистый и жёлтый-жёлтый! Вадька говорит, это морской песок. И врёт! Дядя Коля песок из карьера привёз. Морской песок - белый.
Никитка влазит на подоконник с ногами.
- Интересно, а что это в песочнице лежит? Ку-укла! Это же Надькина кукла! Соседки по этажной площадке! Забыла! Дождь вчера вечером пошёл, и забыла! Эх! Одно слово - девчонка! Воображала несчастная! Наверно, ничуточки и не ревела! Кукол у неё, говорит, тыща! Ей новый папа покупает. И жалко ей этой куклы нисколечко не будет... А вот я, когда солдатика пластмассового потерял, плакал... У-у! Правильно ей вчера Вадька наподдал. А то, ишь, дразниться начала: "Ой-ой-ой! А твой папка, Вадька, от вас ушёл и ты теперь брошенный..." Дура! Ну и что? Мой папка, мама говорила соседке, навсегда умер от пули, когда я родился. И что я, умер? И Вадька не умрёт...
