В 1970–1980-х годах Сибирь и Дальний Восток значились на первых местах в советских программах освоения регионов. Это было обусловлено интенсивной эксплуатацией месторождений нефти и природного газа в Западной Сибири, начавшейся в 1964 году. К 1985 году Западная Сибирь производила наибольшие объемы энергоносителей среди регионов СССР; и целая серия долгосрочных промышленных проектов была запланирована по всей Сибири. В их числе: строительство самого крупного в мире завода по производству алюминия в Саянах; сооружение гигантской плотины на реке Енисей (Саяно-Шушенское водохранилище); завершение строительства БАМа[20] и гигантских гидроэлектростанций в угольном бассейне Канск-Ачинск; вскрышные работы на угольных месторождениях бассейна Канск-Ачинск, который должен был стать одним из самых крупных поставщиков угля в СССР. Аналитики были поражены грандиозностью проектов и масштабами капиталовложений, которые потребовались бы для их реализации. Как отмечал географ Роберт Тааффе (Robert Taaffe), комментируя этот замысел; «никогда прежде в советской истории не бывало такого периода, когда так много важных проектов реализовывались бы в такой неосвоенной экономической зоне»61. Из всех грандиозных сибирских строительных проектов некоторые, особенно крупные (включая БАМ и тюменские нефтяные месторождения), предстояло осуществлять в самых суровых климатических зонах Севера. В период между 1976 и 1980 годами на его долю приходилось 36 процентов от всех советских капиталовложений, направляемых в Сибирь, хотя на долю его населения — 3,5 миллиона человек — приходилось всего порядка 12 процентов от общей численности населения Сибири. Принимая во внимание суровый климат, можно утверждать, что столь масштабные и дорогостоящие региональные проекты были тяжкой обузой для советской строительной промышленности62.
К 1970-м годам аналитики как в самом Советском Союзе, так и за его пределами стали отмечать и оспаривать необходимость колоссальных затрат на освоение Сибири. Согласно советским статистическим данным, строительные затраты в среднем по Сибири и Дальнему Востоку тогда превысили аналогичные затраты в европейской части России более чем на 50 процентов, не говоря о высоких затратах на сопутствующие составляющие, такие как работа, монтаж, обслуживание и транспортировка63. Кроме того, доставка одного нового мигранта-работника в Сибирь, включая соответствующую инфраструктуру, обеспечивающую его проживание, обходилась государству в 18 000 рублей, тогда как один новый работник в европейской части России обходился в 5000–7000 рублей64.
Затраты были велики не только для государства, но и для работников, переезжавших туда. Советская статистика показывает, что стоимость проживания рабочих в Сибири и на Дальнем Востоке была на 35–50 процентов выше, чем в какой-либо другой части РСФСР. Однако более высокие зарплаты и прочие льготы повышали заработки в этих регионах только на 15–20 процентов по сравнению с заработками в европейской части России65. Реальные заработки в Сибири были, в конечном счете, не выше, чем в европейской части России. Сравнительно низкий уровень капиталовложений государства в городское жилищное строительство и иную инфраструктуру был одной из проблем, с которыми сталкивались работники в Сибири66.
Инвестиции, включавшие капитал, рабочую силу, материалы и продукты питания, хлынувшие потоком в Сибирь, были, по большей части, «некомпенсируемым притоком капиталов с территорий западнее Урала». Некоторые регионы, особенно в более «умеренных» западной и южной частях Сибири, субсидировались менее интенсивно, чем другие, но Дальний Восток и Крайний Север стали бездонной бочкой для ввозимых ресурсов. Например, в Магаданской области потребление на душу населения было на 75 процентов выше, чем в Тюменской нефтяной области, где рабочая сила была более мобильной и ориентированной на работу вахтовым методом, при котором семьи работников оставались жить в базовых городах. Военные сооружения на Дальнем Востоке были еще одной бездонной ямой для региональных инвестиций, требующей интенсивного завоза ресурсов из-за пределов региона67. С замедлением экономического развития СССР в конце 1970-х годов продолжение экономического освоения Сибири стало весьма проблематичным.
Грандиозная ошибка
К 1980-м годам доход от массированных капиталовложений в эксплуатацию природных ресурсов в Сибири и на Дальнем Востоке сильно снизился. Многие масштабные строительные проекты остались незавершенными или законсервированными на неопределенный срок из-за того, что «зачастую оценка существующих ресурсов, оборудования и снабжения не была реалистичной»68. Запланированное крупномасштабное развитие Дальнего Востока, которое стояло на повестке дня последним, было «отложено на будущее»69. Сначала проблемы рассматривались как результат диспропорционального и непоследовательного планирования, неэффективного управления и плохой координации. Но во времена реформ Михаила Горбачева в конце 80-х годов стали считать, что проблемой была сама Сибирь и попытки ее освоения. Критика огромных затрат в Сибири стала обычным делом в советских плановых кругах. Плановики в Москве «стали стремиться подчинить освоение Сибири потребностям экономики Европейского Центра» и оставили «надежды на самодостаточный рост в этом столетии»70. Экономический советник Горбачева Абел Аганбегян, например, порицал «гигантоманию» советских промышленных проектов, искажавшую экономические показатели. В то же время аналитик оборонной промышленности Андрей Кокошин указывал на чрезмерные издержки при создании новых оборонных предприятий в отдаленных регионах, которые были «с экономической точки зрения… неоправданными»71.
Региональные аналитики и плановики в Сибири попытались обосновать необходимость продолжения широкомасштабного инвестирования, ссылаясь на то, что товары, производимые в Сибири — особенно нефть и газ, — высоко ценятся на мировых рынках, на зависимость европейской части России от поставок сибирских природных ресурсов и энергии и на огромный экономический потенциал эксплуатации богатств региона72. Однако было уже очевидно, что все эти рассуждения о достоинствах Сибири никогда не смогут перевесить затраты, связанные с доставкой региональных товаров на рынок. И в самом деле, к 1989 году индустриализация Сибири стала выглядеть не великой утопией, а грандиозной ошибкой. Сибирский проект был с трудом, но остановлен с распадом Советского Союза в 1991 году и началом российских макроэкономических реформ 1990-х годов.
То, что попытка индустриализации Сибири была огромной ошибкой, не вызывает сомнений, если принять все сказанное по поводу уникального набора проблем, связанных с российскими размерами и холодом, в главах 2 и 3. Но в конце концов масштабность ошибок могла бы быть значительно больше. Утопические схемы, разработанные в 60–70-е годы, были попыткой направить освоение Сибири по тому пути, который должен был быть пройден до 2000 года73. Это долгосрочный проект колоссальных масштабов, и потому сибирская утопия провалилась из-за ограниченности ресурсов, а не из-за нехватки воображения. В 80-е годы самым большим препятствием стала не нехватка инвестиционного капитала, как может показаться из приведенных выше суждений (ведь СССР закачивал деньги в Сибирь в феноменальном количестве в течение 15 лет); дело было в людях. Советская система в постсталинскую эпоху не смогла заставить достаточное число людей переехать в Сибирь или заманить их туда, для того чтобы заняться реализацией этого колоссального предприятия.
Проблема рабочей силы
Уже на ранних стадиях планирования и реализации грандиозных советских сибирских проектов 1960-х годов возникла так называемая «проблема рабочей силы в Сибири». Пока функционировал ГУЛАГ, такой проблемы не существовало. С 1926-го по 1939 год Урал и регионы к востоку от него переживали бум численности населения. Но добровольных переселенцев было мало. Львиную долю составляли жертвы насильственного переселения и депортации. После ликвидации ГУЛАГа в конце 1950-х годов и отмены ограничений на перемещение бывших заключенных покатилась массированная волна обратной миграции. Официальным лицам пришлось придумывать систему льгот — включая предоставление свободы перемещения внутри Сибири — с тем, чтобы противостоять волне обратной миграции. Однако и эта система оказалась неэффективной. В 60-х годах С. Г. Процюк писал, что, если бы был выбор, многие поселенцы предпочли бы «променять холодную и враждебную тайгу на плодородные солнечные степи Ставрополья и Краснодарского края»74. Тяга к более теплым регионам была сильна и среди сравнительно недавних добровольных переселенцев. Как отмечал Процюк, «подавляющее большинство сибирских рабочих покидают свои рабочие места до истечения сроков действия их контрактов; в Красноярском крае, например, не более 12 процентов вновь нанятых рабочих завершили свои контракты — другие порывали со своей работой досрочно»75.
