С замедлением естественного прироста населения и сокращением его численности встала проблема ограничений, связанных с доступной рабочей силой. Поэтому в 1970–1980-х годах, даже с учетом занятости большинства женщин трудоспособного возраста, людей для освоения Сибири просто перестало хватать. Да их и не могло хватить для ее освоения в соответствии со смелыми замыслами советских плановиков: с городами-великанами по всему региону, гигантскими заводами, огромными плотинами и гидроэлектростанциями, крупными рудниками, самыми протяженными в мире железнодорожными линиями и так далее. И хотя к тому времени крупнейшие города уже были построены, утопические схемы планирования предусматривали их дальнейшее укрупнение, так как ожидалось, что приток рабочих в Сибирь должен возрастать. Однако этого не происходило.
Высокая стоимость жизни в Сибири в сочетании с некачественным жилым фондом и недостатком коммунальных удобств (из-за постоянного перераспределения фондов из городской инфраструктуры в промышленность) способствовала тому, что многие мигранты предпочитали уезжать в другие развивающиеся регионы Советского Союза, например, Дон и Кубань80. Хотя население Сибири и было значительно моложе, чем в большинстве регионов европейской части России, и это поднимало рождаемость на сравнительно высокий уровень, к середине 1980-х годов потери за счет миграции опередили рост численности рабочей силы за счет естественного прироста81. Как и в случае с Биробиджаном, люди приезжали в Сибирь, оставались там на какое-то время и уезжали, не вписываясь в прогнозы Госплана.
«Затерянные города»
Советское планирование все же сумело оставить после себя экономическую структуру с высоким уровнем заселения и специализации, в основном в области добывающей промышленности, в отдельных самых отдаленных регионах России, а следовательно и всего мира. Поселения и промышленность были по большей части не связаны друг с другом, и расстояния между ними было непомерными. В Сибири не оказалось ни одного города или региона, который можно считать экономически самодостаточным. Рассмотрим вкратце прискорбную историю якутского города Мирный. В августе 1958 года плановые структуры провели конференцию с целью в общих чертах наметить стратегию развития экономики Северной Сибири. Они обозначили добычу алмазов в качестве одного из промышленных приоритетов в части увеличения капиталовложений. В результате в 1959 году в богатом алмазами регионе Западной Якутии был запущен большой проект по строительству города Мирный, центра новой промышленности. Было запланировано строительство автомагистрали для сообщения Мирного с ближайшим портом Мухтуй (сейчас г. Ленск), в 204 километрах от реки Лены. Ограничившись исключительно фактом физического наличия алмазов в недрах, плановики, к несчастью, забыли принять во внимание (или, возможно, предпочли сознательно проигнорировать) сдерживающий фактор климата Якутии и удаленность закладываемых города и порта.
Еще в начале 1960 года Константин Криптон (Constantine Krypton) писал: «Сам Мухтуй в зимнее время отрезан от внешнего мира, так как автомагистрали между Мухтуем и ближайшей железнодорожной станцией в Усть-Куте (южные ворота в Якутскую АССР) не существует. Грузовой транспорт, посланный из Усть-Кута в Мухтуй должен преодолевать расстояние в 1120 километров по замерзшей Лене в предельно сложных и временами опасных условиях. В настоящее время транспортировка от и до центра добычи алмазов (в Мирном) осуществляется главным образом самолетами»82.
Магистраль от Мирного до Ленска, которую обещали построить в 1958 году, была закончена только в 1982-м. Зимой она становится непроезжей. Сегодня в Мирном еще есть алмазы, но они, как и жители Мирного (37 000 человек), отрезаны от экспортных рынков замерзшей рекой, непроходимой дорогой и отсутствием связующей ветки до железной дороги. Единственная тонкая ниточка связи города с внешним миром — авиатранспорт — тоже в большой степени зависит от метеоусловий.
Наличие огромных промышленных и «затерянных» городов, вроде Мирного, отличает Россию от всех развитых государств. Проблемы Сибири коренятся, по существу, не в обширности ее территории и не в том, что там есть люди, — они жили там и до революции в рассеянных по Сибири городах и поселках, — но в том факте, что на всей ее территории размещены огромные города, крупные предприятия и отрасли добывающей промышленности. Попытка следования пусть и модифицированной «доктрине Энгельса» и стремление распределить производительные силы по всей Сибири в целях обеспечения более или менее одинакового уровня развития каждого региона Российской Федерации обернулись грандиозным по масштабам неправильным размещением ресурсов, а вовсе не подъемом советского или российского производства. Энгельс в своих трудах имел в виду более компактные европейские страны — Германию, Великобританию… Он считал необходимым более равномерно распределить обрабатывающую промышленность в пределах исторически обжитых регионов. Советские плановые органы развили эту экономически сомнительную идею гораздо шире и в неверном направлении. Они хотели равномерно заселить огромные пустующие регионы. Они упорствовали в своих усилиях, даже когда выяснилось, что человеческие ресурсы не безграничны и переселение не обходится даром. Российское население оказалось не только ограниченным по численности — его содержание в условиях сибирских холодов оказалось весьма дорогим.
В 1974 году Солженицын утверждал, что Сибирь и Дальний Восток «предоставляют нам много места для исправления всех наших нелепостей в создании городов, промышленных предприятий, электростанций и дорог». В конечном счете оказалось, что правда как раз в обратном. В Сибири хватает места для глупости и ошибок в территориальном размещении людей и промышленности, каких еще не знала история. В течение более пятидесяти лет советская власть строила города, промышленные предприятия и электростанции (зачастую и без дорог) в тех местах, где их вообще никогда не должно было быть.
Глава 6
Разобщенная Россия
Самой характерной чертой освоения Сибири стала тюремная система ГУЛАГа, явившаяся отображением «несвободной» природы расселения жителей России. Но отсутствие выбора при определении места жительства и, стало быть, свободы передвижения не просто характерное явление, присущее Сибири или Советскому Союзу. Скорее, это кульминация или наиболее экстремальная форма насильственного перемещения и расселения людей в пределах России, восходящая исторически к временам Российской империи. Такая практика была продиктована необходимостью ускоренного заселения расширяющегося пространства, обработки земли и эксплуатации ее ресурсов.
Сегодня несуразное размещение населения в пределах географического и термального пространства и малочисленные физические и экономические связи между населенными пунктами являются самыми серьезными преградами на пути будущей эволюции России. Пространственное распределение населения России и, вследствие этого, его разобщенность являются не только экономическими, но и политическими неблагоприятными факторами. Физическое, индивидуальное общение среди населения создает естественную основу личных и групповых связей и, разумеется, экономического, политического и социального единства. Расстояние — помеха для демократии. Политические философы, писавшие о формировании демократии — начиная с Алексиса де Токвилля (Alexis de Tocqueville) в начале XIX века и кончая Робертом Патнемом (Robert Putnam) в конце XX столетия — подчеркивали значение единения и социального доверия. Эти атрибуты они увязывали, по меньшей мере частично, с тесными физическими контактами участвующих сторон посредством «встречи лицом к лицу»1.
Несвободное распределение населения
Для формирования демократии, однако, само по себе пространство, или расстояние, — не столь большая проблема. Это видно на примере сопоставления Соединенных Штатов Америки и Российской Федерации. Почему две территориально самые большие страны в мире, имеющие много общего в географии, так разительно отличаются друг от друга в своем политическом развитии? Ответ отчасти заключается в том, что решающее значение имеет не размер территорий, а то, каким образом эти территории заселялись в прошлом и как их заселение происходит сейчас. В США заселение земель от восточного побережья через прерии на запад и так до самого тихоокеанского побережья было результатом свободного выбора людей (невзирая на рабский труд в некоторых из первоначальных колоний и в южных штатах). Для России, напротив, было характерно бесспорно несвободное распределение ее жителей — как в те времена, когда происходило расселение в рамках европейской части России, так и когда люди стали продвигаться на восток от Урала в холодную Сибирь и далее к российскому тихоокеанскому побережью. Это чрезвычайно усложнило становление в России либеральной демократии и рыночной экономики после развала Советского Союза. Исторически россияне были всегда жестко ограничены в возможности проживания в тех местах, где они хотели бы жить, — в тех местах, которые, по их мнению, могли улучшить их благосостояние; там, где они хотели бы жить в благоприятном и свободном социальном, политическом и экономическом общении с теми, кого они предпочтут. Основным фактором при выборе людьми места жительства в современной свободной рыночной экономике является работа. В России и СССР выбор работы был ограничен, а до революции 1917 года ограничительным фактором являлся социальный статус. Люди были распределены по определенным социальным категориям, в соответствии с которыми им обычно предписывалось, где они могут проживать и в какой сфере деятельности могут быть заняты. В советскую эпоху многие люди, особенно получившие высшее образование, распределялись на работу на соответствующие предприятия или в правительственные учреждения. Эта работа по распределению предопределяла и город, в котором человеку предстояло жить, и соседство, и даже конкретную квартиру. В Советском Союзе граждане неизбежно становились членами второй по значимости для них (после семьи) общественной организации — предприятия. Таким образом, вместо принадлежности к постоянно расширяющимся социальным системам, которые типичны для демократичного общества, россияне в советскую эпоху были членами ряда очень небольших, преимущественно автономных социальных систем — семьи и трудового коллектива. Превыше этих личных систем была их идентификация как «советских граждан» — субъектов руководящего ими государства. Принадлежности к общине, городу, региону — не говоря уже об этнических или религиозных общинах — не разрешалось придавать слишком большого значения. В советскую эпоху, особенно при Сталине, «узкие местные интересы», включая личное региональное, этническое и религиозное отождествление, рассматривались как конкуренты государства. С ними боролись и в некоторых случаях они искоренялись, часто самым жестоким образом.
