что на столах осталось три бутылки водки, исчезло четыре бутылки вина, а "Шишкин лес" не потерял ни одного дерева.
Вечер падал в ночь, я был угрюм и не весел. Настоящие русские патриоты допили водку.
Тогда я, оглянувшись, чтобы меня никто не видел, украл бутылку "Шишкиного леса", пригрел её на груди. Шишкины мишки грелись у меня на груди, Савицкий мне подмигивал, Левитан был за нас, и я пил тёплую интернациональную воду, шагая по улице. На полпути к моему дому, я зашёл к своему другу Жиду Ваське. Он, страдая радикулитом, валялся на кушетке.
Я рассказал ему о своём бесчестном поступке и дал отпить русской воды.
Он причастился и сразу проникся уважением к читателям "Г.Г.". Сглотнув, Жит Васька попросил пересказать содержание романа. Когда я это сделал, то он печально сказал:
— Видишь ли, я много знаю о мировом заговоре. Моя тёща, например, уверена в его существовании. Она в нём не сомневается. Только, в отличие от твоих писателей, она убеждена, что существующий заговор направлен не против России, а против неё лично.
И, пригорюнившись, мы с Жидом Васькой допили весь оставшийся "Шишкин лес".
15 апреля 2002
Предыстория следующая. Одна красивая барышня спросила меня про Великий Пост. И я собирался рассказать по поводу общественного безумия, что творится с этим Постом. Например, проезжая на велосипедике по бульварам я видел замечательный транспарант «Поститесь с удовольствием!», соединённый с адресом какого-то ресторана.
В связи с этим я хотел пересказать историю, которую, казалось, я читал у Викентия Вересаева. История следующая: некая баба долго болела и дала зарок поститься год, если выздоровеет. Обещала, значит, год не есть мяса.
Батюшка, с которым она беседует по этому поводу, спрашивает её вдруг:
— А любишь ли ты, болезная, мясо-то?
Та честно отвечает:
— И-и-ии, батюшка, нет. В рот его не беру…
— А что ж ты любишь?
— Кофей, кофей люблю. Аж мочи нет, как люблю кофей этот.
Тот и наложил епитемью — год кофе не пить.
Так вот, этой истории у Вересаева в «Рассказах о прошлом» нет. И откуда она угнездилась в моей памяти — непонятно. Если кто знает, сообщите пожалуйста.
15 апреля 2002
История про постную еду. Вторая
Вторая история, источник которой я не помню, у меня связывается с Пришвиным, хотя может это и не Пришвин. Может, это из каких-то дневников Пришвина, а может, наоборот, это какой-то другой общеизвестный классик.
Человек приезжает в монастырь, там монахи ведут суровую работячую жизнь. Монастырь, например, Соловецкий. Там приезжий сидит в келье с монахом. Приезжему хочется есть, а Пост, однако, и как-то неловко просить еды. Не помню уж, отчего.
Наконец он говорит, съесть бы чего. Монах — хрясь! — перед ним сёмужный бок. Схарчили на пару. Пришелец осмелел и у него вырвалось:
— Да и водочки бы теперь хорошо…
А монах и говорит:
— Отчего же — нет? Святое дело, водочки выпить.
И достаёт бутыль. Они пьют и смотрят на тёмную гладь Белого моря.
Я всё это хреново пересказываю, но когда я слушал эту историю, у меня было впечатление удивительно стройного и отточенного диалога. Ничего лишнего. Каждый в своём праве. Принципы нерушимы. Вера гуманистична. Мир соразмерен. Аминь.
15 апреля 2002
История про контр-адмирала и находчивого матроса. Третья из неопознанных
Кажется, мне рассказал эту историю в поезде, что ехал по Австрии, случайный попутчик. А иногда мне кажется, что эту историю придумал я сам. И нет мне ответа.
Так вот, это история про контр-адмирала, который вышел в отставку перед революцией. И одновременно это история про девушку, которая прислуживала ему — сначала по обязанности, а потом — так, по доброте душевной. Не бросила старичка после социального катаклизма. Таким образом прошёл год.
Денег и пенсии не стало, а контр-адмирал был слеп и глух, и оттого объяснить ему перемену рациона было невозможно. Он возмущался и бормотал, а девушка переживала. Впрочем, у неё оказался ухажёр-матрос, который догадался: если старичок был адмиралом, то должен знать азбуку Морзе.
И вот, матрос, придя в закуток бывшего контр-адмирала, выстучал пальцем прямо по лысому черепу все политические новости.
И старичок успокоился и продолжал жить в новой жизни. Немного ему, в общем, было надо.
Если я сам придумал эту историю, то всё — жизнь удалась. Я состоялся.
16 апреля 2002
История про мою любимую цитату. № 3
"Бывает и худшее горе, оно бывает тогда, когда человека мучают долго, так что он уже "изумлён", то есть "ушёл из ума", — так об изумлении говорили при пытке дыбой, — и вот мучается человек и кругом холодное и жёсткое дерево, а руки палача или его помощника, хотя и жёсткие, но теплые и человеческие
И щекой ласкается человек к тёплым рукам, которые его держат, чтобы мучить".
16 апреля 2002
История про наследника Капицы
Сейчас я наблюдаю, как с Гордоном и Бестужевым-Ладой беседует Капица. Самое забавное, что, по сути, Гордон наследник Капицы. А его передача суть наследованная передача "Очевидное-невероятное".
17 апреля 2002
История о журналисте Попохватове
Мне на журналистов не везёт. И с журналистами не везёт тоже. Познакомился с журналистом — жди беды. А если в журналистку влюбился, то всё — труба. Не будет тебе, Владимир Сергеевич, ни дна ни покрышки.
Однажды, в далёкие, давние времена когда я занимался совсем другими делами, нежели, чем сейчас. Я со своей женой, (о чё у меня было!), пошёл в гости. Мы были молоды, пили много, и не брезговали спать в чужих домах под пыльными одеялами.
Но оказалось, что в этом же доме, среди прочих гостей, был некий журналист. Он напился раньше и случайно упал в щель между стеной и диваном. Среди ночи он проснулся и начал выбираться из диванной щели. К тому моменту мы уже спали на этом диване.
Ночь была нежна, спалось по молодости чудесно, но вдруг жена начала меня будить.
— Вова, — говорит она, — Вова, меня кто-то хватает за попу.
Гляжу — никого. Это потому, что журналист, устав, вновь завалился за диван. И, с недоверием вздохнув, я заснул снова. Но жена не унималась.
— Вова, меня не только хватают за попу, но кто-то хочет расстегнуть мне бюстгальтер.
Я смотрю — никого нет. Темно в комнате, ночь. Журналист лежит под диваном пьяный. Не виден.
— Ладно, — говорю, —
