Кибернетика дала идее пересадки мозга новое основание. В новелле А. и Б. Стругацких «Свечи перед пультом» (1960) гений ученого переносят в искусственный мозг. С последним вздохом человека заживет его индивидуальностью, его научным темпераментом биокибернетическая машина. Непривычно, страшновато и пока что — сказочно. Но уже сейчас кибернетика может помочь, полагает академик Н. Амосов, в хирургической пересадке головы. Как видим, наука на новом уровне опять возвращается к идее «Головы профессора Доуэля».
Этот роман ценен не только тем, что привлек и продолжает привлекать внимание широкой общественности к волнующей научной задаче. Сегодня, может быть, еще более важно то, что Беляевым были хорошо разработаны социальные, психологические, нравственные, этические аспекты такого эксперимента. Академик Н. Амосов как-то сказал, что если бы пересадка мозга была предложена лично ему и было бы невозможно приживить голову к новому телу, он ради того, чтобы сохранить счастье мыслить, смирился бы с вечной неподвижностью изолированной головы. Задача создания двуединого организма порождает еще более сложные человеческие проблемы. Романы Беляева как бы заблаговременно ставили их на самое широкое обсуждение и в этом качестве продолжают быть в поле зрения ученых (см., например, статью Э. Кандель «Пересадка мозга» в «Литературной газете» от 31 января 1968 г.).
Цель научной фантастики, говорил Александр Беляев, служить гуманизму в большом, всеобъемлющем смысле этого слова. Активный гуманизм был путеводной звездой его творчества. Любопытно сопоставить сюжет «Человека-амфибии» с фабулой одного романа, пересказанного поэтом Валерием Брюсовым в набросках неопубликованной статьи «Пределы фантазии», относящихся примерно к 1912–1913 годам. Брюсов был большим знатоком фантастики и сам писал фантастические произведения. Героем романа, названия и имени автора которого он, к сожалению, не называет (в квадратных скобках мы приводим недописанные в черновой рукописи Брюсова буквы и части слов), «был юноша, котором[у] искусственно одно легкое заменяла жабра апасу. Он мог жить под водой. Целая организация была образована, чтобы с его помощью поработить мир. Помощники „челов[ека]-акулы“ в разных частях з[емного] шара сидели под водой в водолазных костюмах, соединенных телеграфом. Подводн[ик], объяв[ив] войну всему миру, взрывал минами Ф. остров и навел панику на весь мир. Благодаря помощи японцев ч[еловек]-акула был захвачен в плен; врачи удалили у него из тела жабры акулы, он стал об[ыкновенным] человеком, и грозная организация распалась».
Возможно, что в пересказе сохранился лишь авантюрный скелет. В романе Беляева центр тяжести — в человеческой судьбе Ихтиандра и человечной цели экспериментов профессора Сальватора. Гениальный врач «искалечил» индейского мальчика не из сомнительных интересов чистой науки, как «поняли» в свое время Беляева некоторые критики. На вопрос прокурора, каким образом пришла ему мысль создать человека-рыбу и какие цели он преследовал, профессор отвечал:
«— Мысль все та же — человек не совершенен. Получив в процессе эволюционного развития большие преимущества по сравнению со своими животными предками, человек вместе с тем потерял многое из того, что имел на низших стадиях животного развития… Первая рыба среди людей и первый человек среди рыб, Ихтиандр не мог не чувствовать одиночества. Но если бы следом за ним и другие люди проникли в океан, жизнь стала бы совершенно иной. Тогда люди легко победили бы могучую стихию — воду. Вы знаете, что это за стихия, какая это мощь?»
Мы, задумываясь о дальнем будущем, когда перед человеком неизбежно станет задача усовершенствования своей собственной природы, не можем не сочувствовать Сальватору, как бы ни были спорны его идеи с точки зрения медико-биологической и как бы ни были они утопичны в мире классовой ненависти. Не следует, правда, смешивать с ним автора. Хотя, впрочем, и Сальватор, мечтая осчастливить человечество, знает цену миру, в котором живет.
«Я не спешил попасть на скамью подсудимых, — объясняет он, почему не торопился обнародовать свои опыты, — …я опасался, что мое изобретение в условиях нашего общественного строя принесет больше вреда, чем пользы. Вокруг Ихтиандра уже завязалась борьба… Ихтиандра отняли бы, чего доброго, генералы и адмиралы, чтобы заставить человека-амфибию топить военные корабли. Нет, я не мог Ихтиандра и ихтиандров сделать общим достоянием в стране, где борьба и алчность обращают высочайшие открытия в зло, увеличивая сумму человеческого страдания.»
Роман привлекает не только социально-критической заостренностью, не только драмой Сальватора и Ихтиандра. Сальватор близок нам и своей революционной мыслью ученого: «- Вы, кажется, приписываете себе качества всемогущего божества?» — спросил его прокурор. Да, Сальватор «присвоил» не себе, науке — божественную власть над природой. Но он не «сверхчеловек», как доктор Моро в известном романе Герберта Уэллса, и не сентиментальный филантроп. Вероятно, переделку самого себя человек поручит не только ножу хирурга, но не в том дело. Для нас важно само покушение Сальватора, второго отца Ихтиандра, на «божественную» природу своего сына. Заслуга Беляева в том, что он выдвинул идею вмешательства в «святая святых» — человеческую природу — и зажег ее поэтическим вдохновением. Животное приспосабливается к среде. Разум начинается тогда, когда приспосабливает среду. Но высшее развитие разума — усовершенствование самого себя. Социальная революция и духовное усовершенствование откроют дверь биологической революции человека. Так сегодня читается «Человек-амфибия».
Революционную идею «человекобожия» науки Беляев доносит без дидактической навязчивости. Она вложена в сюжет внешне несколько даже авантюрный. Она неотделима от захватывающих, полных поэзии картин, когда мы следим за вольным полетом Ихтиандра в безмолвии океанских глубин. Продолжая жюль-верновскую романтику освоения моря, Беляев приобщил читателя через эту романтику к иному, революционному мироотношению. Но и сама по себе эта фантастическая романтика имела художественно-эмоциональную и научную ценность: скольких энтузиастов подвигнул роман Беляева на освоение голубого континента!
Нынче разрабатывается проблема глубоководных погружений без акваланга, используя для дыхания воздух, растворенный в воде. Оттуда должны его извлечь механические жабры. Осуществляется и другая подводная фантазия Беляева — из романа «Подводные земледельцы» — о советских «ихтиандрах», собирающих подводный урожай дальневосточных морей. Беляев поселил своих героев на морском дне, там они построили дом. Тридцать лет спустя после выхода в свет этого романа в подводном доме несколько недель провела группа знаменитого исследователя морских глубин Кусто. Затем последовали более сложные эксперименты. Человек должен жить и работать под водой так, как на земле. Теперь это уже не только научная, но и народнохозяйственная задача, и в осознание ее людьми писатель Беляев внес свой посильный вклад.
Мысль о достижении человеком безграничной власти над своей природой волновала Беляева и в других произведениях. Во «Властелине мира» сюжетная функция «внушающей» машины — не главная. Это фантастическое изобретение Штирнера — Качинского понадобилось писателю для более общей фантастической идеи. Последняя, третья часть романа — апофеоз мирного и гуманного применения внушения. Бывший кандидат в Наполеоны Штирнер уснул, склонив голову на гриву льва: «Они мирно спали, даже не подозревая о тайниках их подсознательной жизни, куда сила человеческой мысли загнала все, что было в них страшного и опасного для окружающих». Этими строками заканчивается роман. «Нам не нужны теперь тюрьмы», — говорит советский инженер Качинский. Его прообразом послужил Б. Кажинский, проводивший вместе с известным дрессировщиком В. Дуровым (в романе Дугов) опыты над изменением психики животных. Беляев развил эту идею: по «подсказке» Качинского Штирнер с помощью своей машины сам себе внушил другую, неагрессивную индивидуальность и забыл свое дурное прошлое. Бывшие враги стали вместе работать над мыслепередачей, помогая рабочим координировать усилия, артистам и художникам — непосредственно передавать образы зрителям и слушателям. Мыслепередача у Беляева — инструмент социальной педагогики и организации, коммунистического преобразования личности и общества.
В 1929 году вышел роман «Человек, потерявший свое лицо». Беляев нарисовал в нем захватывающую перспективу искусственного воздействия на железы внутренней секреции: человек избавится от старческой немощи, освободится от физического уродства. Но талантливому комику Тонио Престо это принесло только несчастье. Красавицу — звезду экрана, в которую Тонио был влюблен и ради которой пошел на рискованное лечение, интересовало лишь громкое имя уморительного карлика; кинофирмам нужно было лишь его талантливое уродство. А когда Тонио обрел совершенное тело, он перестал быть капиталом. Его прекрасная душа никому не нужна. Изменившаяся внешность отняла у него даже права юридического лица: его не признают за Тонио Престо.
