Вы думаете, я шучу?!
Ну-ну.
Как-то я высказывал уже (несколько издевательски, согласен) в книге «Враг демократии» простую человеческую мысль о том, что тяжелая болезнь с последующим счастливым выздоровлением моего любимого кота для меня в миллион раз важнее проходивших в ту самую пору выборов президента Украины.
Так не поверите — до сих пор гневные письма получаю. Мол, вот из-за таких вот мы и проиграли.
Оп-па, простите, нах…
Во-первых, я гражданин России.
Во-вторых, москвич.
Ну.
И с какого-такого, простите, бодуна, страдания моей собственной зверюги должны быть от меня дальше, чем высокоинтеллектуальные и светлые лица Юлии Владимировны Тимошенко и даже, представьте себе, самого Виктора Федоровича Януковича? Я что, больной?
Нет, я, конечно, все понимаю — и то, в том числе, что всегда найдутся люди, озабоченные тяжкой судьбой голодающих детей Африки куда больше, нежели тем, что бабушке со второго этажа трудно ходить за хлебом. Но процент таких сумасшедших должен быть все-таки в пределах разумной нормы.
Это я к чему.
Мне только что один мой коллега звонил: не из бизнеса, там все-таки как-то большей частью нормальные люди работают. Из журналистики. Попросил какую-то очередную хрень подписать, связанную, как водится, со «свободой слова» и почему-то с «делом Магнитского».
И очень удивился, когда был отправлен в небольшое, но увлекательное пешеходно-эротическое путешествие.
Молодой, наверное, еще. У меня, не буду скрывать, полно друзей по разным, в том числе и вполне себе «либеральным» СМИ трудится, так вот эти точно с такой бедой звонить никогда не будут, просто чтобы не ставить друг друга в, согласитесь, довольно дурацкое положение.
И вовсе не потому, что мне не жалко Магнитского. Жалко, да еще как — ни одни деньги такой судьбы, мне думается, не стоят. Просто он, будучи отнюдь не первым и, боюсь, не последним погибшим во внутрикоррупционных войнах при дележе уже украденного имущества, с моей личной точки зрения, никак не может служить знаменем никакого «движения» — даже, Господи меня прости, «правозащитного». Это явление того же порядка, что и «ангельский лик» сидельца Ходорковского. А у меня, простите, есть обременение высшим образованием, поэтому, при всем желании — не верю.
Там ведь что было-то — если без красивых слов, на языке современного «откатного» бизнеса: люди сидели «на теме», потом об этой «теме» узнали «менты» и попросили, судя по всему, поделиться.
Все.
Дальше — кто там кому отказал и что ему за это было — лично мне уже неинтересно, как и любая криминальная разборка: не мой жанр, простите, я детективов не пишу.
Поэтому, с уважением относясь к деятельности коллег-журналистов, занятых данной проблематикой, участия в настоящей дискуссии не принимаю: во-первых, зачем отнимать чей-то хлеб, а во-вторых, лично для меня существует множество вопросов, куда более интересных и занимательных.
Казалось бы все просто, да? А этот почему-то обиделся… Ну, да и Бог с ним, в принципе.
Закончить все равно хочется чем-нибудь оптимистическим, что ли.
Во время известных событий в пакистанском городе Абботтабад я рыбу под Астраханью ловил, а если точнее — судака на яме джиговал, в самых что ни на есть «низах». С приятелем, разумеется.
Тут-то мне и позвонили. Нет-нет, не подумайте ничего такого — чисто по делам: нужно было срочно детали одной сделки обсудить. В такой ситуации — по фиг, где ты находишься, хоть в самом что ни на есть отпускном отпуске: контрагенты ждать твоего возвращения не будут, увы. И уже потом, вдогонку, про Усаму рассказали коротко, а я решил с напарником поделиться.
Он, гляжу, все равно не ловит. Курит. Злой. Взъерошенный.
Ну, я даже толком и начать-то рассказывать не успел:
— Да пошел-ка ты на хрен, — говорит, — Димон, вместе со своим Усамой. Я тут только что такого судака спустил…
Журналист — так, на секундочку. Известный политический обозреватель.
И это только один из наблюдаемых мною в последнее время признаков, исходя из которых, я и прихожу к выводу, что процент сумасшедших у нас наконец-то потихоньку снижается.
Все-таки не удержался…
Мы живем и даже не замечаем, как многое из происходившего на наших глазах становится историей.
И в этой самой истории вполне себе есть чем гордиться: и людьми, и событиями — в том числе, и в истории «лихих девяностых».
Потому как, разумеется, были в те годы и те, кто нашу с вами страну разваливал, а были и такие, кто спасал.
Да, иногда довольно «по-кривому».
Да, иной раз, и с вполне себе явным «интересом».
Но — именно, что спасал…
Виктор Степанович Черномырдин, разумеется, из последних.
Он вообще — «из последних». Из тех самых. Из, что называется, «могикан»…
Из последних советских промышленных генералов того человеческого типа, из которого, по словам известного советского поэта, гвозди делать — это только хороший материал на ширпотреб переводить.
Из таких людей делали не гвозди. А газопроводы и газораспределительные станции, атомные субмарины и спускаемые аппараты для «Союзов».
Такие дела.
А то — гвозди. Что такое эти ваши гвозди?! Так. В сущности, мелочевка.
Не их масштаб…
Я, к сожалению, «в работе» Виктора Степановича не наблюдал. Ушел уже к тому времени из журналистики, плотно занявшись бизнесом.
А вот, так сказать, почти на отдыхе — доводилось. Почему «почти» — тоже понятно. Есть такие породы животных, знаете ли: они даже спят на бегу…
Мы — в смысле, моя фирма — тогда работали (кстати, и сейчас продолжаем) со знаменитым «Рэдиссон САС Лазурная Сочи». До сих пор, несмотря на азартное строительство, продолжающим считаться лучшим курортным отелем на всем черноморском побережье.
Ну, а возглавлял его тогда один из моих лучших учителей в бизнесе (не в технологиях, а в его простой житейской мудрости) Борис Иванович Аверьянов — товарищ и, некоторым образом, сподвижник Виктора Степановича еще с оренбургских времен. Ну и земляк, разумеется. У них даже голоса похожи. Говор-то — общий…
Почему лучший русский отель на всем черноморском побережье принадлежит именно «Газпрому», пояснять, думаю, не надо, да?!
Вот, а теперь представьте.
Девяностые. Самая что ни на есть середина.
Сижу, верстаю концепцию маркетингового продвижения отеля на следующий год. Не один, разумеется. С их директором по маркетингу и управляющим, американцем. И злой, как собака. Станешь тут добрым, когда американские стандарты, обязательные к исполнению в системе Radisson SAS, соотносятся с российскими реалиями так, что я скорее в штатную боевую эскадрилью Змеев Горынычей поверю во главе со старухой Ягой, чем в российский «хай мидл класс», на который я, видите ли, в рекламе отелей, входящих в эту систему, должен, блин, на фиг, «ориентироваться».
Середина девяностых, я не шучу!!!
«Хай мидл класс».
Ага…
А когда я вот так «не шучу», я, извините, матом не ругаюсь. Я на нем разговариваю. Да так, что лучше не переводить…
И тут вдруг из-за спины — знакомое, оренбуржское:
— Ну, чем занимаимси?!
Я и выдал. Чем, в смысле, «занимаимси». Не оборачиваясь. У нас к тому времени отношения с Борисом Ивановичем установились уже на таком уровне, что на некоторые особенности моего — дурного, надо сказать, — характера он давно внимания не обращал…
Повторять, извините, не буду: одни сплошные междометия. В качестве своеобразного моста между понятиями «стандарт» и «реальность», которые я не то, чтобы на бумаге — в собственном мозгу увязать-то никак не мог. Какая уж тут, простите, на хрен, бумага…
А когда у меня за спиной радостно загоготали в две оренбуржские глотки, сначала опешил, потом обернулся, а потом у меня, по-моему, даже уши покраснели.
Нет, я все понимаю. Слышал, что мужик свойский. Но все-таки — премьер-министр моей страны, так, на секундочку…
— А что, — говорит, отсмеявшись и утирая выступившие на глазах слезы, — в принципе, все правильно ведь сказал. Исключая междометия. На улицу надо чаще смотреть. За окно. А книжки — оно тоже хорошо. Со стандартами. Но окно — лучше. Вот. Чаще и смотри. И ничего не бойся. Главное — думать надо в правильном направлении. Тогда все получится. Вот…
Глава 7. Нет чистого света и тьмы
15 мая день рождения главного лично для меня русского прозаика XX столетия — Михаила Афанасьевича Булгакова.
Еще раз: для меня лично.
Кому-то куда ближе Набоков, кому-то Платонов, а кому-то — вообще Шолохов. Это нормально.
Я сейчас говорю и буду говорить исключительно о своем.
О личном…
Жизнь хорошего писателя — метафора сама по себе. Потому что задача у литературы — у любой литературы — предельно простая: «поучать, развлекая».
