Разговариваем. Слухи о неизбежной атаке правительственных войск? Нет, он не может их подтвердить. Если бы имела место концентрация сил, ему бы об этом было известно. В принципе, исключать этого нельзя, но если атака и будет, то, во всяком случае, не завтра.
Что же до снайперов, то они продолжают стрелять. Сегодня днем, незадолго до нашего прихода, велся довольно плотный огонь, но жертв нет.
А вчера ранили троих. Отрядам САС в квартале не хватает людей и боеприпасов, они не могут сдерживать правительственные силы.
В предместьях Дамаска сформировался еще один батальон — katiba «Хусейн ибн Али», причем самое любопытное, что эта информация поступила из шиитских источников. Абу Брахим: «Нет, информация надежная, Хусейн ведь и наш духовный сын[81]. Отсюда следует, что религиозного сектантства в революционной среде нет».
Другие батальоны, действующие в столице и окрестностях: katiba «Абу Убайда ибн аль-Джаррах», katiba «Эль Хасан» и katiba «Кавафиль аш-Шухада» («караваны мучеников»), Katiba «Хусейн ибн Али» имеет подразделения в Дамаске, Хомсе, Хаме, Дераа и вскоре, «inch'Allah», рассчитывает сформировать отряд и в Эр-Ракке, в двухстах километрах от столицы.
Говорит Абу Омар, активист квартала, который к нам присоединился: «Башар Асад не оставил нам другого выхода, кроме вооруженного сопротивления. Манифестации, попытки договориться, всяческие конференции — ничего не сработало. В ответ мы получали только одно — пули. Они загнали нас в угол».
«Это одна из форм этнической чистки» — так Абу Брахим прокомментировал кровавую резню в минувший четверг.
* * *
Выходим. В двадцати метрах от дома, где живет Абу Брахим, — улица со снайперами. Простреливается в обе стороны. «Now not shooting. But ready. Not know when shooting», — объясняет Абу Омар на доступном ему английском языке. И тут же показывает нам грузовик «судзуки», изрешеченный пулями и осколками: «Му friend killed in this саг»[82]. Все произошло прямо здесь, на этом перекрестке. Застрелили, когда он переносил раненых.
Вечерняя прогулка по кварталу. Грязные улицы, почти не заасфальтированные. Пустыри завалены гигантскими кучами рваных мешков с мусором, которые лежат тут месяцами. Много строящихся домов.
Спальный район для бедных. На улицах дети бегают за нами толпами, распевая антибашаровские лозунги. Жители квартала понемногу вырубают растущие между домами оливковые деревья, чтобы было чем согреться; перед дверью одного из домов трое мальчишек пытаются спилить торчащий из земли ствол. Через окна за нами наблюдают, перешептываясь, девочки в никабах. В помещении с голыми бетонными стенами молодые люди играют в бильярд. В глубине квартала — широкая, четырехполосная автострада, превратившаяся в shari al-maout, «улицу смерти». Осторожно подходим к углу дома. Стреляют регулярно; Абу Омар предостерегает молодых людей, которые собрались перейти на другую сторону. В прошлый четверг при пересечении улицы в разных местах погибли пять человек: троим пули попали в голову, одному — в шею, последнему прошило насквозь грудную клетку. На соседней улице на земле валяется длинный металлический шест с двумя крюками на конце: такими шестами вытаскивают раненых и убитых, упавших на середине дорожного полотна. Окна квартиры Абу Омара на втором этаже выходят на проспект. Стены, находящиеся на линии снайперского огня, расковыряны взрывными пулями до такой степени, что ему пришлось переехать в нижний этаж, где не так опасно. Через дырку в стене с помощью зум-объектива фотографирую мешки с красным песком на углу просторного перекрестка, где засел снайпер. На дорожном полотне видны обширные черные пятна с вкраплениями ржавчины: здесь жгли автомобильные шины, чтобы, под завесой дыма, безопасно переходить улицу.
Чуть дальше — параллельная улица, видно, как ее пересекают машины: целая семья в грузовике «судзуки», такси, «Киа» с солдатами в кузове. Военных в квартале почти не видно: их вообще немного, а те, что есть, стараются не показываться. Блокпост Свободной армии, расположенный неподалеку от дома Абу Брахима, сейчас пустует. Когда проезжает машина, снайпер стреляет, но каждый раз опаздывает на две-три секунды. С нашей стороны в сторону перекрестка движется такси: мы объясняем водителю ситуацию, и он разворачивается. Останавливаемся у магазина, где торгуют сухофруктами и конфетами, чтобы купить миндаль, и нас тут же окружает толпа молодых людей. Очень красивый парень в синем спортивном костюме резко бросает Райеду: «Они арестовали моего отца, они арестовали моего брата, они избили мою мать! Они приходили за мной, и если они меня найдут, то убьют! И все из-за того, что я открыто говорю, что не люблю Башара!» Он вытягивает шею и сжимает себе глотку: «Мое единственное оружие — мой голос». Этот парень — диджей на манифестациях, ему семнадцать, и он начинает свое выступление перед нами: вытягивает вверх руку и, под звук маленького барабана, проговаривает нараспев свои лозунги-песни, которые хором подхватывают столпившиеся вокруг мальчишки.
На обратном пути мы проходим мимо дома, где вывешен флаг какой-то футбольной команды, а рядом с ним — что выглядит крайне нелепо — официальный, сирийский «правительственный» флаг. И хозяина за это не упрекнешь: он был убит снайпером два месяца тому назад. Идем дальше. Во дворе на стульях сидят и покуривают старик по имени Хадж и его приятель. Старик рассказывает нам, как его три недели истязали в mukhabarat: били, пытали электрическим током. Обвиняли в терроризме — его, старого, больного человека. С каждой остановкой толпа вокруг нас становится все плотнее, каждый старается рассказать что-то свое.
Несколько слов о нашем хозяине — Абу Брахиме. До революции он был дальнобойщиком и почти не имел ни религиозных знаний, ни соответствующих навыков. Сегодня он — признанный моральный авторитет для жителей квартала, его очень уважают: именно он занимается распределением в Баяде гуманитарной помощи, которая хранится в подвале его дома. Он — су фит, один из членов ордена Кадирии ветви Шадили, его первым учителем был тунисский шейх, умерший десять лет назад. Потом был сирийский шейх, член комитета фатв мечети Омейядов — Мухаммед Абу эль-Худа эль-Якуби. Ему пришлось покинуть страну после того, как он выступил против репрессий («Большой грех — убивать людей вот так»), войдя в конфликт с муфтием Сирии Ахмедом Бадреддином Хассуном. «Он — не муфтий Сирии, он — муфтий режима, муфтий Башара», — уточняет Абу Омар.
Борода, веником торчащая прямо из кадыка, бритый череп, хитроватая улыбка: с виду Абу Брахим — настоящий чеченец. Похоже, такое сравнение ему нравится.
Как и Кадирия — суфийский тарикат, созданный персом Абдул Кадиром Гилани в Багдаде в XII веке, — Накшбандия является одной из ветвей суфизма, основанной в XIV веке недалеко от Бухары Бахааддином Накшбанди аль-Бухари. Я был на его могиле в 1998 году и теперь рассказываю об этом Абу Брахиму.
Возвышенная беседа об ордене Накшбандия и о месте захоронения его основателя Накшбанди. Абу Брахим согласен, что паломничество на могилу Накшбанди представляет гораздо большую духовную ценность, чем та, что достигается автоматически за счет во многом формальной поездки в Мекку, как считают узбеки. Однако благодать наступает лишь в том случае, если паломник приходит на могилу святого, чтобы приобщиться к его учению и тем самым возвысить свой дух. Это относится и к Мекке: если ты отправляешься туда как неодушевленный предмет, вроде пары ботинок или фотоаппарата, и возвращаешься прежним, то это пустая трата времени.
Он говорит, что в Сирии накшбанди много. Был шейх накшбанди в Ифрине, его звали Хусейн Корко, он умер несколько лет назад. На Кипре у него был друг Аль-Дагестани, о котором я слышал много хорошего от Миши Рощина, который провел у него некоторое время.
Абу Брахим определяет суфизм так: «Гармония между внутренним и внешним в тебе самом, между batin и zhahir. Zhahir — это кажущееся, экзотерическая стезя, batin — это сущее, эзотерический путь. При этом обе ипостаси входят в число 99 имен Господних».
* * *
В компьютере Абу Брахима есть видеоролики пропавшего бельгийца Пьера Писсинена. Он сидел в этой самой гостиной, растерянный и испуганный, и названивал своим друзьям в Бельгию, везде натыкаясь на автоответчик. Он, не знавший ни слова по-арабски, сел в большую американскую машину — то ли «форд», то ли «шевроле», — нанятую в Дамаске, и уехал туда, где за пять часов до того развернулось настоящее сражение между правительственными войсками и САС. «Господь очень любит этого человека», — замечает Абу Брахим. И добавляет: «Мы его приняли, накормили, дали ему кров. И мы его засняли, сказав: „Если ты вернешься и скажешь властям, что с тобой здесь плохо обращались, мы выложим эти ролики в Youtube“». Они были убеждены, что бельгиец приехал в Сирию по приглашению официальных властей. В компьютере есть его фотография с Фадвой Сулейман, актрисой-алавиткой.
