Степень национализма была характерной чертой всех национальных социал-демократических партий. В полном противоречии с принципами марксизма, который не придает значения национальному самосознанию и преданности отечеству, многие латышские социал-демократы, как и их товарищи на Кавказе и в западных областях Российской Империи, видели в русской администрации иностранных завоевателей(164). Более идеологически подкованные социал-демократы часто использовали патриотические чувства местного населения, толкая его к политическому террору с националистической окраской.
Латышские социал-демократы неоднократно заявляли, что перед революцией 1905 года, в первые годы своего существования, их партия занималась исключительно организацией деятельности масс и не использовала террористическую тактику, разве что иногда, для «вооруженной самозащиты»(165). Один социал-демократ даже утверждал, что первоначально в Латвии вообще не совершались теракты, если (как он продолжал несколько непоследовательно развивать свою мысль) «не считать терроризмом убийства низших чинов полиции»(166). Однако для латышских социал-демократов вооруженная самозащита часто означала «обезвреживание опаснейших врагов (сыщиков, предателей и самых свирепых из числа помещичьих и правительственных палачей)»(167).
За эти убийства были в первую очередь ответственны боевая организация Латышской социал-демократической партии, организованная в 1905 году и действовавшая в Риге и ее пригородах, и боевой отряд комитета социал-демократической партии в Либау (Либаве). С февраля по июнь 1905 года только эта последняя группа осуществила двадцать вооруженных нападений на «лакеев контрреволюцию 68). В то же самое время, по свидетельству одного бывшего террориста, «каждый член партии превращался в боевика, как только у него в кармане появлялся револьвер»(169). Немногие латышские радикалы ждали официальных партийных санкций на совершение терактов. Для социал-демократического террориста было в порядке вещей принять мгновенное решение, использовать момент и бросить самодельную бомбу в проезжающий казачий разъезд(170). Неудивительно, что даже сочувствующие признавали, что многие такие нападения «не имели ничего общего с революционной борьбой пролетариата»(171).
Можно сомневаться, применяли ли латышские социал-демократы террористические методы до 1905 года, но совершенно очевидно, что в буре событий первой русской революции «по характеру своей деятельности в террористическом направлении Латышская социал-демократическая партия приближается к партии социалистов-революционеров»(172). В 1906–1907 годах, «под влиянием событий», некоторые социал-демократические боевики изменили свои мнения о терроре и начали строить планы крупных акций, таких, как покушения на генерал-губернатора А.Н. Меллера-Закомельского, председателя военного трибунала В.Ф. Остен-Сакена, начальников следственной и охранной полиции(173).
На практике «в большой степени из-за отсутствия — дисциплины и самоконтроля среди товарищей боевиков» ни один из этих намеченных актов, направленных против высших представителей администрации Латвии, не был осуществлен. Было гораздо легче нападать на городовых, слабо защищенных от партизанских выступлений, или даже на солдат. Такие теракты не требовали сложных приготовлений, детальной разработки, точного исполнения плана и следования приказам организаторов — необходимых составляющих удачно организованного политического убийства. По свидетельству одного революционера, «насколько латышский боевик был смел и… и презирал, смерть, настолько же он был легкомыслен и недисциплинирован»(174). И латышские социал-демократы, подобно всем другим представителям социал-демократии в Российской Империи, осуществляли теракты, направленные главным образом против мелких административных чиновников и полицейских. Единственной исключительной чертой терроризма на окраинах империи было относительно большое число нападений на российские воинские части, игравшие большую роль в усмирении этих областей(175).
В сельских районах и в деревнях Прибалтики наряду с массовыми беспорядками, такими, как крестьянские восстания, было много случаев насилия, которые можно охарактеризовать не иначе как политический и экономический терроризм. Большинство этих актов были совершены «лесными братьями», многие из которых ранее были членами боевых отрядов социал-демократов, действовавших в этих районах одновременно с боевой организацией Латышской социал-демократической партии. Таким образом, «лесные братья», виновные в постоянном кровопролитии и анархии в сельских местностях, стали вспомогательной силой рижской боевой организации и других партизанских отрядов Латышской социал-демократической партии, чьи руководители нередко обращались к ним за помощью в проведении политических убийств и экспроприации за пределами городских районов и особенно актов, направленных против баронов и крупных помещиков или же против казаков и военных частей, располагавшихся около их усадеб(176).
Эти радикалы-бродяги терроризировали сельские местности Латвии в течение всего 1906 года, но к его концу правительство с помощью возмущенных баронов сумело организовать успешные облавы и арестовать многих «лесных братьев». Остальные были вынуждены покинуть родные места, поскольку местное население после наложения властями штрафа в размере от 50 до 250 рублей на каждого фермера, проявившего сочувствие революционерам, не было склонно им помогать(177). Некоторые латышские социал-демократы бежали за границу, другие продолжали террористическую деятельность в других районах империи, в частности в С.-Петербурге и в Финляндии(178). Один из их планов, описанный латышским революционером в своеобразном террористическом анекдоте, был особенно дерзок. После знакомства со служанкой, работавшей на даче Столыпина, два латышских социал-демократа решили убить премьер-министра прямо в его собственном доме, но не смогли этого сделать, потому что служанка была уволена(179).
Латышские боевики также сталкивались с трудностями, чинимыми им их же соратниками, главным образом из центра Латышской социал-демократической рабочей партии. Руководство партии понимало, что боевые действия не способствуют массовому рабочему движению, так как было очевидно, что «их борьба, несмотря на всю смелость и жертвы, велась под знаком спада, а не подъема революционной волны»(180). Лидеры латышских социал-демократов также безусловно знали об идеологическом невежестве и уголовном характере «лесных братьев», чьи террористические мероприятия не контролировались партией. Поэтому в августе 1906 года на объединительном съезде социал-демократических организаций в Риге Центральный комитет Социал-демократии Латышского края решил избавиться от «лесных братьев», которые «дискредитировали партию своим бандитизмом» и должны были быть исключены из ее рядов(181). Некоторые наиболее умеренные латышские социал-демократические лидеры заявили о своем намерении прекратить все террористические действия и распустить боевые отряды. Это решение не помешало, однако, некоторым группам продолжать свою террористическую деятельность весь следующий год(182).
В заключение анализа участия различных национальных социал-демократических партий в политическом терроре мы считаем необходимым упомянуть о нескольких других периферийных социал-демократических организациях, занимавшихся терроризмом, хотя и не в такой степени, как остальные. Группа, известная как Социал-демократия Царства Польского и Литвы, вступившая в РСДРП в то же время, что и Бунд и латышские социал-демократы, реже всех других прибегала к террористическим методам борьбы. Создается впечатление, что до второй половины 1905 года польские социал-демократы занимали пассивную и иногда даже негативную позицию по этому вопросу, особенно в сравнении с Польской социалистической партией, проливавшей в Польше больше крови, чем любая другая местная революционная организация. Когда террористы открыли беспорядочную стрельбу по полиции в центре многолюдной варшавской площади в октябре 1904 года, польские социал-демократы осудили это первое крупное террористическое выступление ППС как преступное(111).
В то же время, однако, вместе с другими социал-демократическими организациями польские социал-демократы недвусмысленно призывали к мести после введения репрессивных мер губернатором Вильно фон Валем: «Это варварство еще больше усилило ненависть и презрение к царскому правительству, возбуждая жажду святой мести… Терпение имеет свои границы. Не наша вина, если народная месть, ненависть и возмущение выльются в форму насилия. Фон Валь сам указал к этому путь. Вся ответственность падет на царских слуг — фон Валя и его помощников… каждого из вас постигнет месть»(184).
Кризис 1905 года заставил польских социал-демократов пересмотреть свою позицию по отношению к террору. Для уяснения их новых взглядов полезно сравнить их с позицией ППС. В то время как последняя пропагандировала террор в качестве эффективного средства борьбы с правительством, польские социал-демократы направляли свои усилия на организацию и политическое воспитание пролетарских масс, не исключая возможности использования массового террора в революционной ситуации(185). В теории проведение массового террора должно было бы стать частью общей классовой борьбы, когда террористические действия подогревали бы революционное сознание пролетариата.
