Получается, что тогда вы невольно выступили защитником «батьки» которого Владимир Владимирович, говорят, очень недолюбливает.
Но в тот момент меня меньше всего волновало, что подумает Владимир Владимирович. Для меня было принципиально важно, что отключение поставок газа в разгар зимы может привести фактически к техногенной катастрофе. Александра Григорьевича же я всегда прагматически воспринимал как данность: вот есть Белоруссия, которая должна быть нашим другом и партнером. А у нее временные проблемы. У нее вот такой президент. Другого там нет, значит, пока надо вести дела с этим.
Но согласитесь: такой президент укрепился у власти в значительной мере благодаря нашему невмешательству и даже попустительству, ведь мы закрывали глаза на диктаторские замашки Лукашенко. Возможно, сейчас нам хотелось бы иметь более вменяемого и договороспособного партнера, Но изменить уже ничего не можем: мы своими руками создали ситуацию в Белоруссии.
Хотя внешняя политика — это конституционная прерогатива прежде всего президента, не хочу снимать с себя ответственность за ошибки. Конечно, у нас было предостаточно рычагов воздействия на режим Лукашенко, мы могли «очеловечить» его. Многого можно было добиться благодаря экономической интеграции. Прежде всего — за счет введения единой валюты. В один момент мы с Лукашенко фактически уже договорились, что будет один эмиссионный центр в Москве, а российский рубль станет единой валютой Союзного государства. Мы разработали двусторонний план экономической поддержки Белоруссии на переходный период. Если бы этот план был реализован, то буквально через три месяца, правда, тяжелых для белорусов, Белоруссия сравнялась бы с Российской Федерацией и по уровню цен, и по платежеспособности населения, и по другим показателям.
Но потом Лукашенко все спустил на тормозах. Он понял, что если будет введена единая валюта, то он утратит возможность включать, когда надо, печатный станок, а когда надо — искусственно сдерживать цены, и в результате его власть серьезно ослабнет. В самый последний момент перед началом российско-бело- русского саммита в Москве, когда все соглашения были готовы к подписанию, Лукашенко объявил, что по поводу введения единой валюты нужно еще подумать и тому подобное. С тех пор в области экономической интеграции с Белоруссией мы никуда не продвинулись.
Раз уж мы об этом заговорили, не кажется ли вам, что результат пятнадцати лет заигрывания России с Лукашенко — полный ноль? Сколько всего прощали Лукашенко, сколько помогали ему, надеясь добиться объединения России и Белоруссии в Союзное государство! «Батька» в Кремле поднимал за это тост, а потом (этаким жестом гуляки-офицера) бил хрустальный бокал об пол. А сегодня, после того как столько посуды побито, белорусский президент начинает понемногу разворачиваться на Запад. Не удивлюсь, что, если Россия попытается как-то повлиять на «батьку» и подтолкнуть интеграционные процессы, Александр Григорьевич раньше оппозиции выведет на улицы Минска стотысячную демонстрацию под лозунгом: «Кремль, руки прочь от независимой Белоруссии!»
Думаю, вы не преувеличиваете. На Лукашенко произвела большое впечатление война России с Грузией. Как сильный и опытный политик, для которого власть — превыше всего, он испугался, что с ним могут разобраться так же, как с Саакашвили. И тут же стал разворачиваться лицом к Европе. Выпустил на свободу несколько политзаключенных, сделал ряд послаблений оппозиции. Брюссель послал ответный сигнал — снял запрет на въезд белорусских руководителей в ЕС, пригласил Белоруссию в «Восточное партнерство». Буду рад за белорусов, если Лукашенко и дальше пойдет по этому пути. Правда, верится в это слабо…
Александр Григорьевич настолько большой оппортунист, что способен на все.
Будет смешно, если благодаря оппортунизму и прагматизму Лукашенко граждане Белоруссии раньше нас вернут себе политические права и свободы.
В любом случае после того столкновения с Путиным по вопросу поставок газа в Белоруссию вас, видимо не должны были застать врасплох «оргвыводы» которые президент сделал через неделю.
Повторяю, у меня не было никаких сомнений, что я уйду в отставку в мае, когда это будет гораздо спокойнее и технологичнее. Ведь по закону правительство автоматически слагает полномочия перед вновь избранным президентом. К тому же примерно за полгода до президентских выборов я для себя уже определился: вне зависимости от решения Путина надо уходить, слишком много разногласий возникло между нами в последнее время. Нормально вместе работать уже нельзя, по крайней мере я этого больше не хотел.
Вы так говорите, как будто оставаться премьером или нет — было ваше решение. Ведь все считали, что вы — это ельцинское наследие, и освободиться от него естественно. Почему вы решили, что Путин хотел вас видеть на этом посту и дальше?
Дважды, в 2001 и 2002 годах, у нас с Владимиром Путиным были на эту тему разговоры по его инициативе. Тогда он мне говорил, что если и дальше у нас все будет идти нормально, то мы продолжим нашу совместную работу. И мы даже предварительно обсуждали пакет реформ на второй президентский срок. Но это было до всех конфликтов, после которых я уже исключал возможность продолжить работу во главе правительства.
Насколько я понимаю, вы были морально готовы к отставке?
Да. Но не 24 февраля. Это было вне всякой логики. Я считал, что нормы политической жизни должны соблюдаться, отставка правительства — это вообще-то ЧП, в стране же не произошло ничего экстраординарного, что заставило бы прибегнуть к этой чрезвычайной мере.
Ходили самые разные версии о причинах вашей отставки. Некоторые аналитики полагали, что это решение было принято давно, но увольнять вас раньше времени не хотели, опасаясь, что оппозиция может поднять вас на щит и превратить в опаснейшего конкурента Путину на президентских выборах. Поэтому уволили через несколько дней после того, как закончилась регистрация кандидатов в президенты.
Но есть и другая версия. Когда вы с Немцовым катались на лыжах и вели политические дискуссии в Австрии, спецслужбы доложили президенту, будто вы обсуждали антипутинский переворот. Замысел якобы был примерно такой: конкуренции на президентских выборах в марте 2004 года не предвидится, интриги никакой нет, победа Путина предрешена. Соответственно, из-за слабого интереса избирателей явка может оказаться ниже 50 процентов. Выборы будут объявлены несостоявшимися, а через три месяца, примерно в середине июня, состоятся повторные выборы. Полномочия же Путина истекают 7 мая. Значит, между 7 мая и серединой июня, в соответствии с Конституцией, временно исполнять обязанности президента будет премьер-министр Касьянов. Вот тут-то он и развернется — и победы на повторных выборах Путину не видать…
В общем, как я слышал минимум из трех заслуживающих доверия источников, все было красочно и детально расписано в папочке, которую спецслужбы положили на стол Путину.
В досье также содержалась настоятельная рекомендация срочно отправить правительство в отставку, дабы в принципе исключить возможность такого сценария. Где тут правда?
Когда Путин объявил мне об отставке, он ничего такого не говорил. Но уже вечером того дня мне подробно рассказали эту же самую историю люди, обладавшие серьезной информацией о настроении и мотивациях главы государства. Они убедили меня, что это и есть истинная причина отставки. Еще мне сказали, будто бы к тому донесению в папочке прилагались расшифровки наших с Немцовым разговоров, где мы якобы обсуждаем сценарий, как будут сниматься с выборов Хакамада, Харитонов, Глазьев, Малышкин, а в результате останутся только Путин и Миронов.
Я сразу вспомнил, как накануне, 23 февраля, был вместе с другими руководителями на праздничном концерте в Кремле. Президент в тот вечер вел себя как-то необычно. В перерыве все больше по углам о чем-то шептался с Патрушевым, избегая остальных. На следующий день, 24-го, Путин вдруг отменил традиционное совещание с членами правительства и попросил меня приехать одного. Я тогда еще с Константином Мерзликиным, начальником правительственного аппарата, поспорил: «Точно будет или замена кого-то из силовиков, или отставка правительства». Я больше склонялся к последней версии и оказался прав.
Как это было?
Президент заявил, что по Конституции он имеет право отправить премьера в отставку. Я не возражал. При этом Путин старался не пересекаться со мной взглядом, было заметно, что он нервничает, с трудом подбирает слова. Президент продолжил: «Я решил воспользоваться этим правом» Я повторил: «Это ваше законное право» После паузы он произнес: «Прямо сейчас» Я еще про себя подумал: «А какой в этом смысл?» Но виду не подал, пожал плечами, мол, хорошо, сейчас так сейчас. Президент говорит: «Тогда я подписываю указ об отставке премьер-министра»
