Помню, как районный чиновник делал выговор маме.
- У нас нет беженцев! А есть эвакуированные! Людей эвакуируют, они не бегут!
В наш дом поселили семью бакинцев. Зимой они уехали, и их место заняли военные шоферы. Они возили боеприпасы с заводов Сталинграда к фронту, который проходил под Ростовом.
Там, по нашим догадкам, воевали отец и старший брат. Однажды у отца в письме c фронта, на котором стоял штамп «проверено военной цензурой» проскочила фраза: «Я сейчас там, где был раньше». Мы знали, где отец воевал в германскую и гражданскую. Там везде уже хозяйничали немцы. Оставался Ростов, где сейчас бои…
Брат Виктор до войны поступил в Грозненское училище тяжелых бомбардировщиков, и из его писем мы поняли, что он летает в тылы врага «оттуда, где учился».
Как говорила мама: «Мы с замиранием сердца ждали каждого письма с фронта». Но всякий раз боялись появления почтальона, потому что он разносил и «похоронки»…
И вот мама перед каждой поездкой наших новых квартирантов военных шоферов просила:
- Может, встретите там нашего отца Николая Степановича, он сапер. И сына Виктора, он летчик…
Но шоферы возвращались, через неделю (часто не все) и разводили руками.
К весне шоферы съехали, и нам поселили двух военных врачей – женщин. А перед этим к нам от соседей перебрались две девушки с Украины. Они работали с мамой на железобетонном заводе, который стал тоже военным.
4. Жизнь оборвалась…
Письма с фронта перестали приходить к началу лета. Это совпало со страшным сообщением Совинформбюро о том, что при наступлении на Харьков пропало без вести 70 тысяч наших войск. Столь трагического сообщения ни раньше не было, ни до конца войны.
С этого начались беды не только в нашей семье. Но и у всех сталинградцев. Фронт приблизился к Дону и скоро услышали, что бои идут в Верхней его излучине, от которой до нашего города всего 80 километров…
Жизнь оборвалась. В магазинах совсем исчезли продукты, которые мы получали по карточкам. Нас старшеклассников стали ежедневно выводить на рытье окопов. В небе все чаще вспыхивали воздушные бои. И в них наши тупорылые «ястребки» и верткие «чайки» гибли больше, чем «миссершмиты» и «хенкели», быстрые как молнии.
Через Волгу наведено несколько понтонных мостов. Один - чуть ниже рабочего поселка Купоросного, по нему на левый берег с утра и до самого вечера непрерывный поток машин, повозок, а между ними бегут люди. Военные, каких все больше в городе, рассказывают, что ночью в Сталинград идет техника и войска, они «прямым маршем» уходят в ту самую излучину Дона, где идут бои.
Наша зенитная батарея девушек, особенно ночью, устраивает такую пальбу, что спать не возможно. Жители перебрались в подвалы, погреба и блиндажи, вырытые во дворах. Наш блиндаж в том же овраге перед домом, где укрывались зенитчики. Иногда немецким «юнкерам» удается разбомбить переправу. Но саперы, на катерах быстро сводят понтоны и поток возобновляется. После приказа Верховного «Ни шагу назад!» эти мосты были взорваны, а на берегу исчезло все, на чем можно было переправиться через Волгу.
К реке согнали стада колхозных коров и быков. Их переправляют на левый берег вплавь. Захватывающее зрелище, от которого нельзя оторваться. Пастушки, оглушительно хлопая арапниками, окружают стадо и теснят скот к реке. Отдельным животным удается прорваться через кольцо пастухов и выскочить на кручу. Но основная масса загнана в воду и первые «смельчаки», задрав морды и пригнув к холке рога, поплыли… А за ними рвануло и все стадо…
Вода вскипала и только стальным отливом сверкали рога живой армады. «Такого потрясения моя родная Волга не видела, наверное, с библейских времен, когда в нее упирались орды кочевников».
Запомнились и другие события. В небе над городом неделю висит самолет-рама «фоки-вульф». Мы, мальчишки, знаем все марки самолетов. В этот уже перестали палить зенитки. Разрывы снарядов лопаются намного ниже. И вот однажды «рама», видно, обнаглев, опустилась ниже и ее сразу срезали наши девушки-зенитчицы. Какими криками восторга все жители поселка сопровождали падение обломков ненавистной «рамы».
5. Черный день Сталинграда.
Настоящая беда в город пришла 23 августа сорок второго. Его назовут черным днем Сталинграда.
Как всегда, где-то еще на подступах к городу, забухали зенитки и только потом послышался гул самолетов. Однако этот раз гул слышался не только с запада и северо-запада, а размалывал небо со всех сторон и был необыкновенно плотным и густым.
Люди высыпали из домов и мчались к укрытиям. И вдруг все сотрясающий гул будто вырвался из подземелья и сразу подавил все вокруг. Небо почернело, и я увидел, что на город с трех сторон идут стада самолетов. Они катились волнами, свободным было только Заволжье.
Перед самолетами лопались и расползались облачка взрывов. Зенитки палили остервенело. Облачка вспыхивали в гуще самолетов, и «юнкерсы» вокруг стали вываливаться из строя и с воем падать.
- Ага, гады! - завопил я. Но тут же понял, что зенитки не могли сбить столько.
От входивших в пике самолетов стали отделяться большие черные капли. И с нарастающим свистом полетели к буграм, на батареи зениток. И тут же из земли стали вырастать кущи взрывов. Казалось, их кто-то сажает по кромке холмов Ергенев, через мгновение черные кущи начали сливаться, и бугры, опоясывающие город, отозвались таким оглушительным грохотом, что и под нами земля заходила ходуном.
Однако основная масса самолетов шла к центру города. Там уже бушевало пламя, стелился черный дым и через него прорывался грязно-молочный пар. А когда стали гореть и взрываться баки с нефтью, туда стало страшно смотреть…
Была и радость. Несколько «юнкерсов» не вышло из пике, так и врубились в землю. Один из них взорвался с бомбами и над бугром, где все еще палили зенитки, взметнулось пламя, а потом донесся такой мощный раскатистый грохот, что он сразу заглушил все. Нас словно сдуло с кручи в овраг. Первой в блиндаж ворвалась грязная, вся в репьях собака. Попытались выгнать, но она забилась в угол, злюще рычала.
А когда рядом начали рваться бомбы, нам уже было не до собаки. Один взрыв был настолько мощным, что все на мгновенье, мы ослепли. А меня, вцепившегося в столб, который подпирал свод блиндажа, швырнуло в сторону…
Сколько продолжался тот черный день? Мне показалось, он длился вечно. Уже позже я узнал, что немцы тогда совершили более двух тысяч самолетовылетов и зажгли город с разных сторон. С того страшного дня он горел уже непрерывно, пока в нем было чему гореть…
Темнело, когда мы выбрались из полуразрушенного блиндажа. Горело кирпичное здание кожевенного завода. Там, где поселок примыкал к заводу, чернели разбитые дома и вокруг них в отсветах огня метались люди.
В сторону Волги тоже было страшно смотреть. По ней плыли целые озера огня. Это горела нефть из разбомбленного нефтехранилища, стоявшего на берегу…
6. Рабочие батальоны
С этого черного дня у сталинградцев началась совсем другая жизнь, которую и жизнью то назвать нельзя.
Брошенные властями на произвол судьбы (большинству из городского начальства удалось с семьями перебраться за Волгу!) мы просто гибли под бомбами и пулемётами с самолетов, потому что они теперь безнаказанно снижались так, что было видно летчиков в кабинах.
Поначалу жители еще бегали тушить загоревшиеся от «зажигалок» дома. Но потом, когда начали гореть целые кварталы и улицы, мы забивались в свои блиндажи и подвалы и ждали конца.
От жителей нашего поселка, которые по брони работали на тракторном и других заводах, а теперь были в рабочих батальонах, мы узнали, что еще в день первой бомбежки, 23 августа немецкие танки вышли к Спартановке, окраине тракторного. Наших войск здесь не было. И тогда рабочие сели в танки и прямо из ворот завода вступили в бой с немецкими «панцермашинами».
Свои «Т-34», какие они собирали руками, рабочие знали лучше танкистов, и поэтому сразу сожгли несколько вражеских танков. Немцы не выдержали такого внезапного удара и уцелевшие «панцермашины» отступили к Дону.
В первые дни бомбили в основном только город, видно, надеясь захватить заводы целехонькими, на полном ходу. И заводы работали еще до начала сентября, выпуская для приблизившегося к городу фронта военную технику и оружие.
При каждом заводе были созданы рабочие батальоны. Только с заводов-гигантов в них влилось более 50 тысяч рабочих. Они первые вступили в бой с тем оружием, какое производили. В батальоне «Красного Октября» воевала первая в стране женщина сталевар. В моей памяти сохранилось только ее имя – Ольга.
Потерпев неудачу «блицкрига», немцы перенесли направление своего удара на заводы. И здесь завязались самые ожесточенные многомесячные бои.
