Все вокруг, кто до этого негромко разговаривал по своим темам, замолчали, слушая перепалку бойца и замкомвзвода.
— Кстати, — стараясь увести разговор на другую тему, спросил Шум Куницу, — а ты сюда для чего приехал? Заработать, повоевать или из своих сувениров Франкенштейна собрать?
Куница снял с шеи проволоку с ушами духов и, обернувшись, швырнул «ожерелье» в дальний тёмный угол барака. Потом достал сигарету, закурил и ответил:
— Мне было четырнадцать. Я балбесничал и от всей души мотал нервы своим родителям, как, наверное, большинство всех подростков. Как-то я сильно поругался с матерью. Она меня отчитывала за то, что я с начала учебного года ещё ни разу не был в школе, хотя была уже вторая неделя сентября, за то, что отказывался помогать ей по дому и за то, что не хотел нянчиться с младшей сестрой. Ей тогда было всего два года. Я психанул, оделся и вышел из квартиры, отправившись к корешу на хату. Там мы с ним до поздней ночи курили всякую дрянь и бухали. В пять часов утра мой дом взорвали. Я был настолько пьян, что очухался только к обеду. Мобильников в то время ещё не было у всех, как сейчас. Если бы отец не работал в тот день в ночную смену, то я потерял бы полностью всю семью. Так что… — Куница закурил вторую сигарету. — Так что никакой терпимости к этим «алла-хакбаровцам» у меня не будет.
— Это ты о «Каширке» в девяносто девятом? — спросил Борзый.
Вместо ответа Куница только кивнул.
— Не могу сказать, что меня не тронул твой рассказ. Это многое объясняет, но не оправдывает, — сказал Корвин.
— Я и не оправдывался. До тех, кто это сделал, я уже не дотянусь. Но тем, кто такое же дерьмо в своей башке вынашивает, я эту башку отрежу нахуй. Мой вклад в понижение поголовья этих чертей минимален. Но пока не разразилась глобальная мировая война, я оттягиваю их проникновение в мою страну как могу.
— А ты считаешь, что может начаться глобальная война? Типа, Третья Мировая? — спросил Камрад.
— Я в этом уверен, — ответил Куница, раздавливая берцем окурок, — Россию усиленно в неё втягивают.
— А тут разве у нас не война? — спросил кто-то из бойцов «тройки».
— Тут херня по сравнению с тем, что будет. Когда зацепимся с пиндосами и НАТО, вот тогда будет жопа. Кроме них ещё и свои будут страну изнутри убивать, как это обычно и бывает. Банды будут орудовать и всякие выживальщики-сталкеры.
— А что плохого в сталкерах? — подал голос Выдра.
— То, что они будут вести себя как падальщики, — не задумываясь, ответил Куница, — они не примкнут ни к партизанскому движению, ни к регулярной армии.
— Да, я бы не примкнул, я был бы сам по себе, — со слабо уловимым возмущением продолжал Выдра, — но при чём тут падальщик?
— Выдра, где твои очки? — спросил Ворон.
— Проебал на прошлом штурме, — щуря глаза, ответил Выдра.
— При том, что прятался бы и от своих, и от чужих, — ответил Куница на вопрос Выдры, — нападал бы только из-за угла, в спину, чаще всего на тех, кто слабее. Беззащитную бабу трахнуть, деда какого-нибудь пристрелить за пачку сигарет, ограбить магазин или склад. Ты же об этом думаешь, да?
— Ну, не прям так… — Выдра отвёл взгляд. — Но выживал бы как мог и заботился бы только о себе.
— Вот-вот, — усмехнулся Куница, — а заботился бы только так, как я и сказал!
— Если так и произойдёт, то каждый будет сам за себя, и нечего мне о единстве народа в трудную минуту мораль читать! — Выдра обижено сплюнул себе под ноги.
— Восемьдесят пятый… Лучше заткнись… — тихо, но так, что услышали все, сквозь зубы сказал Камрад.
— Не смей меня так называть! — взорвался Выдра. — Не смей, слышишь?!
— А почему восемьдесят пятый? — оживился Борзый.
— Не смей! — прошипел Выдра, опустив руку на автомат, испепеляя взглядом Камрада.
— Эй, а ну, успокоились все! — Корвин обалдело смотрел на Выдру. — Боец, ты в контейнере остыть хочешь?! Разошлись по углам и не прикасаться к оружию, ясно?!
— Знаешь, парень, — весело сказал Выдре Куница, — ты прям мои жизненные ценности сегодня изменил.
— Это чем же? — Выдру едва не трясло от злости.
— До сегодняшнего дня у меня была мечта — переспать с Моникой Беллуччи. Теперь же, узнав тебя поближе, мне очень хочется узнать, какой смертью ты умрёшь.
— Да уж как-нибудь получше твоей! — выпалил Выдра. — И не факт, что ты раньше меня не сдохнешь!
— Может и так. Только я умру как воин. А ты… — Куница снова достал пачку сигарет, собираясь закурить. — Ты необычный человек, Выдра. Поэтому ты умрёшь необычной смертью.
— Вам не кажется, что на улице стало потише? — спросил всех Папай.
Действительно, в пылу спора никто не заметил переставший завывать ветер. Осторожно приоткрыв дверь, Папай выглянул в щель на улицу и сказал:
— Так и есть, буря прошла. Нас, видимо, только её краем зацепило.
— Кто занимался расстановкой круговой обороны перед бурей? — спросил Корвин.
— Я с сапёром «тройки», — ответил Ворон.
— Бери всех и расставляй их снова. Ждём военных, сдаём им объект и уходим отсюда. Давайте, все по местам.
Глава 28
Чужая слава
Видимость мира делает войну ещё опаснее.
© Клавдий Клавдиан
Военные из десятка тентованных КамАЗов быстро выгружались и строились по группам. Две большие группы побежали в нашу сторону, ещё две — вокруг насыпи, вдоль наружного периметра. Взрывотехники с собаками не спеша расходились в разные стороны, каждый в свой сектор. Ещё несколько бойцов выгружали из грузовиков большие деревянные ящики.
— Многовато для такой дыры, не находишь? — щурясь от вновь показавшегося солнца, спросил меня Шум.
— Видимо то, что мы нашли в тех сараях, очень их заинтересовало, — ответил я, наблюдая тот хаос, в котором носились военные от барака к складам и обратно, одновременно сменяя нас на выставленных постах. Бегущие к нам с Шумом три бойца в форме и бронезащите розово-песочного оттенка, скорее всего должны были нас сменить. Подбежав, один из них с лычками сержанта, выдохнул:
— Мужики, мы вас менять! Ваш старший ждёт вас возле наших КамАЗов!
— Давно хотел спросить, — хитро улыбаясь, спросил Шум, глядя на запыхавшихся солдат, по лицам и шеям которых градом стекал пот, — почему у вас форма такого уебанского цвета?
Сержант замер, потом обернулся на двух своих товарищей и, отдышавшись, ответил:
— Кое-кто наверху посчитал, что в такой форме мы меньше заметны на фоне местного пейзажа. А ещё говорят, в ней не так жарко на солнце, как в обычной.
— Во-во, я смотрю, ты в ней прям замёрз! — смеясь, хлопнул сержанта по плечу Шум. — Ладно, держите себя в тапках, пацаны.
— Что? — не понял один из солдат.
— Берегите себя, говорю! — уже отходя от них, улыбнулся Шум. — Медали все не забирайте, нам хоть парочку оставьте!
По уже протоптанным после песчаной вьюги тропинкам, с разных концов лагеря сходились бойцы обоих взводов, собираясь у прибывших грузовиков. Стоя на капоте головной машины и глядя в бинокль, скалился в улыбке Борзый.
— Братуха, ты там на ближайшем пляже голых тёлок рассматриваешь, что ли? — крикнул Борзому Папай. — Чего довольный такой?
— Да замка нашего ебут, — не переставая улыбаться, ответил Борзый, — и хорошо так ебут, страстно, аж перья летят.
Но уже через секунду, убрав улыбку и опустив бинокль, он добавил:
— И нашего Магу солдатики сюда несут. Идём принимать.
— А кто там Корвина так и за что? — спросил Шум.
— Хер его знает. Но подозреваю, что за жмуров в арыке.
— Какие мы нежные… — пыхтя сигаретой, фыркнул Куница. — духов покоцаных им жаль стало.
— Плевать им на то, что ты их без запчастей оставил, — пояснил Камрад, — они им живые нужны были. Чтобы всё рассказать о тех контейнерах для перевозки и документах на складах.
Встретив у КамАЗа четверых солдат, несущих носилки с телом Маги, я, Папай, Шум и Борзый взяли носилки из их рук и отнесли тело в нутро грузовика. Появившийся внезапно, как чёрт из табакерки Корвин, стал орать на всех с пунцовым лицом:
