может быть хуже, вряд ли он станет сильно вкладываться в то, чтобы стало лучше. Скорее, будет следить, чтобы быть не сильно хуже других людей своего уровня. Это синдром выхода из советского режима, когда, во-первых, отбито желание активно участвовать в жизни, которая от этого станет лучше, во-вторых, слабы связи солидарности за пределом очень узкого круга своих, и в-третьих, очень высока степень отчужденности от любых институтов, составляющих общество, степень недоверия ко всем им, от суда до парламента, от милиции до ЖЭКа. Это все «они», это все чужое. В таком контексте оказалось, что надеждам начала 1990-х годов — в сфере образования это были надежды на новую, альтернативную среднюю и высшую школу — почти что не на что опереться в смысле человеческого материала. Нет критической массы людей, готовых воспринять другое отношение к делу, включиться не просто в личную гонку за карьерой, преуспеванием, а в работу школы или института и попробовать сделать ее лучше. И система опять начала прокручиваться, а потом вернулась в прежнее состояние, чуть-чуть изменившееся в лучшую сторону за счет некоторого количества более образованных людей или некоторого количества молодежи, которые лучше, чем мое поколение, знают иностранные языки, чуть-чуть лучше относятся к Западу и к тому, что можно взять с Запада, хотели бы поехать туда учиться или стажироваться. И последнее — очень важен этот разрыв или барьер: наше и чужое, Россия и Запад, постоянное сопоставление: мы лучше или мы хуже. По опыту получается, что у нас хуже, но нельзя же допустить, чтобы это было, и в порядке компенсации появляется надуманный довод: мы особенные. Невероятно велик разрыв и между центром и периферией страны, а периферия в России огромная, за пределами московского Третьего кольца теперь уже начинается большая периферия с редкими островками какой-то другой жизни, по большей части в зонах, примыкающих к нефтяной или газовой трубе… там арыки, там вода, там уже пальмы растут, а все остальное — пустыня. По данным этого опроса мы видим, что проблемы доступности образования, которые были пять, а то и десять лет назад, нисколько не решены и даже обострились, возникло новое неравенство, связанное не только с тем, что ты с периферии и тебе недоступен столичный вуз, но и с тем, что даже если ты в столице, у тебя нет денег, которые надо заплатить за хороший, престижный вуз, чей диплом будет что-то значить на рынке труда. Люди не питают никаких иллюзий и ориентированы на то, чтобы притерпеться, а если есть хоть какие-то ресурсы, пристроиться, но в одиночку. Работать же на систему, на институции, на то, чтобы поднимать весь уровень и свой вместе с ним, и наоборот, поднимать свой уровень, с тем чтобы и общий поднялся, практически никто не хочет.
Однако нельзя сказать, что все пути к хорошему образованию для одаренных людей, даже с периферии, даже не имеющих больших материальных средств, закрыты. ЕГЭ, при всем его несовершенстве, призван преодолевать это неравенство. Кроме того, сейчас есть немало механизмов, которые позволяют и ученикам, и родителям реально участвовать в деятельности школ, влиять на их атмосферу и просто создавать ее. Это управляющие советы, родительские советы и другие структуры самоуправления. Они не только не подавляются, но и официально поощряются, если не сказать насаждаются, со стороны властей. Дети могут участвовать в огромном количестве конкурсов и олимпиад разных уровней, для этого им даже не надо никуда ехать, есть дистанционные туры, да и образование, совсем не плохое, можно получить дистанционно. Интернет зачастую проведен даже в глухие углы, а уж в провинциальных городках он точно доступен. Что получается? Ступеньки к знаниям существуют, пусть они кривоватые, не идеальные, но ими можно воспользоваться. Почему же так мало охотников? Чего не хватает? Энергии?
Не хватает нескольких вещей. Энергия, воля — все это, конечно, играет свою роль, но объект работы социолога — работа больших механизмов. Я бы сказал, первое, чего недостает, что не удается, это собственно системная деятельность, связанная не только с образованием, а с рынком труда, с разными возможностями продвижения, в целом с уважением к богатству, успеху, знанию. Если нет сильных положительных санкций на успех, на знание, на заработанное, заслуженное социальное отличие, то эти мотивационные механизмы будут работать слабо, плохо, только на отдельных людей. Вот мы смотрим на тех, кто хочет получить или уже получил второе образование: как правило, у них оба родителя имеют высшее образование, велика доля родителей с ученой степенью, в свою очередь получивших второе образование или стажировавшихся за границей. Но каков объем этих величин? Если реально получают второе образование всего 6 % из всей выборки, 4 % — из молодежной выборки, то доля таких, кто получает качественное образование уже не в первом поколении, — совсем мизерная величина. Этого недостаточно, чтобы создать что-то похожее на элиту. Да и нет сильных культурных санкций, которые заставляли бы людей к этому стремиться, понимать, что это социально одобряемая деятельность.
Что вы подразумеваете под культурными санкциями?
Высокое положение людей с хорошим образованием, уважение к ним в обществе, их влияние на СМИ, на политический, культурный, моральный климат в стране. Мы знаем по своим опросам: когда людей просят назвать звезд, они затрудняются. Про звезд эстрады еще могут что-то сказать, процентов шесть наберет Алла Борисовна Пугачева, а дальше все кончается. А вот пример для сравнения: передачу Опры Унфри, посвященную литературным новинкам, смотрят каждую неделю 50 миллионов американцев. Это одна из самых богатых женщин Америки, успешных, влиятельных, чье слово очень много значит. Есть у нас такая передача и такой человек? Если это будет, если люди, которые добились успеха, будут пользоваться в обществе уважением, к этому будут стремиться. А если сажать таких людей за решетку, если они вызывают всеобщее подозрение, если бóльшая часть населения по-прежнему не верит, что большие деньги можно зарабатывать честно, если нет в умах связи между собственными усилиями, их результатами и общественным признанием, тогда мотивы на повышение качества образования не работают. А если нет сильных мотивов на повышение качества, то — это уже из общих законов социальной физики — работают мотивы на понижение. Тогда люди согласны немножко присесть, требовать немножко меньше, чтобы не отобрали всего. Укореняется установка на привыкание любой ценой. Таковы более широкие социальные рамки, внутри которых существует и сама система образования. Даже в советские времена не все было мертво. Существовали и тогда замечательные педагоги, кто-то из нас даже к ним попадал. Были замечательные школы, куда мечтали попасть, но не было системного
