Еще одна занятная коллизия: вместо того чтобы напечатать в серии «ЖЗЛ» классическое булгаковское жизнеописание Мариэтты Чудаковой, редакторы заказывают новый текст Варламову; Варламов не стал делать вид, что Чудаковой не существует, а наоборот, разыграл эту карту; он не только часто цитирует свою предшественницу, но даже беседовал с ней лично – о чем и отчитался в книге. Крайне корректно – однако иногда прорывается и то, что может быть квалифицировано как раздражение: «бдительная Мариэтта Омаровна», «…осуждение исследовательницей своего героя, сожаление о его малодушии замечательно характеризуют ее саму как несгибаемого борца с тоталитаризмом и поборницу демократии, и уж, конечно, никогда бы сама Мариэтта Омаровна на подобный шаг не пошла…» и т. п. По правде говоря, это, кажется, единственное место в книге, когда в воздухе чувствуется хотя бы вольт электричества.
Булгаков уже пятый (!) ЖЗЛ-клиент Варламова («А.Толстой», «Распутин», «Грин», «Пришвин»); можно предположить, что Варламов на сегодняшний день самый квалифицированный биограф из всех пишущих по-русски. Он знает исторический и литературный контекст, умеет и любит работать с источниками, явно ненавидит всякую самодеятельность, не основанную на глубоком фактическом фундаменте эссеистику; проблема в том, что он – слишком дотошный и слишком беспристрастный; хоть бы разок улыбнулся или соврал, что ли. М. О. Чудакова со своими смелыми предположениями по крайней мере могла бы стать булгаковской героиней, тогда как А. Н. Варламова невозможно спроецировать даже на Борменталя, он катастрофически безупречен, в нем нет решительно ничего «гоголевского».
Что ж, по крайней мере, если версия о мести Мольера окажется правдой и мертвецы в самом деле могут влиять на жизнь своих биографов – есть шанс, что эта безупречность сослужит А. Варламову хорошую службу: например, М. А. расщедрится и подкинет своему коллеге какого-нибудь героя с менее заезженной биографией.
Лев Гурский
«Роман Арбитман»
«ПринТерра», Москва
Должно быть, это одна из самых странных книг в истории мировой литературы – человек написал альтернативную биографию самого себя. Дело в том, что Лев Гурский – псевдоним писателя Романа Арбитмана. Таким образом, автор, укрывшись за прозрачным псевдонимом и сфабриковав сотни цитат из выдуманных источников, утверждает, что второй президент России (2000–2008) – это он сам. (Абсурднее всего не собственно это утверждение, а факт физического существования ЖЗЛ-образной книжки с фотографией Арбитмана на обложке). Как и настоящий Арбитман, Арбитман-президент тоже родом из Саратова, и тоже филолог. Однако ж в детстве ему на голову упал метеорит, в 1989-м он якобы спас Ельцина от покушения, тот взял его в свой аппарат, а затем в 2000-м передал ему свой пост. Арбитман боролся с коррупцией, на должности министра внутренних дел и директора ФСБ пригласил иностранных менеджеров, после инцидента с Литвиненко тайно встречался в Лондоне с Дж. Роулинг, а 6 августа 2008 года, закончив свой второй президентский срок, улетел на космическом корабле в созвездие Кассиопеи – чтобы вернуться, по земным меркам, в 2088-м. Все эти факты – и неожиданные подоплеки всем известных событий, вроде примаковского разворота над Атлантикой – сообщаются как бы на полном серьезе – но именно что как бы; сочинитель все время натужно шутит, и вот это главная проблема книги. Сама ее идея – идеально выраженная в смешной обложке – уже очень хорошая шутка, убийственная пародия и на популярность альтернативной истории, и на увлечение жанром биографии еще живых людей. Отлично – и вот тут следовало прекратить всякое иронизирование, и дальше «гнать» с каменным лицом. Арбитман-Гурский поступил с точностью до наоборот – и моментально изъюморизировался. То есть здесь попадаются иногда более-менее удачные пассажи (выдержки из мемуаров Ельцина: «В январе 1999 года я уже не в первый раз перечитывал „Властелина колец“. И с особым вниманием – то потрясающее место в финале книги, когда Кольцо Всевластья пусть ненадолго, но одерживает победу над Фродо» – и т. д.), но вообще от кривляний рассказчика быстро начинаешь морщиться – мм, ну да, мимо тещиного дома я без шуток не хожу; надо быть Гариком Харламовым, чтобы засмеяться после того, как тебе сообщат, что третьим президентом России стал Гарик Харламов. Арбитман, несомненно, человек, наделенный остроумием, но на уровне генерации идей; а вот таланта смешить текстами у него нет вовсе, это и по его «ироническим детективам» от Гурского было понятно. Еще хуже – и еще чаще – попадаются здесь шутки внутрилитературные – вроде той, про биографа Арбитмана К. Исигуру, заявляющего «Без Гарри Поттера мы были бы сиротами»; ничего, кроме брезгливости, это озорство книжного червя не вызывает.
Жаль, что не нашлось редактора; идея хорошая, можно было б лучше разыграть.
Максим Кантор
«Медленные челюсти демократии»
«АСТ», «Астрель», Москва
В России пока еще только переваривают изданный два года назад монструозный «Учебник рисования»; надо полагать, следует дождаться официальной анафемы из Орды – английского то есть перевода и мирового скандала, объявления бунтовщиком похлеще Пугачева, чтобы роман накрыл страну второй волной.
Уже по роману было ясно, что Кантор – сильнейший публицист из ныне пишущих по-русски; оно и подтвердилось.
«Бедный римский народ, – цитирует Кантор Октавиана Августа, передававшего власть преемнику Тиберию, – в какие медленные челюсти он попал!» Это все тот же, что в романе, карикатурный автопортрет общества, «огонь по своим», философская сатира на символ веры коллаборационистской интеллигенции: демократия – цивилизация – контемпорари-арт. Самая убийственная вещь в сборнике – заглавная, в сотню с лишним страниц работа, которая, вот бы не сглазить, должна изменить мир, как марксовский «Манифест». Это кажется невозможным – но так бывает, когда кто-то наконец улавливает тщательно замаскированные связи между вещами и событиями и внятно формулирует то, что интуитивно ощущается, но никем не проговаривается вслух из страха увидеть нечто невыносимое для глаз. Это очерк истории понятия «демократия», проиллюстрированный сценами из истории XX века, которая была, по Кантору, не историей противостояния варварства и цивилизации, но историей мутации демократии. И трудно после канторовской статьи воспринимать демократию иначе чем как антигуманную идеологию, внедренную англосаксами ради наиболее эффективного управления миром.
«Тот факт, что потомок герцогов Мальборо сэр Уинстон Черчилль является оплотом демократии, вообще говоря, должен был бы насторожить историков общества. Любителей высказывания Черчилля о демократии надо посылать в поместье Бленхейм, где сэр Уинстон родился и вырос. Само поместье превышает Кремль размерами раз в пять, а что касается рек, озер, лесов и угодий, то поместье площадью не уступает Садовому кольцу, только гораздо красивее и покойнее. Всем этим владели герцоги Мальборо, коих наивная молва числит в рядах столпов демократии. Всем этим они владели, за это боролись и ни пяди земли не намерены были отдать – причем не только Сталину и Гитлеру (тоталитарным сатрапам), но и обычному британскому обывателю. Не только бабке из Жулебина, но и жителю Брикстона ни вершка из этих территорий не досталось и не достанется никогда. И тот простой факт, что для сохранения привилегий Черчиллю следовало воспользоваться демократической доктриной, – говорит лишь об одном: доктрина эта работает, это эффективный механизм управления и подчинения».
Кантор проводит серию невероятно красивых, многоходовых атак на интеллигентскую догму; иногда его охватывает настоящий гнев, однако морализаторство и обличительский пафос рассказчика оправданы иронией: он не позволяет себе сильных утверждений, не продемонстрировав предварительно остроумия. Философ в третьем поколении, Кантор в совершенстве владеет сократовским искусством майевтики, добывания истины посредством задавания каверзных вопросов. Вопросами, однако, дело не ограничивается – после них, будьте уверены, последуют strong opinions. Какие? Ну что холокост в его окончательном варианте, по-видимому, был спровоцирован англичанами, с тем чтобы в войну вступила Америка; что поздний Маяковский прекраснее раннего; что портреты Александра Шилова и Энди Уорхола ничем не отличаются друг от друга; что Вторая мировая война не была победой сил добра над Абсолютным Злом; что закономерным результатом демократических реформ стало открытое управление КГБ Россией; что Зиновьев как фигура значительнее Солженицына; что «демократия» убила людей больше, чем какой-либо авторитарный режим. Кантор, как видите, режет горла священным коровам, тут не просто ревизия истории – тут пересмотр итогов приватизации, и не чубайсовской, а в мировом масштабе. В мировом – но именно из России; и Кантор единственный, наверное, отечественный мыслитель, который предлагает интеллигенции внятный третий путь – систему ценностей, которая не совпадает ни с либерально-западнической доктриной, ни с националистически-имперской.
