Новое солнце над полями и новое солнце над улицами городов. Мы встречаем вас с открытым сердцем, товарищи, братья, люди, до сегодняшнего дня незнакомые, и все же такие близкие… С этой минуты мы стоим в одних рядах, идем в одном шествии, боремся за одно дело. Над нами развевается одно знамя, и над нами горит одна и та же звезда — звезда кремлевских башен.
Перед нами группа людей — представители трудящихся из Бессарабии и Северной Буковины. Двадцать два года тяжких страданий. Двадцать два года тяжелого ига, под которым гнется спина. Двадцать два года тюрем и решеток. Двадцать два года бунта, подавляемого жестокой рукой. Двадцать два года нищеты и эксплуатации.
Тысячи глаз смотрят им в лицо, этим людям из бессарабских и буковинских городов, людям из бессарабских и буковинских деревень. Тысячи сердец измеряют тяжкий путь этих двадцати двух лет.
Их глаза тоже устремлены на нас, глаза людей, которые пришли, неся нам свои братские чувства, — чтобы взамен получить наши. Со скалистой тропинки, ведущей только в тьму и мрак, вышли они на нашу широкую, общую дорогу.
С трибуны звучит молдавская речь. Певучая молдавская речь, которая до сих пор не имела прав. Белые кремлевские стены повторяют эхо слов на молдавском языке. Просьбу и волю трудящегося человека Бессарабии. Просьбу и волю, единую с нашим желанием и нашей волей. Мы слушаем непонятные и все же такие близкие слова молдавской учительницы. Слушаем простые суровые слова украинца из Северной Буковины.
Зеленеют виноградники, шумит степь, и текут реки в великий Дунай. Примите всю нашу радость, и всю нашу любовь, и все наше братство, товарищи.
Вас приветствуют все. Искренняя улыбка сияет на лицах узбекских женщин, улыбка сверкает под яркой таджикской тюбетейкой, сердечная улыбка на лице украинца в вышитой рубашке.
Нерушимая высокая стена огораживала вашу грустную узенькую жизнь. Крохотное пространство, кордон, граница — и полузадушенная жизнь и стремление ввысь, задавленное тяжкой лапой.
Теперь вы растете — и мы и вы. Вместо клочка земли, которая не была вашей, — необъятность Советского Союза. Вместо напряжения, не приносящего ничего, — теперь почетнейший труд, несущий счастье всему человечеству.
Пойдемте же вместе этим великим путем. Плечо к плечу. Вместе в труде — прекраснейшем труде в истории, вместе в борьбе, величайшей, почетнейшей борьбе, вместе в несокрушимой вере и упрямой любви.
Кремлевский зал горит огнями. Рождается новая республика, Молдавская республика, и расширяются границы моей республики — Украины.
Но прекраснее всего то, новые товарищи, что вы становитесь гражданами Советского Союза. Всех республик, которые есть и которые еще будут. От океана до Балтийского моря, от южных степей до Полярного круга — наш общий дом, наша общая земля. От берегов Камчатки до Балтийских заливов, от северного сияния до желтого песка пустынь — наша общая страна, наша любовь, наша гордость, наша родина.
Садитесь между нами, новые товарищи. Подвиньтесь немного, расступитесь, дорогие, любимые, свои, пусть перемешаются с нами те, кого мы приветствуем.
Двадцать два года. Сосредоточенные, растроганные лица делегатов. Меньше года назад в этом зале принимали делегации западных областей Белоруссии и Украины. На этой сессии мы принимаем четыре новых республики.
За двадцать два года ожидания, за двадцать два года страданий и труда. Нет, никого, кто верит и борется, не покинет рабочая родина! Кровь, которая двадцать два года лилась на бессарабской и буковинской землях, слезы ребенка, и тюремная решетка, и долгие ночи, и дни ожидания — все нынче взвешено в кремлевском зале.
Смерть тех, кто пал в борьбе, муки тех, кто боролся долгие годы, нынче принесли плоды: зашумят бескрайные степи, зашумят волны Дуная и лес на склонах холмов и гор, и все зазвучит песней свободных людей. Никого, кто верит и борется, не покидает родина пролетариата.
Громко бейся, сердце, радостью и гордостью. Громко бейся, сердце, величайшей безграничной любовью. Твоя родина движется вперед. Родина, о которой мечтали, тосковали, за которую боролись годами, полными крови и слез. Звучат быстрые, как никогда еще, шаги истории. По далеким дорогам грохочут танки, и несет радостную весть боец Красной Армии. Наша любовь, наша гордость — знаменосец красного стяга. Свободный человек бросает на танки цветы, с дрожью в сердце прислушиваются к их отдаленному гулу угнетенные всех стран.
Не среди грома оружия, не в зареве пожаров движется вперед моя родина. В ореоле славы, в величии мощи, в счастье мира и братства расширяет она свои пределы.
Дрожат устои, почва ускользает из-под ног людей и народов. Пылают зарева, и грохот орудий сотрясает моря и материки. Словно пух на ветру разлетаются державы и государства.
Но на моей родине ветер клонит колосья в поле, как золотую волну. Шумит бор, и смех детей звучит на улицах городов. Песни несутся над деревней, кипит труд и строится счастье. И яснее звезд сияет алый значок на красноармейской фуражке.
Дайте руки, товарищи из четырех новых республик, в братской присяге на жизнь и на смерть, в присяге борьбы без отдыха и без пощады.
С этой минуты мы будем бороться, работать, идти вместе. Жить и умирать — если придется умереть — за нашу общую родину, родину мирового пролетариата. Укреплять ее силу, цементировать ее устои, поднимать ее все выше, ввысь, ввысь.
Как это великолепно, как дивно прекрасно, что когда весь мир сотрясается в своих основах, когда гибнут могущества и падают величия, — она растет, крепнет, шагает вперед, сияет всему миру зарей надежды. Она одна! Наша родина — родина трудящихся всего мира.
1940
В зал заседаний Верховного Совета входит с красным знаменем в руках литовская делегация.
Литва! Это о ее лесах и полях писал Мицкевич. А потом — я помню — толпы на улицах Варшавы. Толпы подростков, среди которых снуют субъекты с неуверенными, косыми взглядами. И дикий рев:
— На Литву!
Флажки, плакаты, беспорядочное шествие. Они мерно скандируют свой крик:
— На Лит-ву!
Это военный пыл подростков, которые никогда в жизни не держали в руках винтовки. В стороне, на тротуарах, толпой стоят люди и мрачно смотрят на «демонстрацию». На площади Пилсудского некто в мундире, увешанном орденами, выкрикивает в микрофон бранные слова о Литве, но демонстранты уже не обращают на него внимания. Их полностью увлекло то, что им ближе и понятнее, что проще и легче, — еврейский погром. Им заплатили деньги за то, чтобы они на улицах демонстрировали свой патриотизм и негодование против Литвы, а теперь им хочется разрядить энергию на еврейской бедноте.
Литва! Лесистые холмы, зеленые луга, маленькая страна, из которой редко доносятся вести. Тюрьмы, приговоры, помещик и крестьянин — все, как в Польше. Знакомо. Полиция и цензура — как в Польше. Знакомо. А в случае надобности — травля, клеветнические статьи в продажной прессе, фальсификация истории. Литва, маленькая страна, — игрушка в руках европейских держав. Карта в игре, выдвигаемая, когда потребуется, и пренебрегаемая, когда теряется ее конъюнктурная ценность. И трудящийся человек, литовский рабочий, литовский крестьянин — борющийся и страдающий, как везде.
А теперь в кремлевский зал входит литовская делегация с красным знаменем. Литовская республика просит принять ее в великую семью советских республик.
От имени Литовской республики говорит премьер правительства. И еще от имени Литовской республики говорит рабочий, который дважды выслушал смертный приговор и двадцать лет просидел в тюрьме. Двадцать лет! Инстинктивно все как один встают, чтобы почтить этого человека, чтобы показать ему свое уважение, свою братскую любовь. Встали те, кто двадцать лет жил, работал, строил Советский Союз. Как раз те двадцать лет, двадцать прекраснейших лет жизни, которые он отдал за коммунизм, за Советский Союз, и лишь сквозь тюремные стены вслушивался в вести с Востока, и верил, и ждал.
И дождался. Рушились тюремные решетки. Теперь грудь глубоко дышит свободным воздухом. Ничто не потеряно, ничто не пропало даром — ураган оваций заглушает тишину двадцати тюремных лет, братский порыв зачеркивает двадцатилетнее одиночество тюремной камеры.
Красная книга — декларация литовского сейма. Буквы, которых ничто и никогда не зачеркнет.
Мы стоя приветствуем принятие Литовской республики в нашу великую семью. Растроганные лица. Восклицания на десятках языков.
Я не умею кричать, когда сердце слишком переполнено. И я молчаливо приветствую братьев из Литвы.
Вспоминаю дни похода на Вильно, хотя я тогда была еще ребенком, вой на улицах Варшавы, глупые клеветнические выпады. Я чувствую себя в этот момент как бы представительницей всех тех, кто там, в Польше, чувствовал себя братьями литовского рабочего и крестьянина, кто не мирился с шовинистической травлей, боролся за торжественный сегодняшний день.
