Джонатан Литтел - Хомские тетради. Записки о сирийской войне

Почти все контакты, которые установились у нас с активистами повстанческого движения, оборвались именно тогда. На связи остались только две группы, имевшие доступ к системе широкополосной сети — активисты Халдии и Баба-Амра. Тогда я окончательно потерял из виду Абу Брахима, шейха Баяды, и врача Абу Хамзеха, который с ним работал, а также ребят из Сафсафи — Омара Телауи, Абу Биляля и других. После отъезда Мани у нас больше не было новостей и от активистов Халдии. Время от времени мне удавалось связаться по Skype — в основном через ник — с Абу Ханеном и еще одним человеком из Баба-Амра, который менял псевдонимы так часто, что я теперь не очень уверен, о ком, собственно, идет речь (видимо, кто-то из ребят, с кем я встречался у доктора Али вечером 22 января, но кто именно?). Каждый день на YouTube появлялись ролики один ужаснее другого, которые до своего отъезда в Ливан комментировал британский сириец Дани Дайем, а потом чаще всего какой-то молодой врач — или даже студент-медик, я не совсем уверен, — с которым я тоже несколько раз встречался, но не упоминал о нем в своих записях. Зовут его доктор Мухаммед аль-Мухаммед. Одно бесспорно: обстрелы квартала становились день ото дня все яростнее (о других кварталах нам известно меньше, но, похоже, там дела обстояли не лучше), и количество жертв среди мирного населения возрастало в геометрической прогрессии. Пусть те, кого не мучает бессонница, выберут минутку и посмотрят кое-что из этих роликов: я им очень рекомендую.

Баба-Амр действительно имеет свои особенности, внимание на которые я обратил, но в тот момент не оценил их важности. Квартал строился — в спешке и полулегально — людьми, выдавленными на окраину Хомса и не располагавшими большими средствами. Вырыть при строительстве своего маленького домика еще и подвал для них оборачивалось лишними тратами. Подвал — это очень удобно, чтобы сваливать туда старую мебель или хранить там картошку и лук. Но если ты никогда не выбрасываешь мебель, а твой запас картошки и лука легко помещается в кухне, то без подвала можно и обойтись. Но ситуация представляется совершенно иной, если современная армия, оснащенная наступательной бронетехникой, комплексами типа «Град» и минометами разного калибра вплоть до 240 мм, то есть оружием, которое не используется в современных конфликтах (исключение составляет только Чечня), утюжит ваш квартал — улицу за улицей, дом за домом, прилежно и методично, двадцать семь дней кряду. Вот как описывал происходящее британский фотограф Пол Конрой, которому чудом (и благодаря помощи активистов Баба-Амра) удалось пережить несколько последних дней этого ада: «Они живут на развалинах, на которые продолжают сыпаться снаряды, дети — вшестером на одной кровати, уцелевшие помещения полны людей, которые ждут смерти». И многие уже мертвы. А в это время, далеко отсюда, все ведутся и ведутся беспрерывные дискуссии.

Дискуссии и в самом деле были нескончаемые. Наступление правительственных сил началось — вроде бы случайно — как раз на следующий день после голосования в Совбезе ООН по поводу весьма беззубой резолюции, основанной на мирном плане Лиги арабских государств и решительно заблокированной Россией и Китаем. Нимало не смущаясь перспективой повторения ливийской авантюры, — даже когда выяснилось, что массовые убийства, которых так опасались в отношении Бенгази, в Хомсе уже стали свершившимся фактом, — американские и европейские дипломаты все глубже увязали в пустой болтовне о «гуманитарных коридорах» и других, столь же смехотворных вещах. Их арабские коллеги — катарцы и саудиты — стали поговаривать о том, что пользу могли бы принести некие более решительные действия — к примеру, поставки оружия повстанцам, — но их никто не слушал. В ту пору я и сам, порядочно подустав от всего этого, в последней статье в «Le Monde» предложил прекратить дебаты, предоставив сирийцам самим разбираться со своими проблемами. Увы, именно это и было сделано.

Эпопея с западными журналистами, убитыми и раненными в Баба-Амре, высветила события в Сирии, но она же, парадоксальным образом, и отвлекла внимание мирового сообщества от происходящего в стране. С одной стороны, стало невозможно утверждать, что мы ничего не знали. Но с другой — сразу нашлось, чем ежедневно заполнять выпуски теленовостей и газетные полосы, воздавая дань уважения (более чем заслуженного) Мари Кольвен и Реми Очлик, погибшим 22 февраля во время целенаправленного ракетного обстрела помещений Информационного бюро, и побуждая дипломатов и СМИ сделать все возможное для спасения журналистов, раненных в ходе той же атаки. Речь идет об Эдит Бувье и Поле Конрое, а также двоих других, кто предпочел остаться с ними, вместо того чтобы уйти через тоннель, — Жавье Эспиноза и Уильяме Дэниельсе. У меня не найдется слов, чтобы описать их мужество и тот кошмар, который они пережили прежде, чем неделю спустя им удалось — сперва одним, а потом другим — добраться до Ливана. При этом я утверждаю, что западные СМИ, за редчайшим исключением, ни словом не помянули о сирийских повстанцах и журналистах, которые были рядом с ними. Это случилось лишь однажды, под конец, когда тринадцать неопознанных «борцов» были убиты во время катастрофической истории с вывозом раненых[98]. Выбравшись из Хомса, западные журналисты, разумеется, высказывали слова благодарности в адрес тех, кто им помогал, и обличали — в жестких и точных выражениях — тот беспредел, который там разворачивался при почти всеобщем попустительстве. Да, некоторые из наших руководителей тоже гневно его клеймили, но при всем том продолжали смотреть на происходящее сквозь пальцы. Мне могут возразить, что у них не было выбора. Я отвечу, что выбор есть всегда, как был он у тех, кто в Сирии поднялся против Башара Асада и его окостеневшего, разлагающегося и в конечном счете обреченного режима.

У меня почти нет новостей от сирийцев, которые всего за несколько дней стали нашими друзьями. Большинство активистов, работавших в информационном блоке, и медицинский персонал Баба-Амра (в том числе Абу Ханен и Мухаммед аль-Мухаммед) были вывезены вместе с остатками подразделений САС накануне окончательной сдачи квартала в пятницу 2 марта. Остаться предпочел только Джедди (в реальности его звали Али Отман), но уже 1 апреля он был арестован в Алеппо и, по некоторым данным, подвергнут жестоким пыткам. Наши друзья из Сафсафи, Халдии и Баяды — Омар Телауи, Абу Биляль, Абу Бакр, Абу Брахим — судя по информации, которую смог добыть Мани, живы, но оказались в тяжелейшей ситуации. Фади, Алаа, Абу Язана, Ахмада и других бойцов Свободной армии, упоминаемых в моих записях, должно быть, нет в живых или даже хуже. Возможно, я и ошибаюсь, но вряд ли когда-нибудь об этом узнаю. От многих из тех, кого я упоминал здесь, назвав их подлинным именем, инициалами или псевдонимом, который они себе выбрали, бросаясь, как в омут, в эту борьбу не на жизнь, а на смерть, не останется ничего, кроме моих записок и воспоминаний тех, кто их знал и любил. Для молодых людей из мятежного Хомса, улыбчивых, мужественных и полных жизни, смерть, пытки, тяжелые раны, разорение и потери мало что значили по сравнению с неслыханным счастьем сбросить тяжкие оковы, четыре десятилетия не дававшие свободно вздохнуть их отцам.

Париж, 11 апреля 2012 года

Арабский

1 Хомская крепость