Уже солнце близилось к зениту, а Косухин прошел лишь два километра. Но самое трудное еще впереди — с бугра он увидел луг, огороды за рекой и торчащие, обгорелые трубы деревни. Еще один километр, и он — там, в опорном пункте. Но никогда он еще не представлял себе с такой остротой, что в километре — тысяча метров, и кто знает, может быть, еще придется метры считать на сантиметры.
Косухин видит вдали людей, которых он воспитывал, учил, готовил к наступательным боям. Они не обманули его надежд. С непреодолимой стремительностью шли они под огнем к реке. Кое-где им приходилось ползти. Вот они встали на лед. Двое — это были Щукин и Марченко — побежали к тому берегу и провалились. Тонкий, уже оттаявший ледок не выдержал, неужели не удастся подтянуть и переправить орудия? Но Щукин и Марченко уже ломают лед. Должно быть, они попали в мелководье. За ними устремляются и пулеметчики, и минометчики. Они несут на головах диски, ленты и ящики с минами и идут по грудь в холодной, ледяной воде. Вражеская артиллерия помогает им взламывать лед, осколки вырывают людей из двигающейся цепи. Зеленоватый ледок багровеет от крови, но через мгновение вода уже смывает следы ранений или смертей, а течение уносит павших в борьбе за оставшийся километр пути, за деревню Силки, за безмятежную и покойную жизнь мира.
Косухин выждал, пока наши орудия приготовятся к бою, и тоже начал двигаться к реке. Он уже знал — можно идти вброд. У берега люди останавливаются — на какую-то долю секунды их охватывает нерешительность. Не так-то просто прыгать в холодную, леденящую реку, а потом бежать по лугу и огородам в мокрых сапогах, ватниках и шинелях. Но Косухин сам взламывает лед, — он впивается острием в колени, сжимает со всех сторон. Он пытается расчистить себе путь руками, но река оказывается сильнее его. Вода проникает в сапоги, холод пронизывает все тело, Косухин поднимает полы полушубка, придерживает их одной рукой. Бойцы обгоняют его, прокладывают ему дорогу. Но ноги едва передвигаются, они задевают какие-то камни на дне, он идет ощупью, как слепец. «Только бы не упасть, только бы не упасть», — думает Косухин. Вот и берег, скользкий, крутой. Косухин карабкается вверх, цепляясь за камыши.
Теперь надо пройти луг, огороды — и все! «Хорошо бы снять сапоги, можно пропасть…» Уже ползут люди по заснеженному лугу. Косухину не приходится их подбадривать. Он поддается охватившему всех нетерпению — поскорее туда, к деревне. Два сантиметра на карте, один километр на местности!
Косухин высылает саперов — обследовать луг. Тем временем мокрые, продрогшие, поеживающиеся от холода люди готовятся к решительной атаке. Враги направляют и сюда свой огонь. Но он уже менее точный и не сосредоточенный. Очевидно, враг еще не может определить — откуда наносится главный удар. Он предпринимает контратаку. Автоматчики при поддержке танков идут на Косухина. Наша артиллерия обрушивает на них снаряд за снарядом. Три танка воспламеняются, но шесть ползут по лугу, к берегу. Косухин выдвигает бронебойщиков. Они вступают в поединок с танками. Наши пулеметчики отражают контратаку вражеских автоматчиков. С трех сторон начинается наступление на деревню. Фашисты вынуждены одновременно обороняться и от Воронова, и от Косухина, и от Токарева.
Но уже пройден луг. Воронов прорвался с фланга к окраинам деревни, если только на выжженном месте с обгорелыми трубами, напоминающими памятники, может быть окраина. Косухину еще нужно было пройти огороды. Всего двести метров, но они показались самыми тяжелыми в этот день. Враг держал под пулеметным и минометным огнем узкий, разминированный проход. Теперь, казалось, надо проползти под снегом, слившись с землей. Каждый преодоленный шаг мог быть приравнен к подвигу. Но люди на войне так шагают день и ночь. Наша артиллерия уничтожает вражеские огневые гнезда. Враги отступают. И им уже перерезает путь рота Воронова. Косухин поднимается и ведет своих людей в село. Последние двадцать метров они бегут. Огонь стихает, но в снегу еще притаились мины. Кто-то оступился вдали и взорвался. Теперь Косухин двигается с величайшей осторожностью.
Косухин встретил Воронова и Токарева и обнял их. Они задыхались от усталости и возбуждения. Вот они — Силки. Теперь три километра уже позади, и путь, пройденный этими людьми, их трудный и мучительный день, переправа вброд через леденящую реку, кровь и героическая смерть павших в бою, огонь и холод, напряжение и усталость, величие духа и благородство подвига — все, все вложилось в сухом, сдержанном и коротком донесении капитана Косухина: «Заняли населенный пункт Силки». Потом он подумал и добавил: «Продвинулись на три километра на запад».
1942, январь
Эту трагическую историю рассказали мне в Уваровке. Отступление фашистов из Подмосковья открывает все новые и новые страницы их кровавой летописи. Здесь, в Уваровке, за Можайском, в холодные ноябрьские дни 1941 года оккупанты замучили и умертвили женщину-партизанку Александру Мартыновну Дрейман и ее новорожденного сына. Она ушла в лес, в отряд, в дождливую ветреную ночь, когда на уваровской площади перед школой уже стояли вражеские танки, а вражеские автомобили двигались к Бородину и Можайску, — то было тревожное время наступления фашистов на Москву.
Теперь никто не может припомнить, звали ли Александру Мартыновну в партизанский отряд. За оврагом, у палатки, все увидели эту уже не молодую женщину в ватной тужурке, в больших сапогах и темной косынке. Как человек, привыкший с детских лет к непрестанному труду, она сразу спросила у командира отряда Семена Хлебутина, что делать. Он усмехнулся и ответил: «Будь хозяйкой нашей…»
Александра Мартыновна засучила рукава тужурки, принесла из спадающего по камням ручья котел воды и с той минуты вошла в привычный жизненный ритм: сушила в землянке над камельком сапоги партизанам, возвратившимся с разведки, помогала повару варить обед, чистила оружие, убирала в палатке. И днем, и ночью трудилась Александра Мартыновна, и все в отряде стали для нее родными, близкими, она их в шутку называла «дети мои», хотя в лесу жили и пожилые люди. И ее они называли самым теплым словом — мать.
Отряд уже действовал вторую неделю. Выпал снег, земля, затвердевшая и кочковатая, сровнялась, смолк птичий говор в лесу, но не стихали ни выстрелы, ни пулеметная дробь, отдаленная и сухая, как треск палки по частоколу. В отряд приносили автоматы, каски, шинели, патроны — партизаны нападали на обозы, уничтожали фашистских карателей, бродивших по селам. Комиссар отряда Павел Фомин готовил людей к крупным операциям.
Враг подтягивал танковые дивизии для нового наступления на Москву. Фомин решил взорвать мост на магистрали и задержать движение вражеских колонн. Нужен был опытный разведчик, знавший все тропы и дорожки в лесу: не по просекам, а по густым зарослям следовало вынести мины к мосту. Тогда в поход попросилась Александра Мартыновна. Она ведь знает Уваровские леса, как свой дом, как село Поречье, где она выросла. В лесах этих не раз ходили они целыми днями, собирая грибы, ягоды, лозу для корзин. Здесь, вблизи Уварова, вместе со своей матерью Александра Мартыновна батрачила у помещика, потом, после революции, училась в сельской школе. В последнее время была председателем Ерышовского сельского Совета. Как же ей не знать все тропинки и тайные дорожки в Уваровских лесах?
Ночью на магистрали был взорван мост, когда на нем находились танки и автомобили с пехотой. К утру вернулись в лес партизаны, усталые, шумливые, проголодавшиеся. Только Александра Мартыновна забилась в уголок в землянке, пролежала весь день под тулупом, вздрагивая от холода, бледная и задумчивая. Дважды к ней подходил комиссар отряда Павел Фомин. Но она куталась в тулуп и притворялась спящей. На рассвете она встала, согрела воду, убрала в палатке, надела ватную тужурку и простилась с партизанами.
— Не могу оставаться, — сказала она Фомину, — нет сил моих. А обузой быть не хочу. Горько мне, но ухожу…
Никто не знал истинных причин ее ухода. Лишь к вечеру повар поведал всем, что Александра Мартыновна ждет ребенка. Она все время ходила в тулупе, боялась, что, заметив, о ней станут заботиться. В разведке она три раза садилась отдыхать, а партизаны ее ждали. А разве время теперь с детьми в отряде возиться?
Повар умолк, и грохот взрывов напомнил о страшной битве, которая идет на полях, на дорогах, в лесах. Очередной разведке был дан наказ — найти в городе Уварове Александру Мартыновну, окружить ее заботой, поберечь от врагов. Но найти ее уже не удалось, а неделю спустя в отряде узнали, что Александру Мартыновну, связанную, привезли в немецкую комендатуру, в большую каменную новую школу.
С той минуты отряд ничего не мог о ней узнать, она исчезла. Лишь на десятый день плотник Ефрем Цыганков, отец партизана, видел, как на рассвете два немецких солдата тащили по снегу чей-то окровавленный труп, и, когда бросали его под лед озера, Цыганков узнал Александру Мартыновну Дрейман.
