Ознакомительная версия.
Не без напряжения протекала предписанная 2 марта 1945 г. передислокация 1-й дивизии РОА в район действий группы армий «Висла» на Восточном фронте. В русских свидетельствах до сих пор слышен отзвук недовольства этим «новым обманом» немцев, которые обещали сформировать, по меньшей мере, три дивизии и теперь, как считалось, повели первую боеспособную дивизию навстречу «бессмысленной и бесцельной гибели» [380]. Командир дивизии генерал-майор Буняченко выразил возражение и имел в руках основательный аргумент, ссылаясь на то, что его дивизией нельзя распоряжаться без согласия главнокомандующего РОА генерала Власова. Если следовать воспоминаниям командира 2-го полка подполковника Артемьева, то уже в Мюнзингене принимались секретные меры безопасности. Якобы был сформирован батальон с автоматическим оружием и противотанковыми средствами и на совещании командиров обсужден план отвода дивизии на юг, к швейцарской границе, чтобы там попытаться установить связь с союзниками. Развитие событий, видимо, не было столь драматичным, хотя и полковник штаба Герре говорит о «бурных» сценах с Буняченко в дни накануне отправки [381]. Власов, который был вызван из Карлсбада и 5 марта 1945 г. прибыл в Мюнзинген, во всяком случае, не одобрил негативную позицию Буняченко и нехотя, как пишет Кромиади, подтвердил приказ командующего армией резерва, т. к. он не хотел доводить дело до открытого разрыва и, очевидно, понимал, что у немцев «в полном смысле слова горела земля под ногами» [382]. Видимо – таково, во всяком случае, мнение Герре, – он предавался «надежде на удачу» своей 1-й дивизии и даже теперь вновь рассчитывал ускорить создание своих вооруженных сил благодаря формальной любезности.
Приказ о передислокации был отдан Гиммлером как командующим армией резерва, но не для того, чтобы, как подозревали русские, использовать дивизию как пушечное мясо для целей немцев, а, исходя из стесненной ситуации, после предварительной консультации с командиром штабов формирования и все еще с намерением поручить ей на поле боя лишь ограниченную задачу, при решении которой она стяжает настоящие «заслуги». В несколько двойственную ситуацию попал в связи с этим начальник штаба формирования полковник Герре, которого русские с полным правом считали своим другом. Возможно, действительно он, не желая того, дал толчок к использованию 1-й дивизии РОА на фронте. Но, во всяком случае, он настойчиво предупредил 21 февраля 1945 г. командование группы армий «Висла» против слишком раннего введения дивизии в действие и при этом обратил внимание не только на чисто военные, а в первую очередь на политические последствия возможной неудачи [383]. Передислокацию в тыловой район группы армий он считал целесообразной лишь после завершения обучения соединения, не ранее 15 марта 1945 г. Эту рекомендацию обошли и назначили дату передислокации на первые дни марта, когда материальное оснащение, включая с трудом добытые танки-истребители, было завершено. Однако заместитель начальника оперативного отдела подполковник де Мезьер настойчиво указывал группе армий, что русская дивизия для полной боевой готовности нуждается еще в дальнейшем обучении частей, а потому сначала не должна использоваться для «трудных задач», для «решающего тура». «Если попытка не удастся и дивизия будет задействована в неверном месте, – предупреждал он, – то я предвижу большую опасность и в пропагандистском отношении» [384]. 1-я дивизия РОА 6 марта 1945 г. походным порядком покинула лагерь Мюнзинген, через Донаувёрт – Нюрнберг была приведена в район Эрланген – Форххайм и здесь – под подозрительными взглядами русских – погружена в железнодорожные вагоны. 26 марта 1945 г. последний из 34 эшелонов благополучно добрался до группы армий «Висла» в Либерозе [385], в условиях последних недель войны и непрерывных воздушных налетов – заметное транспортное достижение, которое, видимо, произвело «сильное впечатление» и на генерал-майора Буняченко с русским дивизионным командованием [386].
Неоднократные военно-политические возражения против преждевременного и бесперспективного применения привели все же к тому, что командование группы армий намеревалось использовать дивизию до достижения боевой готовности лишь в качестве охранного гарнизона в тыловом районе 3-й танковой армии. В то время как оперативный отдел Генерального штаба сухопутных войск сначала планировал дислокацию в Шорфхайде, а затем в районе Пазевалька, прибывшие 12 марта 1945 г. первые транспортные эшелоны из-за переполненности Пазевалька были направлены группой армий в район Анклам – Фридланд [387]. К этому времени командующий 3-й танковой армией генерал танковых войск фон Мантейфель наметил план «решающего» наступления большими силами для уничтожения вражеских частей на подступах к Штеттину с целью, во-первых, обеспечить функционирование важной гидроэлектростанции в Пёлице и, во-вторых, позволить восстановить судоходство между Свинемюнде [ныне соответственно Полице и Свиноуйсьце, Польша. – Прим. пер.] и Штеттином. Командующий группой армий «Висла» хотел использовать в намеченной на 20 марта 1945 г. операции и вновь поступившую русскую дивизию, поручив ей задачу создать в результате наступления «опорный плацдарм» на восточном берегу Папенвассера, между Кёпицем и Степеницем [ныне соответственно Копице и Степница, Польша. – Прим. пер.] и обеспечить судоходство по Одеру на выходе в Штеттинскую бухту [388]. Однако от операции пришлось отказаться после того, как Гитлер 15 марта 1945 г. приказал 3-й танковой армии перейти к обороне. В связи с предстоящим советским наступлением все возможные силы, включая и только что поступившие части 1-й дивизии РОА, были оттянуты с фронта в низовьях Одера и переданы на юг, для укрепления фронтового участка 9-й армии на подступах к Берлину.
После этого решения Гитлера настала очередь командования 9-й армии нанести под девизом «Оборона Берлина» (план «FF», «Бумеранг») сильный превентивный удар по продвигающимся по восточному берегу Одера от Франкфурта к Кюстрину [ныне Костшин, Польша] вражеским силам 1-го Белорусского фронта Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. Генерал пехоты Буссе запланировал неожиданно ударить по флангам советской 69-й армии, расширить Франкфуртский плацдарм к югу и востоку и, перемещаясь к северу, фланговым ударом смять вражеские резервы, особенно скопления артиллерии, до линии Зепциг – Гёриц [ныне Гужица, Польша], тем самым перевернуть вверх дном опасные плацдармы при Лебусе, Райтвайне и к югу от Кюстрина и лишить противника существенной предпосылки для наступления в направлении Берлина. В эти планы была включена и 1-я дивизия РОА, хотя Буссе вполне признавал ограниченные возможности использования последней «ввиду ее специфики» и потому поставил перед ней лишь второстепенную задачу [389]. По приказу о наступлении от 18 марта 1945 г. она должна была занять Треттинские высоты перед северным флангом немецкого плацдарма у Франкфурта и, опираясь на дивизию «Фюрербеглейт» и развернувшиеся на запад 25-ю танковую гренадерскую дивизию и гренадерскую дивизию «Фюрер», далеко продвинуться в долину Одера через Нойлебус. Армейское командование ожидало, что появление «земляков» из РОА, как при Нойлевине, окажет особое психологическое воздействие на противостоящий советский 61-й стрелковый корпус (134-я и 247-я стрелковые дивизии), и рассчитывало на сильное смятение среди советских солдат. Тщательно подготовленная операция «Оборона Берлина», которую командование 6-го воздушного флота должно было поддержать «всеми имеющимися в наличии» истребительными, бомбардировочными и штурмовыми подразделениями, стала осуществляться 27 марта 1945 г. лишь в ограниченной форме, без участия русской дивизии, и завершилась неудачей после продвижения на несколько километров.
После этих колебаний 1-я дивизия РОА по приказу командования группы армий была, в конечном итоге, стянута в учебный военный лагерь «Курмарк» со штаб-квартирой в Грос-Мукрове, чтобы сначала дать ей возможность завершить обучение своих частей [390]. Она тотчас взялась за сооружение тыловой оборонительной позиции на опушке леса Нойцелле, между Кизельвицем, Райхерскройцем и Лесковом, в 10 км западнее Одерского фронта, обращая при этом особое внимание на артиллерийскую подготовку, установление секторов обстрела для орудий и минометов, а также на противотанковую оборону [391]. Очень хорошие отношения сложились с немецкой 391-й охранной дивизией, которая в нескольких километрах к востоку обороняла Одерский рубеж. Русские командиры знакомились с особенностями своего фронтового участка, совместные русско-немецкие дозоры укрепляли чувство братства по оружию.
В то время как русские части готовились к обороне в лесах Нойцелле и Даммендорф, начальник германской команды связи майор Швеннингер установил связь с 9-й армией, которой они подчинялись в оперативном отношении, а также с группой армий, под руководством которой должно было осуществляться предстоящее участие в боевых действиях [392]. Уже при этом возникли некоторые принципиальные затруднения. Генерал-полковник Хейнрици, который 20 марта 1945 г. принял командование группой армий и для которого военные аспекты, разумеется, находились на первом плане, испытывал немалые сомнения, услышав, «что дивизия в одиночку (т. е. не в составе более крупного власовского соединения) при бесперспективной общей ситуации… не будет готова к безнадежной борьбе до печального конца». Он поручил майору Швеннингеру довести это в данной форме и до Гиммлера, инициатора идеи. Швеннингер обратился к обергруппенфюреру СС Бергеру, начальнику кадрового управления СС. И лишь когда тот еще раз обратил внимание командующего 9-й армией на политическую значимость успешных действий дивизии и лично дал соответствующие гарантии [393], командование армии смогло приступить к подготовке ее боевого использования.
Ознакомительная версия.
