— Степан! — окликнул я Хохла. — Подойди сюда!
Тот обернулся и уставился на меня, придерживаемого Шумом, пока остальные выгружались из КамАЗа. Потом подошёл к нам, на ходу закуривая сигарету.
— Зачем ты это сделал? — спросил я его, подавляя в себе раздражение. — Почему вернулся за нами?
— Я хотив… — начал Хохол, но запнулся и, подбирая слова, стал медленно говорить по-русски. — Я знаю, через что ты прошёл, и что тебе пришлось испытать. И я понимаю твоё отношение ко мне после этого. Но я хотел доказать, что не все украинцы — это бандеровские выродки, скачущие на майданах и воюющие с Донбассом. Есть быдло, а есть нормальные украинцы, для которых русский — это кум, сват и брат родной.
Сказав это, Хохол протянул мне руку. Секунды ожидания пронесли в моей голове ворох мыслей и образов, так долго и так сильно влияющих на моё мировоззрение. Но оно больше не могло оставаться таким. Пожав протянутую Хохлом руку, я как будто мысленно выдохнул из себя многолетнюю ненависть, добавив красок в свой чёрно-белый внутренний мир. Стало легче, какой-то невидимый груз упал с души, камнем давивший её всё это время.
К вечеру следующего дня с базы отряда вернулся Камрад. Один. Уставший и голодный, как бродячий шакал, он в двух словах объявил, что решением СБ был восстановлен в должности командира взвода. Как не просили и не расспрашивали мы Камрада о разборе, он наотрез отказался пояснять детали. Единственное, что он смог сказать, так это то, что Гремлина мы больше не увидим. Можно было только догадываться, какому наказанию был подвергнут бывший взводный за такой неприкрытый косяк на глазах у всех. Было ли это возвращение домой для определения степени тяжести его поступка, перевод в «пятисотые», срок в контейнере или пуля в ногу — многим было глубоко наплевать. Неуютно чувствовали себя только Выдра, Корвин и Гурам, которые были его приспешниками. Злобно огрызаясь на усмешки окружающих и ожидая от Камрада показательной порки, они исподлобья смотрели на остальной взвод, кучкуясь теперь только втроём. Но реакции Камрада не было. Он никак не показывал им предвзятое отношение, ни словом, ни делом, управляя взводом, как и прежде. В связке с Мономахом у них это выходило легко и слажено.
Так прошёл ещё один месяц. Кроме того, что мы перехаживали уже второй срок пребывания здесь, ничего не расстраивало. Зимний холодный ветер стал обыденностью, а щадящий режим дежурств напоминал не боевую командировку, а санаторий с ограниченным выбором питания. И хоть обнаруженные на складе продовольствия консервы с тушёнкой пошли в ход, обычный батон хлеба с куском полукопчёной колбасы казались мне долгожданным и пока недосягаемым деликатесом. Роман, всё так же исправно гонявший свои топливные караваны, снова привёз нам свежие лепёшки. Уже остывшие, но очень вкусные, они разлетелись вмиг. Как и все предыдущие разы, за своё угощение Роман категорически отказался брать деньги.
Я быстро поправился. Через две недели от моей хромоты не осталось и следа. Сильно пахнущая, но сильнодействующая мазь, название которой было бесполезно пытаться вычитать на пестревшей крючковатыми вязями упаковке, сделала своё дело, дай Аллах здоровья её создателям.
В один из вечеров Камрад с Мономахом вернулись с базы отряда после командирского совещания. Собрав оба взвода, они не прикрывали своё хорошее настроение:
— Новость номер раз! — начал Камрад. — Наша смена для ротации прибыла! Сейчас они на базе отряда, получают оружие, средства связи и формируются по подразделениям. Тут вам нечего объяснять, все через это проходили. Через неделю они нас сменят. Так что готовьтесь, скоро домой!
Общий одобрительный гул заполнил двор. Новость не могла не радовать, все уже подустали от неопределённости и зависшего во времени состояния.
— Вторая новость! — продолжил Мономах. — Сегодня ночью выезжаем на другой НПЗ, который нужно взять под контроль! Все уже поучаствовали в таком, так что пояснять вам нечего, опасности не ждём! Уже на том НПЗ нас и сменят!
— Что за НПЗ? — послышались вопросы. — Далеко отсюда? Кто его держит?
— Завод часах в пяти езды отсюда, — Камрад пытался по очереди отвечать на поток вопросов, — почти такой же самый, как и этот. Какие-то охуевшие курды там засели в нарушение договорняка. Переговоры с ними затянулись и, судя по всему, зашли в тупик. Всё как и прежде: подходим, издалека постреливаем рядом с территорией, даём понять, что можем поднять их всех на воздух и ждём, пока они свалят. Поэтому снова будем без артиллерии и тяжёлых.
Среди недовольных возгласов послышался голос Выдры:
— А меня всё устраивает. Работа — не бей лежачего, зарплата капает, боевые мы хорошо себе закрыли. Хоть год так можно тут прожить.
— Тебя везде всё устраивает, где жопа в тепле, — буркнул кто-то из «тройки».
— Вот именно! — набычился Выдра. — Я сюда не воевать приехал, а деньги заработать!
— Всё, угомонитесь! — прервал их спор Мономах. — Еще несколько дней и будете дома, нечего напоследок нервы выматывать! Сейчас Баста подъехать должен, всем довооружиться и разобрать воду!
В сборах вещей, подгонке снаряги, довооружении и проверке оружия прошло часа три. В начинающих смеркаться сумерках бойцы бесцельно бродили по двору или торчали, разбившись на кучки своих тем. Взяв три пачки патронов и две «эфки», я направился к стене, возле которой умиротворённо сидел Куница. Высыпав патроны из пачек, я стал забивать ими свои пустые магазины.
— Я не хочу уезжать, — неожиданно сказал Куница.
— В смысле? — не понял я.
— Не хочу, чтобы меня сменяли, не хочу уезжать отсюда.
— Что так? — я даже перестал снаряжать магазины.
— А что мне делать в мирняке? Чем заниматься в ожидании очередного сбора? — Куница закурил. — Не создан я для мирной жизни. Для походов в магазин после работы, для ожидания выходных в надежде выспаться, для адекватного восприятия тех гламурных тёлок, которые себя в ранг богинь возвели, для спокойного сосуществования рядом с педиками в подкатанных штанишках и с розовыми чёлками над выщипанными бровями…
— Чёт тебя вообще не туда понесло, — попытался я урезонить язычника, — я всю эту шушеру тоже на дух не переношу, но не они же составляют большинство, и не они же заставляют уподобляться им.
— Не совсем так, брат… — Куница отхлебнул воды из полторашки. — Ты знаешь моё мнение по поводу будущего. И когда начнётся большая война, от большинства людей толку будет мало. Как правило, исчезнет электричество и связь, а с ними, соответственно, и интернет. И на что способно это среднестатистическое стадо оленей без «окей-гугла» и без навигаторов с Алисой и Siri? Эти дятлы не способны без зажигалки даже костёр развести, не говоря уже о том, чтобы элементарные землянку или шалаш из веток и листьев построить! Как и добыть еду с водой в полевых или лесных условиях! И вот именно таких инерционных обывателей действительно большинство. Это большинство постоянно перед нашими глазами, они возвышают все достижения человеческого гения в науке и технике, перемещаясь в нашем обществе, как дрейфуют тысячи тонн нетленного пластика в мировом океане, загрязняя и отравляя всё окружающее. Вот только от маркетинга с менеджментом и правоведением, которым они ещё хоть как-то способны забить себе головы, толку уже не будет никакого…
— Интересная теория, — хмыкнул я с сарказмом, — где раздобыл?
— Ты о чём?
— Где такое вдохновение взял, спрашиваю?
— Не понимаю, о чём ты, — Куница сделал ещё пару глотков и потянулся за новой сигаретой.
— Не забывай, кто я, хоть и бывший.
Только к концу его умозаключения о вполне оправданной и справедливой оценке общества, я заметил нетипичное покраснение щёк и губ язычника. Когда он спросил меня: «Ты о чём?» и взглянул на меня, покрасневшие белки и расширенные зрачки глаз только подтвердили мои догадки о столь философском настроении Куницы.
— Захир отсыпал немного, — без тени смущения, ответил он, — на полсигареты всего и хватило.
— Это многое объясняет, — я хлопнул его по плечу, закончив снаряжаться, — не принимай близко.
