мы расплавим его теплом наших рук. И комедии снова станут смешными. Я люблю тебя. 30 сентября (из инстаграма) Наступает момент, когда к вам приходят ваши адвокаты, и вы спрашиваете их: «Ну, как дела на свободе?» Они говорят: «О, ладно. Никаких изменений». Но потом, после паузы: «О да. Против вас открыто новое дело. Создание экстремистского сообщества. Вы можете получить до десяти лет». Выясняется, что на протяжении последних семи лет я «дестабилизировал обстановку в регионах и активно призывал к террористической деятельности». Хорошо. Теперь против меня открыто четыре дела. По двум из них мне грозит до десяти лет по каждому. По третьему — до трех лет. По четвертому — до шести месяцев ареста. Если они все это сложат вместе, не запустив ничего параллельно, то мы увидим 23 года. Они, конечно, могут придумать что-то еще, но максимальный общий срок, допустимый для всех приговоров против одного человека, составляет 30 лет. Так что не волнуйтесь, меня освободят не позднее весны 2051 года. 11 октября (из инстаграма) Моя красная полоса сменилась на зеленую. Офицер говорит: «Вас вызывают на заседание комиссии». Комиссия была самой большой из всех, что я когда-либо видел. Больше напоминала свадебную вечеринку. Т-образный стол, куча народу. Только там, где должны были сидеть жених и невеста, под портретами вождей сидел директор тюрьмы. Интересно, подумал я. Зачем вся эта церемония? Слишком много участников для заурядного выговора. Они собираются приговорить меня к расстрелу? Чиновник: «Осужденный Навальный прибыл сюда 11 марта и поставлен на усиленный учет в связи с риском побега. Оперативник такой-то подал рапорт и предлагает снять Навального с учета». Ого! Я не мог поверить своим ушам. Комиссия единогласно проголосовала «за». Моя радость была столь безгранична, что директору пришлось попросить меня успокоиться и говорить только тогда, когда это разрешено. И он добавил: «Подождите. Мы еще не закончили». Чиновник: «Оперуполномоченный такой-то представил сообщение о том, что осужденный Навальный исповедует экстремистскую и террористическую идеологию. Предлагается поставить Навального на усиленный учет как экстремиста и террориста». Комиссия единогласно проголосовала «за». Поэтому я оторвал бирки с красной полосой через лицо со всей своей одежды и пришил новые с зеленой полосой. И влился в бесчисленные ряды мусульман (для них и придумали «экстремистскую» нашивку; 70 процентов «экстремистов» в тюрьме — мусульмане), националистов и футбольных фанатов. Это на самом деле хорошие новости. Реестры «экстремистов» и «террористов» менее обременительны, чем «беглецов». Я подсчитал, что повторил фразу «Алексей Анатольевич Навальный, 1976 г.р., незаконно содержится в ИК-2, блок № 2» на нательной камере 1669 раз. (Они проверяют каждые два часа в течение дня, чтобы вы не сбежали. Мне это надоело.) Но экстремизм — это ложе из роз. Никто тебя не проверяет. Я боялся, что они будут настаивать, чтобы я целовал портреты Путина и учил наизусть цитаты Медведева, но мне и этого делать не нужно. Просто теперь над моей койкой висит табличка с надписью: «Я террорист». 21 октября Вчера у нас выпал первый в этом году снег, и я решил, что это знак — пора снова начать писать. Я действительно много думаю о книге и ищу знаки и дополнительные причины, чтобы вернуться к ее написанию. Я также ищу оправдания, чтобы отложить это на неделю, а потом еще на одну, хотя на самом деле это то, чем мне действительно нужно заняться. На то есть веские причины. Прежде всего, потому что я очень хочу ее написать. Это была моя идея, и чувствую, что мне есть что сказать. Во-вторых, мои агенты, мягко и вежливо, с искренним сочувствием к ситуации, зная мои обстоятельства, напоминают об этом все чаще и чаще. Мои агенты, Кэти и Сюзанна, первоклассные. Я всегда хотел написать хорошую книгу и надеялся, что у меня будут такие агенты, как они, люди, у которых я мог бы попросить совета, дружить и общаться. И сказать всем: «Ну, мой литературный агент…» Я также помню (очень хорошо), как мои агенты связали меня с издателями, которые тоже были на высоте, как раз такими, какими я себе представлял самых восхитительных издателей, но все они говорили что-то вроде: «Алексей, вы объявили, что собираетесь вернуться в Россию. Конечно, мы восхищаемся вашим мужеством, но в вашей стране может случиться все что угодно, и что тогда будет с книгой? Как вы вообще сможете ее написать?» «Я понимаю, что вы говорите «смелость» из вежливости, но думаете — «глупость». На самом деле, если меня посадят в тюрьму, это будет вам только на пользу, потому что тогда у меня появится куча времени для писательства», — ответил я в шутку. Мы смеялись. Я ужасно, просто катастрофически, ошибался. Я постоянно занят. Нет времени ни читать, ни тем более писать. Здесь вы отнюдь не мудрый пленник, сидящий рядом со стопкой книг. Вы — болван в мокрой меховой шапке, которого постоянно куда-то гонят. Однако какими бы ни были обстоятельства, соглашение есть соглашение, и эта книга — то, что нужно мне самому. Третья и четвертая причины написания этой книги могут показаться излишне драматичными, и если все закончится плохо, это будет тот момент, когда мои более эмоциональные читатели могут проронить слезу. С другой стороны, если все сложится хорошо, это может быть самой грустной частью. Ее можно будет немного подправить или просто опустить, но я пообещал себе, что это будет очень честная книга. Причина третья: если меня все-таки прикончат, книга станет памятником мне. Причина четвертая — опять же, если они меня прикончат, семья получит аванс и гонорары, которые, я надеюсь, будут. Давайте посмотрим правде в глаза: если мутное покушение с использованием химического оружия, за которым последовала трагическая смерть в тюрьме, не может продвинуть книгу, то трудно представить, что может. Автор книги был убит злодейским президентом. Чего еще может желать отдел маркетинга? В моем отряде есть узбек по имени Ильяр, имя, которое не поддается комическому искажению в традиционном тюремном стиле. Но по какой-то причине я единственный, кто называет его Ильяром. Остальные называют его либо Эдгаром (я хотел бы представить, что в честь Эдгара Аллана По, но я, очевидно, единственный человек здесь, который знает такого человека), либо Бальтазаром. «Что?» — сказал я, услышав это впервые. Как Ильяр мог превратиться в Бальтазара, я не могу понять. Теперь я не могу не смеяться каждый раз, когда слышу это прозвище, по личным причинам, осознавая иронию ситуации. Мы с Юлией на самом деле не настоящая богема, но каким-то
