меня причислять его к лику судьбой избранных людей. Все, кого я отмечал, сворачивали прямо к назначенному подъезду, причем с явной демонстрацией уверенности в избранном пути движения вообще, и в данной конкретной частности.
Геннадия Николаевича я «вычислил» в вестибюле заводоуправления Уралмаша в первый утренний день моего там появления. В отличие от многих, поднимавшихся в свои служебные помещения прямо в верхней одежде, он стоял в очереди в раздевалке и явно выделялся
из среды находящихся здесь людей. На его лице, казалось, было написано открытым текстом уверенность в себе и способность к лидерству. Из сопутствующего я обратил внимание на его одежду, некое несоответствие между вполне приличным по послевоенным временам костюмом и лыжными ботинками. Последние я тут же связал с устремленностью их хозяина к натуральному продукту и определенной расчетливости: массовый спортинвентарь в годы советской власти был всегда дешев и доступен.
Волею случая в тот же день, через почти мгновенное знакомство с молодым инженером Валентином Троицким, работавшим у Краузе, и благодаря его содействию я оказался размещенным на территории их конструкторской группы, где мне были выделены стол и чертежная доска. Так началось мое общение с удивительным конструктором и человеком.
Краузе отличался исключительной общительностью, и потому в сферу его влияния, воздействия и очарованности попадали чуть не все, кому судьбой была уготована хотя бы самая краткая с ним встреча. Надо признать, в немалой степени тому способствовала еще и его неуемная страсть к вину. Правда, последнему он четко знал свой час, на работе был всегда вовремя, непременно аккуратно одет и наглядно работоспособен.
Долгое время я считал его непревзойденным добряком, единственной потребностью которого, казалось, было угодить другому. Мое заблуждение. Он был таковым, пока оно отвечало его натуре, природному естеству. Любое же ущемление свободы не терпел органически и защищал свои желания решительно и даже грубо. Однако положительные составляющие его личности были настолько сильны и многочисленны, что он очень редко проявлял подобное.
Первый раз я был свидетелем его «слабости» в 1953 году, когда он в резкой форме буквально отчитал бывшего тогда у нас руководителем лодочного похода П. А. Малькова. Тот позволил себе, со ссылкой на некую якобы имевшую место договоренность, высказать неудовольствие по поводу желания команды, не без активного участия Геннадия Николаевича, «отметить» впадение Туры в Тобол, до которого мы и доплыли-то в вечерний час и, к тому же, после тяжких трудов и «сухой» целой недели. Однако Краузе был лидер, причем неформальный, и потому отстаивать свои «права» таким образом ему приходилось в исключительных случаях. Он их завоевывал другим способом. Ну, например, таким.
В 80-е годы прошлого теперь уже столетия я оказался с Кра-узе в Брянске на модном в те времена министерском выездном совещании по рассмотрению планов новой техники. Помню, как он,
со свойственным ему остроумием, на первом, пленарном, заседании задает мне вопрос:
– Слушай, говорят здесь есть Брянские поляны. Ты не знаешь, повезут нас на них?
На пленарном заседании узнаем, что Поляны устроители показать нам намерены. Два следующих дня многократно слышу от Краузе одно и то же: «Когда повезут?».
Повезли, водят нас по каким-то лесным тропам, по землянкам. Краузе через каждые 10 минут: «Ну, а где Поляны?»… Наконец садимся в автобусы и едем, объявляют: «на Поляны». Чутье у Краузе великолепное. Действительно поляна, а на ней два грузовика с ящиками, закусками и стопами простыней. Останавливаемся у одной. Спрашиваю у него:
– Сколько брать? – Ящик и три простыни.
Расстилаем на траве простыни. Возле нас моментально собирается человек двадцать – по числу, надо полагать, бутылок в ящике и количеству простыней. Любили его безбожно все, он это знал, и потому был в полной уверенности, что одни мы сидеть за нашим экс-промтным «изобильным» столом не будем.
Краузе был мастером шутки, не пропускал ни одного более или менее подходящего на то случая. Мог в деревенской бане, обнимаясь под конец омовения, вымазать чью-нибудь физиономию в саже, а затем в таком виде суметь ее хозяина одеть, довести до дома и усадить за стол под гомерический хохот всех, за ним сидящих. Ночью на привале спереть (припрятанную кем-либо для соответствующего удивления при подходящем моменте своих сотоварищей) бутылку доброго вина, распить ее с кем-нибудь из еще бодрствующих у костерка, заполнить пустую чаем подходящего цвета, подложить обратно и ждать реакции хозяина. Когда тот, улучив момент, самовлюбленно достанет ее из своей заначки, разольет таинственный нектар по кружкам, произнесет тост и все дружно выпьют… чайку. Представить подобный спектакль – не нужно воображения.
Или в упомянутом лодочном походе мы оказались в цейтнотном положении. Лодки, нами тогда заказанные, оказались малы размерами и плыть на них было невозможно. Старик, готовивший их и при первом же с ним знакомстве получивший от Краузе кличку Хоттабыч, увидев такую оказию, объявил: «По спокойной воде, если сидеть тихо, мы как-нибудь до соседней деревни доплывем. А там, я подглядел, есть подходящая большая плоскодонка. Ее я вам устрою». Перераспределяем багаж по лодкам, сажаем в одну из них Хоттабыча, и через пару часов, чуть не черпая бортами воду, благо стоял абсолютный штиль, добираемся до деревни. На берегу действительно лежит лодка
размерами и объемом почти со все наши, стариком сделанные. Через некоторое время появляются мужики и хозяин лодки, оказавшийся, позднее выяснилось, сыном Хоттабыча. Покупка лодки – одно из интереснейших походных событий вообще, здесь особенно. Начальная, названная хозяином, цена ее в 800 рублей после длинных разговоров, разных доводов за и против, чуть не магически снижается до 100 рублей, правда… в водочном двухлитровом эквиваленте. Поскольку у нас его нет, договариваемся операцию перенести на завтра.
Утром отправляемся за водкой. Наша деревня, вторая, третья… Магазины закрыты, деревни как вымерли: все на сенокосах, в лесах или на каких-либо сельхозработах. Возвращаемся с поникшими головами. Выход из положения, как и должно для назначенного впечатления, находит Краузе: «У меня, говорит, есть личных три бутылки коньяка. Одну я оставляю в запас, вторую мы пьем с Хоттабычем и его сыном, третью я отдаю вам и гостям. Ваша задача будет состоять в том, чтобы доказать «купцам» преимущество и очевидную выгодность для них данной сделки в сравнении с вчера согласованной». Далее все происходит по установленному Краузе сценарию. Более довольной, пьяной (от двух бутылок на пятнадцать человек) и веселой компании я, по-моему, не видел за всю свою жизнь. Русь – великая страна великого народа!
Свой 60-летний юбилей он отмечал поистине с королевским размахом в Колпино, где был директором филиала ВНИИметмаша. Днем в пятницу –
