Вскоре послышались шаги. Доронин встал.
— Вы знаете Болотова? — спросил он. — Не знаете? Как же это так? Да это же лучший разведчик в нашем батальоне… Вот он, Вася Болотов.
Доронин ушел какой-то вялой и неторопливой походкой. И вслед за ним пошли Болотов и его автоматчики — они должны были разведать новые огневые гнезда врага. По всему видно было, что предстояло новое великое сражение. Разведчики это знали лучше всех солдат — они видели новые и новые армии. Враг к чему-то готовился, не стихал поток войск на нашей стороне.
Ночью вернулся Николай Орешин. Он три часа лежал под пулеметным огнем — враги его обнаружили и не давали подняться. Потом он полз, кружным путем, лощинами, но все же дополз. Он сбросил шинель, но ему все еще было жарко. Орешин снял и гимнастерку, теплую и влажную. Он сидел так на предутреннем холодке, вытирая краем шинели пот с лица.
Вышел старшина из землянки и увидел Орешина:
— Иди отдыхать — чего сидишь?
— Ладно, я Костю обожду, — ответил, не поворачиваясь, Орешин.
Он просидел без шинели и гимнастерки до рассвета, когда вернулись Болотов и Доронин. Один автоматчик был ранен в живот. Его несли на плащ-палатке. Он стонал, бредил и звал к себе только одного человека — Клаву. Врач осмотрел его и определил: «не опасная рана, но надо торопиться».
Болотов проник за линию фронта — он обнаружил новые орудия и пулеметы, хорошо замаскированные. Вот они — он показал шесть кружков и шесть крестиков на карте. Лейтенант пожал руку Болотова и назначил на пять ноль-ноль подъем, — надо рыть окопы и гнезда для противотанковых ружей и орудий.
Они разошлись по ходам сообщений. До подъема осталось сорок минут, и Доронин лег в землянке, довольный тем, что можно забыться коротким, но все же спокойным сном. Ему дали каши, но она показалась ему холодной, и он ее оставил. В землянке спали люди, которые уже привыкли к тому, что они должны совершать пешком длительные и тяжелые марши, зарываться в землю или бежать в атаку, ползти, переходить вброд реки, преодолевать с солдатским упорством и неутомимостью все преграды. Они знали, что победа им достается трудом, потом и кровью. Они уже убедились, что лейтенант их, Никита Романько, был прав, когда сказал им: «Помните — труд и пот питает, украшает и возвеличивает солдата, как влага ту землю, которую мы защищаем».
И уже без былой горечи и усмешки, а с горделивой верой человека, знающего себе цену и свою силу, Константин Доронин заметил:
— Ишь пехота — царица полей… Разлеглась… В пять ноль-ноль подъем, — напомнил он скорее себе, чем окружающим, и сразу же заснул.
1
Вот те тридцать два километра, избранные фашистами для своего нового наступления, которое они назвали операцией «Цитадель». Сюда они стянули танки «тигр» и пехоту, эскадрильи авиации и артиллерийские полки, здесь развернулась одна из грандиозных битв лета 1943 года. Это уже не три тысячи километров, на всем пространстве которых фашисты начали свое наступление против советских войск в июне 1941 года, не сотни километров, на протяжении которых враг вел наступательные бои в июне 1942 года. Тридцать два километра степной земли, лишь кое-где изрезанной балками, — вот поле наиболее ожесточенной битвы июльских дней 1943 года, направление главного удара фашистских войск на линии Орел — Курск.
Но даже на этом клочке земли враги предприняли атаки не на всей ширине тридцати двух километров, а наносили последовательные и концентрированные удары то на одном узком участке, то на другом. Они искали слабые места и наталкивались на непреодолимые «стены обороны». Стена? Это понятие может вызвать недоумение, если, плотно прижавшись к борозде уже поспевающей ржи, с пригорка взглянуть на поле боя, на огонь и дым, застилающий горизонт, услышать стоны земли, вздрагивающей от взрывов бомб, снарядов и мин, и стоны, может быть, даже предсмертные стоны наших воинов, выполнивших свой долг до конца, подошедших к краю жизни, но не отступивших, не дрогнувших, не пропустивших врага. Да, нужно представить себе ту землю, где идет битва.
Я был здесь и в дни затишья, когда наши войска трудились, готовясь к предстоящим оборонительным сражениям. Тихая и безмятежная степь, ее трудно было превратить в крепость — это не Сталинград с его бетоном и сталью, пусть взорванными, но все же домами — там оборонялись руины, пепелища, подвалы и подземные сооружения, здесь же только земля, балки, сады — хлеба колосятся, зреют яблоки и плывет волнующий запах только что скошенного сена. Но сюда, к оборонительным рубежам, в эти сады и балки, поля и пригорки люди принесли дух бесстрашия и упорства, опыт и неутомимость солдата, волю к победе, и их трудом земля поистине приобрела крепостной вид. Теперь здесь уже нет ни степей, ни садов, ни холмиков, ни дорог в обычном нашем представлении, а есть окопы и блиндажи, ходы сообщения и минные поля, рвы, таящие в себе смерть, засады и огневые гнезда и в них люди, артиллерия, танки, минометы, противотанковые ружья — все то, что создал наш народ на Урале, в Сибири, на Волге — в этих великих арсеналах войны.
И фашисты, начав свое генеральное наступление пятого июля 1943 года, очевидно, думали, что им удастся смешать с землей и людей, и орудия, и укрепления. Им все еще казалось, что люди не могут устоять, если на них движется сто или двести танков, что невозможно выдержать, если на один полк обрушивается в течение дня тысяча бомбардировщиков, если, наконец, десятки артиллерийских полков и минометных батарей три дня и три ночи ведут ожесточенный и непрерывный огонь. Враги создали на этих тридцати двух километрах огненный ад.
В эти знойные дни воздух, казалось, еще больше накалялся от взрывов бомб и снарядов. На одно наше соединение после концентрированного артиллерийского обстрела враг направил сперва сто, потом двести бомбардировщиков, а в течение дня над позициями появлялось до тысячи самолетов. Авиационные сражения не стихали с рассвета до вечерней зари, — был час, когда казалось, что глубокое июльское небо не вместит дравшиеся в высоте бомбардировщики и истребители. После такой подготовки враги предприняли свои танковые атаки.
Уже в первый день наступления они ввели в бой четыреста пятьдесят танков, на следующий день они удвоили эту силу, они наращивали удар и атаковали наши войска, линию обороны не батальонами, а полками и дивизиями, не десятками, а сотнями танков. Впереди шли «тигры», танки с тяжелой броней и сильным вооружением, за ними двигались автоматчики и пехота. Они погибали, словно пожираемые огромным чудовищем войны, но враг не успокаивался. Появлялись вновь бомбардировщики — они сбрасывали сотни тонн бомб, корежили землю, вырывали с корнями сады, уничтожали села. Они даже поджигали высокую траву, будто в ней таилась сила сопротивления наших войск. Враги ввели в действие свою новинку — сухопутную торпеду на гусеницах, управляемую на расстоянии. Но ни бомбы, ни огонь, ни «тигры», ни торпеды не испугали наших воинов, не сломили их дух и решимость — не отступать.
Два полка подвергались особенно яростным атакам врага — они приняли, пожалуй, главный удар в первый же день наступления. Одним полком командовал подполковник Онуприенко, вторым — подполковник Томиловский. Эти два советских офицера прошли суровую школу войны, испытали уже немало вражеских атак, они дрались с фашистами и тогда, когда в батальонах не было того вооружения, которым они располагают теперь. Битвы с врагом только закалили души этих двух мужественных воинов. К исходу третьего дня вражеского наступления они с солдатской скромностью замечают: «Мы выполнили свой долг».
Но легко сказать — выполнили свой долг. За этим таится мир великих испытаний и беспримерного напряжения. Полк Онуприенко выдержал четыре танковые атаки немцев. До этого они час обстреливали позиции полка из артиллерии и минометов, бомбили двумя сотнями бомбардировщиков. Но солдаты Онуприенко встречали все атаки мощным огнем. Онуприенко проявил хладнокровие, выдержку во время обстрела и бомбардировки. Он вывел всех солдат в укрытия, глубокие щели, заготовленные позади передней линии обороны. Вот почему ни бомбы, ни снаряды не причинили существенного вреда полку.
В ту же минуту, когда танки и пехота врага двинулись на позиции полка двумя мощными колоннами, Онуприенко вернул бойцов к огневым гнездам и окопам. Они открыли огонь по танкам из противотанковых ружей и орудий, а из автоматов обрушились на вражескую пехоту. Начался жестокий бой. Враги ввели еще сто танков. Теперь шла борьба за метры земли, за воронки, окопы, блиндажи; вновь и вновь появлялись вражеские бомбардировщики, их встречали наши истребители. Борьба за эти метры советской земли в сущности велась ив воздухе. Наша артиллерия била по «тиграм». В этот час советские воины, дравшиеся в окопах, увидели, как воспламеняются новые тяжелые танки. Но уже новая мощная колонна приближалась к окопам. И опять впереди шли «тигры».
