Ознакомительная версия.
В 1972 году Римский клуб – международный аналитический центр, учрежденный в 1968 году в Национальной академии деи Линчеи в Риме, – привлек общественное внимание своим докладом «Границы роста». В этом докладе, распроданном в количестве 12 миллионов копий и переведенном примерно на 30 языков, критиковалась модель развития, основанная на неограниченном росте потребления материалов в мире строго ограниченных ресурсов. Благодаря этому докладу, данная проблема заняла первое место на мировой повестке дня (Римский клуб, 1972).
Тем не менее, на протяжении последующих десяти лет такая смена ориентиров была сопряжена с долговым кризисом в развивающихся странах, подтвердившим важность роли рынка и неолиберальных принципов.
Администрации Рейгана в США и Тэтчер в Великобритании поддержали неолиберальную идеологию, а Международный валютный фонд (МФВ) и Всемирный банк внедряли ее на глобальном уровне. В соответствии с этим принципами, государство является основным препятствием на пути развития рынка, а от препятствий необходимо избавляться. Президент США Рональд Рейган подытожил основные принципы данного подхода в своей знаменитой инаугурационной речи: «Правительство – не решение нашей проблемы, правительство и есть наша проблема». «Альтернативы нет», – заявила Маргарет Тэтчер, поддержав распространение рыночного фундаментализма, которое впоследствии стало основой неолиберальной глобализации.
Разделив эту точку зрения, финансовые учреждения «Вашингтонского консенсуса», то есть МВФ и Всемирный банк, запустили в странах-должниках макроэкономические Программы структурных изменений, которые привели к грандиозным последствиям в обществе, например, к упразднению сравнительно доступной системы здравоохранения и ее замене неэффективной, дорогостоящей, неподконтрольной государству коммерческой системой здравоохранения, что придало ей статус частного товара на продажу, а не общественной налогооблагаемой услуги (Лабонте и Шрекер, 2007; Макгрегор, 2001).
Мир целиком оказался вовлечен в процесс развития и организации рыночного общества без границ, которое повсюду характеризовалось приватизацией общественных услуг, налоговыми льготами для обеспеченного населения, кардинальными изменениями систем здравоохранения, образования и социального страхования, отменой финансового контроля, неограниченным перемещением капитала, повсеместной эксплуатацией природных ресурсов и производством, ориентированным на экспорт.
Неолиберальные политические курсы привели к увеличению неравенства, поскольку все плоды экономического расширения доставались одной из сторон. В 1990-х годах недостатки неолиберальной модели стали подвергаться критике и вызвали необходимость заново определить понятие развития.
Вопрос соотношения понятий развития и экономического роста пока не поднимался, но стали озвучиваться мнения, что существующая модель производства и потребления должна быть пересмотрена с учетом стремления к сохранению окружающей среды и всеобщей справедливости.
В 1987 году в докладе «Наше общее будущее», более известном как «Доклад Брундтланд» по фамилии координатора исследовательской группы, было предложено понятие «устойчивое развитие», которое состоит в «удовлетворении потребностей настоящего, с учетом предоставления таких же возможностей для будущих поколений». При этом в докладе содержалось такое уточнение: «Понятие развития, без сомнения, связано с ограничениями, но ограничения эти не являются абсолютными, они обусловлены текущим состоянием технологии и социальной организации, а также способностью биосферы выдержать последствия человеческой деятельности. Однако, мы в состоянии усовершенствовать технологии и общественную организацию, открыв новую эру экономического роста» (Всемирная комиссия по окружающей среде и развитию, 1987).
В 1990 году Программой развития ООН (ПРО-ОН) была предложена концепция «человеческого развития». «Люди составляют реальное богатство нации», – написано в первом Докладе ООН о человеческом развитии, «базовая задача развития состоит в создании среды, в которой люди могли бы вести долгую, здоровую, творческую жизнь». В Докладе также подчеркнуто: «Чрезмерная озабоченность увеличением ВНП и национального дохода затмила понимание значимости данной задачи, что привело к смещению приоритетов от основной цели к средствам ее достижения» (ПРООН, 1990).
Чтобы разграничить понятия развития как такового и одержимости увеличением ВНП, ПРООН ввела Индекс человеческого развития (ИЧР), который объединяет социальные и экономические показатели, в отличие от традиционного, сугубо экономического показателя (ПРООН, 1990). Многие организации на протяжении последующих лет старались разработать дополнительные или качественно новые параметры измерения ИЧР, который, тем не менее, используется до сих пор.
Определение количественных целей также стало одной из задач, что привело к формулировке восьми Целей развития тысячелетия (ЦРТ), вслед за Декларацией тысячелетия, подписанной всеми главами государств по итогам Саммита тысячелетия в 2000 году. Хотя ЦРТ и цели-2015 измеряли развитие с точки зрения базовых потребностей и прав (таких, как доступ к пище и чистой воде, адекватным жилищным условиям, образованию, гендерное равенство, здоровое материнство, уменьшение количества заболеваний и т. д.), они были сформулированы с точки зрения донорства, позиции, основанной на помощи бедным странам, и поэтому практически не повлияли на страны со средним и высоким уровнем дохода. В целом, при постановке ЦРТ недоставало системного подхода. Например, они не учитывали более широкие социальные, экономические и экологические детерминанты человеческой жизни и условий труда, стремление к равному распределению ресурсов и доступа к ним (Фелинг и др., 2013). Вместе с тем, наконец, были провозглашены цели, а не средства. Отчасти это было обусловлено тем, что достичь политического консенсуса касательно средств было бы слишком сложно, а то и невозможно. Но из-за того, что средства так и не были оговорены, мир, как и прежде, сконцентрировался на ускорении роста и предоставлении большей помощи (Дипак, 2012).
Неолиберальная глобализация
Падение Берлинской стены и распад Советского Союза были восприняты как победа западной модели и привели к политической поляризации. Российская Федерация и другие постсоветские республики попали в хаотический период дикого капитализма, при котором экономическая власть оказалась сосредоточена в руках олигархии, неравенство значительно возросло, миллионы людей обеднели, а средняя продолжительно жизни беспрецедентно снизилась. Социально-демократические правительства Европы приняли курс на отмену государственного контроля, либерализацию и приватизацию, ослабив общественное благополучие. Экономически развитые государства Запада с целью обеспечения доступа к рынкам и природным ресурсам и уменьшения государственного контроля настояли на заключении ряда Соглашений о свободной торговле, открывающих иностранному капиталу доступ на внутренний рынок. Это необратимое движение к экономике без границ стало ядром ускоренного процесса «глобализации», которая, согласно докладу Всемирного банка о мировом развитии 1995 года, могла принести странам несказанное процветание, если они откроют свои экономики для неограниченного импорта и притока капитала (Кари Поланьи Левитт, 2012).
Другими словами, глобализация, или, проще говоря, широкая транснациональная взаимосвязанность, вскоре стала средством безграничного расширения рыночной экономики. По словам бывшего Государственного секретаря США Генри Киссинджер (1999), «то, что называется глобализацией, иначе можно назвать доминирующей ролью Соединенных Штатов». Французский социолог и экономист Серж Латуш (2014) отметил, что эта «новая» глобализация в действительности представляет собой насаждение западной идеологии экономического развития новыми средствами».
Хотя доминирование США и Запада продолжалось еще долгие годы, разрушение в 2001 году башен-близнецов и последовавшие за этим войны в Ираке и Афганистане ознаменовали конец западного триумфализма, связанного с окончанием Холодной войны. Аналитики и правящая элита подчеркнули, что эпоха абсолютного первенства Запада подошла к концу и повлекла за собой ускорение глобального перераспределения власти. Этот процесс должен был привести к новому всемирному экономическому и политическому балансу, с разнообразием политических и общественных моделей, где либеральная демократия была бы всего лишь одной из возможных моделей политического режима будущего интернационала. И, тем не менее, капиталистическая модель распространилась повсеместно, став частью даже автократических режимов (Купчан, 2012)[134].
Неолиберальные реформы оправдывались экономическим ростом, который преподносился под видом развития. Такое понимание развития процветало как среди левых, так и среди правых даже за Железным занавесом: социалистические экономики, стремясь к росту и развитию, стали походить на государственный капитализм. (Каллис и др., 2014).
Ознакомительная версия.
