Может, из этой встречи мало что вышло. Чересчур разные они — эти люди. Но встреча была важна для обоих… Уезжали мы от Ильи Глазунова где-то далеко под утро и нас задержала милиция, видимо, решившая, что с этой компании, возвращающейся на машине наверняка под хмельком, можно поживиться. Жену, сидевшую за рулем, заставили дышать во все трубки — и все впустую… Трубки наполнялись глазуновскими видениями… Для меня было интересно другое: что репутация Эдуарда Лимонова Глазунова не пугала: если парень готов участвовать в русском деле, надо и его увидеть наяву, узнать, чем дышит, зачем рвется из Франции в Россию. Неутомимость Глазунова меня поражала. Когда ему было надо, он находил меня где угодно. А с другой стороны: ему ли это было надо? Или все той же вечной и мистической России? Его нынешний альбом — даже не награда ему за все сделанное. Да, скажем великое спасибо Виктору Столповских, взявшему на себя все расходы по изданию, но подарок Столповских сделал, все-таки, прежде всего всей России, имеющей теперь возможность хотя бы в библиотеках увидеть наяву практически все творчество последнего русского классика ХХ века. Чудный Пьеро смотрит на нас с обложки альбома, грустный, ибо картина написана в память о погибшей жене,— и в то же время такой щемяще-петербургский, такой "мирискусный" в своей изысканности и ассоциативности, что даже спорить о некоей глазуновской "китчевости" не хочется. Илья не чурается никаких тем. Вот тебе плакатный "Русский крестьянин — воин и строитель", а рядом — трагические блокадные "Годы войны". Вот вся древняя, языческая еще, Русь — и тут же светлый лик русского голубоглазого Христа. Может, и не годится он быть иконой по каким-то строгим церковным канонам, но несет в себе русскую святость и призывает тебя стремиться к ней. И какой же Глазунов разный художник: в жанрах, в темах, в ликах своих. Может быть, это и есть наш настоящий русский авангард? Кто еще способен стать рядом с ним в глобальных замыслах своих, и в воплощении их.
Думаю, Илья Сергеевич Глазунов — счастливый человек. Он счастлив детьми, счастлив своим трудом. Счастлив любовью к России. Разве этого мало? Но Илье на самом деле всего мало. И застольных полночных бесед мало, картин, книг — мало, ибо это всё становится прошлым, а ему надо настоящее и будущее, завтрашний день. Ему, как и тебе , Александр, надо видеть свое ежедневное "Завтра" — в своих учениках, в своей школе... Скажу абсолютно честно: даже если бы я его совсем не знал, но если человек становится подвижником русского дела, восстанавливает Академию для молодых художников, я — на его стороне. Ибо, как говорится, ученье — свет, а неученье — тьма. Или, как говаривал нелюбимый Глазуновым Ленин: учиться, учиться, и еще раз учиться…
А.П. Мы знакомы уже многие десятилетия. А тем, кто видел Илью Глазунова в шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы, понятно: он, как беременная женщина, будущая мать, знал, что несет в своем чреве. Еще младенец, прекрасный и грозный, не был рожден, а Глазунов знал, что он носит в себе. Как птица, которая сидит на гнезде, где отложены драгоценные для нее яйца, он защищал свое гнездо. Его политический путь — это непрерывный сложнейший путь защиты своего детища. Он создавал свою, глазуновскую политику. У него огромная дипломатическая практика. Ради своего детища он мог превратиться в змею, в льва, взлететь соколом, мог ворковать голубицей. Мог обниматься со своими очевидными врагами, усыпляя их бдительность. Мог дистанцироваться от друзей, которых он любил, но которые в этот момент могли бросить на него тень. Илья Глазунов — виртуозный политик, он мне напоминает величайшего Горчакова: такая горчаковская стомерность во имя главного, мобильность, способность видоизменяться, тончайшим образом реагировать на все опасности, которые его окружают. Он прошел все эти грозные страшные бури. Ведь сколько было людей, которые раньше его отвергали, порицали, осуждали. Они сейчас немы, их нет в искусстве, нет в живой жизни. Они сидят в своих заплесневелых мастерских и смотрят с печалью на незаконченный натюрморт восьмидесятых годов. Они давно обескровлены, им нечего сказать, у них нет сил к сопротивлению. Да они и сами отказались от сопротивления. А Илья Глазунов весь наполнен силой, он прожигает коридоры власти насквозь. Пройдя по всем салонам, по европейским клубам, по папертям мировых храмов, познакомившись со всеми знаменитостями нынешнего мира, он везде делал свое единое дело, сохранял русское гнездо. И это вызывает преклонение и восхищение перед Глазуновым-дипломатом, перед Глазуновым — утонченным политиком. Он уникален в этом.
В.Б. Может быть, здесь нелишне вспомнить о всечеловечности Федора Достоевского. Вот уж кто доказал свою всечеловечность, так это Илья Сергеевич Глазунов. Думаю, только русский художник мог так свободно проникать в душу индуса или француза, итальянца или даже немца. Я искренне жалею, что, уделяя столько времени королям и президентам нашего земного мира, он не получил возможности поработать с нашей советской политической элитой. Очень мало русских политических портретов. Но даже по одному портрету Громыко понятно, чего мы лишились. Это была бы история СССР застойного периода в лицах. Увы, художника не допустили ни до Брежнева, ни до других. Пришлось отстаивать честь лучшего портретиста страны, рисуя или рабочих, или друзей-патриотов, или испанских королей,— вот в таком широком политическом диапазоне. Я рад, что среди портретов в альбоме нахожу и Валентина Распутина, и Игоря Шафаревича, и Владимира Солоухина, и Олега Красовского — это живая история нашей русской патриотической культуры. И все-таки, созданный им миф о вечной великой России я ценю превыше всего. Его "Былины", его цикл о Поле Куликовом меня поражают даже сильнее его нынешних картин "из русского Ада". Разве что "Черный белый дом. 1993" входит как продолжение его исторических работ. Я бы просто воспитывал детей в обязательном порядке на его историческом цикле. Пусть пройдут школу Глазунова, а потом уже думают, как строить свое будущее. Оно будет защищено памятью о прошлом России, знанием героев России. Да, "Россия, проснись" — называй эту картину плакатом, агиткой, как хочешь, семантика меня не интересует, но вот прямое воздействие этой картины на зрителя я замечал и не раз. Ее бы тиражировать миллионами экземпляров — и на стену каждого дома, пока не проснулись. У меня еще любимые работы — "Царевич Димитрий" и особенно "Гимн героям". Вот это мой Глазунов. Ибо именно героизма не хватает всей сегодняшней русской истории. Даже Евгения Родионова мы никак всероссийским героем не можем сделать. А ведь это прямой брат наших древних героев, брат Гастелло и Матросова. Вот где надо восстанавливать общую героику русской истории. Да, прекрасный альбом прекрасного творца…
А.П. Вся жизнь Ильи Глазунова — это и есть его ковчег. Его усадьба — ковчег. Фолиант, который мы держим с тобой в руках,— ковчег. Мир его общений и связей — ковчег. И конечно же, ты прав: его ковчег — это его Академия. Он из своего ребра создал эту Академию. Ее не создавало государство. Это абсолютно глазуновская, якобы несбыточная, затея. Илья из тех, кто любит браться за несбыточное и претворять его в жизнь. Смысл этой Академии до конца не понят людьми. Приходящие туда ученики усваивают русскую живопись, русское в искусстве вообще. Учатся русскому миросознанию. Как бы они потом ни писали спустя годы, выйдя за пределы Академии. Они могут делать любые абстракции или сюрреальные проекты. Могут заниматься рекламными роликами или военным дизайном. Рисовать контуры новых истребителей-перехватчиков. Но все эти глазуновские ученики всегда будут оставаться русскими художниками по сути своей. Будут писать русскую природу, русское лицо, русский мир. Это будут русские художники двадцать первого века. Они покажут нам еще один вариант вечно живой России. И Академия Глазунова — еще один памятник, который он поставил не себе, а своей любимой Родине.
В.Б. Илья Сергеевич, может быть, раздосадованный разрушением русской культуры, в какой-то мере решил сам для будущего создать как бы хранилище, резервуар, или же говоря современным языком, создать сайт, где бы хранились все лучшие течения и направления русской живописи. Этот сайт заложен и в его коллекции, и в его особняке, и в самой его живописи. Я думаю, только закончив потаенную работу над воссозданием всей генетической системы русской живописи, он перешел к своим глобальным проектам, как ты говоришь, русского Ада. Ведь этот же его альбом вкратце отвечает на вопрос: а что же такое русская школа в живописи, от древних времен до наших дней. Его тотальное одиночество — это одиночество хранителя, не могущего доверить до конца даже друзьям все свои тайны. И как сочетается это его одиночество с обилием людей, встречающихся с ним, с обилием дел важных и второстепенных, которыми он занят все 24 часа напролет. Один поток энергии Глазунова направлен наружу, и он освещает путь многим сотням тысяч его сторонников и поклонников, он борется с уймой врагов и побеждает. Второй же, не меньшей силы поток энергии, направлен вовнутрь, и он ведом только самому художнику, он творчески живет в этом втором, внутреннем потоке…
