Раздраженно:
— Это вопрос не по теме! Мы этим не занимаемся. Они там в детдоме… пусть детдом ими и занимается.
Дорогой Лёва!
Я писала тебе про моего ученика Артёма. Причём довольно давно. Сегодня я с ним занималась, было трудно. Ровно — не бывает. Мы то «пребываем наверху блаженства», то «погружаемся в бездну скорби». Сегодня как раз была бездна скорби. Потому что нельзя успокаиваться и думать, что всё понятно и просто, но об этом я тебе ещё напишу.
Ученик мойГосподь Бог должен мне одну душу. И я должна Ему одну!
Анна Салливан[7]
1. Артём из всех моих особых учеников самый особый.
2. Особенный, можно сказать. Один из любимых.
3. Ему восемь лет.
4. Вес — 17 килограммов.
5. Не видит, не ходит, почти не слышит.
6. Мы с ним знакомы чуть больше года.
7. Его мама сказала мне:
— Понимаешь, я особенно не жду никаких результатов. Но ребёнок должен заниматься. Работать.
— Но я не умею…
— Вот и поучишься. Значит, обоим будет польза.
8. Артём — единственный сын.
9. Уговаривали отказаться. Мать сказала: «Вы что, с ума сошли?!»
10. У Артёма было всё: бесконечные больницы, препараты, массаж, бассейн, психологи, дефектологи.
На любой мой вопрос — «А вы делали…», «А у вас было…», «А у вас есть…» — мне отвечали: «Конечно, делали!», «Да было, было», «Точно есть, надо поискать».
Перепробовали всё.
Сейчас с Артёмом занимаюсь только я. Два раза в неделю.
11. Нам трудно было понять друг друга. Помните? «СЛЕПАЯ И ГЛУХОНЕМАЯ, ОНА ПОХОЖА НА МАЛЕНЬКИЙ ЗАПЕРТЫЙ СЕЙФ, КОТОРЫЙ НИКТО НЕ МОЖЕТ ОТКРЫТЬ»[8].
Понимать учили бабушка и мама.
Артём яростно мотает головой и машет здоровой рукой.
Бабушка:
— Гляди–ка, веселится!
Наклоняет голову, весь перекашивается.
Бабушка:
— Просит, чтобы положили его.
Суёт палец в рот.
Бабушка:
— Смотри, злится, злится.
Шарит в воздухе в поисках бабушкиной руки.
Бабушка:
— Прыгать хочет. Ему лишь бы прыгать.
12. Единственное, что Артём любит, — прыгать. Мы держим его, он хохочет.
— Всё, Артём, заниматься.
Бабушка:
— Ишь, надулся!
13. Поэтому мы чередуем занятия с прыганьем. У нас это как «пятёрки».
14. А чем можно заниматься с Артёмом?
Занятий у нас много.
Мы играем на музыкальных инструментах, лепим из теста, исследуем комнату, учимся удерживать в руках разные предметы, находить источник звука, трогаем гладкое и шершавое, холодное и горячее, железное и деревянное, играем гремящими воздушными шариками, пересыпаем горох и фасоль, переливаем воду.
Сначала Артём яростно сопротивлялся. Теперь привык. Слушается. Что-то даже начинает ему нравиться. Немногое.
Но я в него верю.
15. Результаты? Мне кажется, что они есть. Но не в этом суть.
16. Некоторые (даже, наверно, многие) спрашивают: а зачем? То есть какой во всём этом смысл? Он же необучаемый?
Во–первых, я в необучаемость не верю.
Во–вторых, я, считаю: если человек живёт, он должен развиваться. Что–то делать. Куда–то двигаться. Пусть со стороны и кажется, что это топтание на месте, но я–то вижу: вчера он впервые протянул руку и поймал колокольчик. А сегодня крепко схватил деревянную ложку. Сам опустил ладонь в миску с фасолью, рассыпал её по ковру. Осмысленно — на какую то секунду — прижал руку к моему лицу.
В–третьих, если всё это Артёму и не нужно и мои знакомые правы, у меня остаётся последний, неотразимый аргумент: это нужно мне.
P. S.
Кстати, сегодня Тёмина мама рассказала мне две истории.
«Стоим к кассе в “Окее”. Артём веселится, машет руками, ногами, ну и задел за пальто какого–то дядьки. Тот сразу:
— Женщина, ваш ребёнок меня пинает.
— Извините, — говорю, — у него ботинки–то чистые, видите, он не ходит.
И отодвигаю, конечно, коляску.
— А вы объясните ему, чтобы меня не трогал!
— Вы что, не видите, что это больной ребёнок? Он не понимает!
— Нет, вы ему скажите! Скажите вашему сыну! Это безобразие — людей бьёт!
Ну, тут уж я не сдержалась:
— Какой кошмар, — говорю. — Буквально избил вас мой ребёнок. И как вы только живы остались?»
«Пожилой мужчина помогает внести в подъезд коляску. Смотрит на Артёма:
— Вообще–то такой большой мальчик мог бы и сам ходить!
Я промолчала. А мужик, видно, был слегка того… Выпивши. Присмотрелся и говорит:
— Ой, а он совсем ходить не может? А почему? Он больной, да? А может, пойдёт ещё? Вы, мамочка, не переживайте, он, наверное, пойдёт. Такой большой мальчик…»
Дорогой Лёва!
Я знала, что рано или поздно это случится. Когда имеешь дело с такими людьми, как родители Рустама, можно чего угодно ждать. Точнее, можно ждать совершенно определенных вещей. И все наши с ним усилия пойдут прахом.
Я знала, что мать водит Рустама в школу, только пока имеет возможность оставить его там на всю учебную неделю. Другой пользы от школы она не ищет.
Ей всё равно, научится ли Рустам хоть чему–нибудь.
Так вот, воспитательница, бравшая мальчика в свою группу во второй половине дня, уволилась. Больше никто не соглашается возиться с Рустамом. Группы и так большие. Ему отказали в интернате.
Мать Рустама забрала его из школы.
Это значит, что он вскоре забудет всё, чему его научили (в том числе и я). Перестанет есть ложкой, проситься в туалет. Пропадут все (и так минимальные) учебные навыки.
Я очень, очень расстроена.
Значит, всё было зря?
Как мы играли! Кормили куклу, расчёсывали ей волосы. Рустам не умел играть, он и игрушек–то не видел до того, как пришел в школу. Он понемногу начал подражать моим движениям. Вот впервые произнёс звук «а»… Собрал пирамидку…
Как нам всегда было хорошо вместе. Он не хотел, чтобы я уходила.
Школа N — далеко не самое подходящее место для таких детей, как Рустам. Но это рай по сравнению с тем, что ждёт его дома. Дома требуют и хотят только одного: чтоб не мешал.
Дорогой Лёва!
Сегодня среда, ездила в детдом.
— Познакомься, это Лена, — говорит координатор Маша. — Она глухая. Недавно из дома, очень скучает. Но к ней приходит мама, и у Лены даже есть слуховые аппараты.
Лена сидит за решеткой кровати и смотрит на нас. У неё внимательные тёмные глаза, она коротко стрижена — как все, похожа на мальчишку. На вид лет двенадцать, но с возрастом в детдоме, скорее всего, ошибёшься.
— Она очень активная, такая, знаешь, любознательная девочка. Но её никуда не берут — ни к логопеду, ни в малую школу. Я как–то брала её в игровую, было очень интересно.
— А это Саша. Он слепоглухой. Ноги уже всё, поздно что–то делать, а руки очень хорошо работают. Сам всё берёт, интересуется. Умный мальчик.
— Слушай, — говорит мне директор программы, — ты же сурдопедагог? А почему ты не можешь пройти практику у нас в Павловске? Мы тебе глухих детей найдём и бумагу в институт напишем.
Да, действительно. В Павловске людей всегда не хватает, а в спецшколах мы, практиканты, только мешаем. Сбиваем процесс. «Портим детей». И «всяко–разно», как говорит Ханна Граш. Нужно, в самом деле, пойти к завкафедрой и поговорить.
— Нет, нет, Маша, — говорит завкафедрой, — однозначно нет. Там же дети… это… необучаемые.
P. S.
Артёму с любовью.
То Una with love.
Под ногами хрустит щебёнка,
Голоса в темноте негромки.
Ты приводишь сюда ребёнка
И сажаешь у самой кромки.
Он сидит на песке прибрежном,
Голову запрокинув,
И глаза уголками вверх,
как рисуют у арлекинов.
Он твоей не услышит дудки,
Он глядит далеко и мимо,
Для него не проходят сутки,
Ибо время неразделимо.
Голос неба ему неведом,
Он не молится так, как все.
За тобой он не ходит следом
По янтарной речной косе.
Он спокоен и он бесстрашен,
Как уснувший в полях Иаков.
Он не строит высоких башен
И не чертит глубоких знаков,
Он пройдёт по земле счастливым,
Не оставив следа на ней,
И размоет ночным приливом
Отпечатки его ступней.
Вот и не было. Вот и сразу
Тяжело, горячо и бело,
Словно видели краем глаза,
Словно ветка плечо задела,
Так лучи над водой и сушей
На закате бегут, скользя,
И звенит бубенец пастуший,
Который поймать нельзя.
Дорогой Лёва!
Музыкотерапевт Алеся сегодня, кажется, заболела, и Санька очень страдал.
