отлично. Если о нём по какой-то причине надо говорить в терминах «у нас есть такие приборы, но мы вам о них не расскажем» — тоже хорошо. И если кто-то подумал, что я хочу развить здесь мысль о заговоре алчных психологов с их курсами и тренингами, с индустрией советов и платного образования — так это не так.
Мне интересна позиция честного обывателя — что ему принять на веру, а что нет. Мягкий ответ в том, что действительно, есть масса безумцев, что жонглируют всякими словами типа «образ тел», «гештальт», но существует иная, работающая и помогающая людям наука о тёмном предмете-голове, главное, разжиться нужным телефоном. Жёсткий ответ в том, что во многом профанической стала и сама отрасль психологии и психотерапии (психиатрия при этом вполне себе доказательная медицина, не без сложностей, правда, но где их нет). Оттого психиатры, а в особенности, психиатры-клиницисты бегут от публичности, их и в телевизоре редко встретишь, а вот говорящих голов-психологов полно, и они в каждой бочке затычка. Оттого у психологов (У всех? — Нет, не у всех) такая репутация поп-психиатрии.
Но другого мира нет — есть только этот, явленный нам в ощущениях. Кому верить? Непонятно. Где гарантия того, что психотерапия при массовом перепроизводстве психотерапевтов окажется помощью, а не просто платным времяпровождением? Нет никакой гарантии. Да и с депрессией — сущая засада: на поздних стадиях, когда, натурально, человек норовит от большой клинической депрессии сдохнуть, понятно, что вот она. Но лечить ее нужно на подходах, в начальной стадии — а там в списке косвенных признаков — печаль, потеря аппетита, нежелание работать… Нежелание работать! Ну вот как этим оперировать?
Я-то надеюсь, что наука о голове куда-нибудь да вывернет. Но это не совсем дело коммерческих психологов. Человек в частной беседе становится перед выбором: сказать, что да, достоверного инструмента нет, счёт идет на недели, и единственно, что мы можем сделать — вовремя сдать с рук на руки психиатрам клиницистам (для этого, кстати, нужна определённая честность: отказ от терапии ведь урезание кормовой базы). А можно сказать: «У нас есть такие секреты, но мы вам про них не расскажем». И честный обыватель мечется между полюсами — параноидальной недоверчивостью к другим и желанием поверить во что-то (или кому-то) до конца, и снять с себя всякую необходимость выбора.
Среди писателей, а уж среди русских писателей — и подавно, было много безумцев. Редко кто из них признается в своей нормальности (сумасшедшие все — один на другом, и третьим погоняют). Когда я писал об арзамасском ужасе Толстого, то обнаружил, что у самого меня была паническая атака. Это было чрезвычайно интересно, не страшно, и от этого, кстати, потом гораздо страшнее). Иной писатель со своим безумием не то, что справляется, он с ним живёт. Знаете, это как (нет, вы не знаете, я знаю) это как стащить с фуршета бутылку вина без пробки — вы несёте её под полой, а наклонять нельзя.
Но честному обывателю этого карманного безумия не хочется. Ему хочется просто жить, и тут жизнь ему говорит: думай сам, постоянно думай, сверяй действительность и ощущения, вежливо слушай и тех и этих, проверяй и сравнивай, а потом принимай решения сам. В итоге лишь личная ответственность за свою жизнь тебе и поможет.
От такого и вправду можно сойти с ума.
25.06.2018
Слово об авторе (об «авторе» и «коллективе авторов» в современной культуре)
Вот ход моих рассуждений: для того, чтобы самое банальное происшествие превратилось в приключение, достаточно его рассказать. Это-то и морочит людей; каждый человек — всегда рассказчик историй, он живёт в окружении историй, своих и чужих, и всё, что с ним происходит, видит сквозь их призму. Вот он и старается подогнать свою жизнь под рассказ о ней. Но приходится выбирать: или жить, или рассказывать.
Жан-Поль Сартр, «Тошнота»
«Автор» — одно из самых загадочных понятий — и в жизни, и в культуре. Дело в том, что «автор» совсем не то что «писатель», и даже не «человек-подпись». На театре «автором» оказывается то режиссёр, то драматург. В кино и вовсе, режиссёр навсегда победил сценариста. Кто «автор» фильма? Режиссёр. Проверить эту мысль можно попыткой вспомнить сценаристов знаменитых блокбастеров.
«Автор» книги — это тот, кто обозначен на её обложке. Институт литературных негров существовал всегда, и только в редкий случаях — типа Дюма или печально известного Сурова [126] — мы знаем некоторые имена. Тысячи других канули в воду, унесены ветром, пали прахом на землю.
Но случай эффективного управления литературными неграми — вовсе не самый интересный. Хотя эта задача для квалифицированного менеджера — подбирать сотрудников, платить не так много, чтобы они не возгордились и не так мало, чтобы они не разбежались. Смотреть, чтобы они не украли что-то в социальных сетях, вставив в роман для объёма, а также не вставляли акростихом послание потомкам: «Это я, Иван Синдерюшкин, написал все книги этой бездарности». Нормальная работа на вредном производстве — я видел это вблизи, хоть и не участвовал. Когда я писал учёный труд о русских любовных романах-лавбургерах я прочитал сотни две таких книг. Там была блестящая современность с отдыхом на Багамах, и экскурс в историю, когда красавец, у которого сыпалось золото с кружев розоватых брабантских манжет, любил героиню по-наполеоновски, не отстёгивая сабли. И довольно быстро понял, что и там бывает кривая халтура, но есть и высокий стандарт производства, смотря как дело поставить.
Интереснее, чем анонимный подряд, авторские проекты. Те, где работают свой редактор, свой корректор и свой юрист. Есть там и свой специалист по продвижению на рынок — одним словом, не «автор», а целое издательство.
В прежние времена (как говорят несколько жеманно, «при прежней власти»), то есть в литературоцентрической стране, существовала разнарядка на писателей. С окраины империи приезжал человек с рукописью, и к нему прикрепляли переводчика, который превращал подстрочник в некое подобие связного текста, за ним приходили суровые редакторы из толстых литературных журналов.
Книга лежала перед ними, как чудовище Франкештейна-ака или Франкенштейна-оглы, — безжизненное, похожее на человека только количеством рук и ног. Редакторы переписывали текст многократно, ритуально согласовывая его с пришельцем, хотя согласование было бессмысленно. И вот в тело вдыхали душу, по его жилам начинала течь кровь русского языка, и вот оно дёргалось, обводило читателей мутным взглядом и начинало жить.
Если это был человек из-под полога сибирского
