тебя в нашем театральном гардеробе приоденет, у неё там есть знакомство…
Шоферы дипломатических представительств с грохотом забивали «козла». Какое-то чудище в багровом фраке, в жабо, в аксельбантах жадно глодало в углу баранью кость. Иногда забегали лакеи выпить чашечку кофе. Забежал и мажордом.
— Этого я всегда путаю с одним послом, — сказал Всеволод Эмильевич. — И всегда с ним здороваюсь за руку. Он уже знает и говорит: «Я не он. Он там в баре пьет коньяк».
Мейерхольд подтянул к себе поднос, снял с него чашечку кофе, пригубил и, внимательно оглядевшись, сказал:
— Здесь, знаешь ли, куда занятнее, чем наверху.
В следующий раз надену твои розовые сапоги боярского покроя, и пусть меня наверх не пустят. Кофе такое же, а люди интереснее. Ох, этот народец порассказать может, а?
Долго, жадно вглядывался во всё и во всех, словно вбирая и запоминая живописные группы людей, и неожиданно со сладким кряхтением произнес:
— Как интересно! Ах, как интересно! Ай-ай-ай»!
Дело, конечно не в Мейерхольде, собственно. Вот эта фраза про «чудище в багровом фраке, в жабо, в аксельбантах жадно глодало в углу баранью кость» главнее всего остального. Если Герман придумал всё это с начала до конца, то это ещё лучше. Дипломатическое чудище, кость, шофёры.
Даже можно опустить появление знаменитого режиссёра — эта кода излишня. Надо рассказать про баранью кость и просто прибавить: «Это меня сразу насторожило».
Меня попросили пояснить эту мысль, и я это сделаю, хоть только что и порицал этот метод. Совершенно неважно, съедят ли кого в конце, вытащат ли молодого драматурга из лакейской, или нет. Главное — дать слушателю или читателю самому представить картину, и отчасти придумать финал.
Тут и скрыто то, чем литература спасётся.
Можно и всё рассказать подробно — Наташа вышла замуж за Пьера и проч., и проч. В этом смысле самая хорошая вещь в только что упомянутом финале толстовского романа маленький Балконский предвидит своё страшное будущее, но об этом говорится вскользь, как о пушинке, пролетевшей через комнату.
В тех же воспоминаниях есть и ещё один эпизод. Герман пишет: «Однажды я достал бутылку дефицитного, как тогда говорилось, мозельвейна.
Мейерхольд, пофыркивая, медведем вылез из ванной комнаты, распаренный сел в кресло, велел мне самому отыскать в горке соответствующие вину фужеры. Открыв бутылку, я «красиво» налил немножко себе, потом ему, потом себе до краев. Мейерхольд, как мне показалось, с восторгом смотрел на мое священнодействие. Погодя, шепотом очень заинтересованно осведомился:
— Кто тебя этому научил?
— Официант в «Национале», — с чувством собственного достоинства ответил я. — Там такой есть старичок — Егор Фомич.
— Никогда ничему у официантов не учись, — сказал мне тем же таинственным шепотом Мейерхольд. — Не заметишь, как вдруг лакейству и обучишься. А это не надо. Это никому не надо».
При этом, мало-мальски начитанному человеку, даже незнакомому лично с Егором Фомичом, известно, откуда пошёл этот ритуал. В первый бокал могут попасть вместе с вином, и крошки от пробки. От них-то и избавляют собутыльника, то есть — собеседника.
Так, Мейерхольд совершенно ложно интерпретирует etwas, а потом завершает всё это максимой — совершенно верной.
Это чрезвычайно интересная драматургия.
Но она немного настораживает. Некоторые люди, услышав эту историю, говорили, что Мейерхольд походя выразил презрение к официантам как к классу («никогда ничему не учитесь» у них) и одновременно унизил своего молодого собеседника (косвенно обвинив его в лакействе), который хотел быть учтивым». Как в настоящем театре, мои собеседники додумывали ситуацию. Дело в том, и это видно из его рассказа, что Герман не подлинно учтив, а только рисуется. Он, надувая щёки, наливает вино знаменитости (а знаменитость тоже известный позёр, как это видно из рассказа и как говорят многочисленные воспоминатели), и вот знаменитость объясняет Юрию Герману, что всё это вовсе не так естественно.
Кстати, чтобы два раза не вставать — я тоже не любитель красивых максим — рукописи не горят, ваших стихов не читал, но читал другие, никогда не просите, сами всё дадут. В этих заёмных фразах вообще наглая уверенность вытесняет смысл.
Читал другие стихи, о них и говори. Ничего не проси — так и сам имей мужество смотреть в глаза помирающих домочадцев, не дождавшихся того, что им дадут. Что за фехтование чужими афоризмами? Оно ничего не объясняет, а только сводит любую мысль к шукшинскому "Срезал!".
Драматургия рассказа писателя Германа именно в том, что всё верно. И вино так имеет смысл наливать, что и я сам проделывал много раз. И, одновременно — то, что официанты — народ своеобразный, учиться у них опасно, не говоря уж о прямом лакействе и хамской вороватости некоторых из них.
Правда и то, что называется неловким алхимическим выражением «сфера обслуживания» и внешняя красота её привычек — очень опасная штука. Они загоняют обычные эмоции внутрь, но те никуда не пропадают и ищут себе другой выход.
Вот если у кого-то сын капризничает за столом, то можно дать ему подзатыльник. Официант не может дать подзатыльник клиенту — он идёт на кухню и плюёт ему в салат. А потом, улыбаясь, сдерживая ненависть, несёт этот салат на подносе.
Есть ещё много разных профессий в сфере обслуживания, у которых учиться можно, но занятие это очень рисковое. Например, проститутки — я близко знал нескольких.
В общем, в сфере обслуживания есть такие ухватки, у которых острый не только клинок, но и рукоять.
Извините, если кого обидел.
13 апреля 2012
История про то, что два раза не вставать
Приснился сон в ночь на Великую Субботу. Страстная пятница была вообще очень странным днём — удивительно стёртым, монотонным, и наводящим даже какой-то восторг ужаса.
Так вот, сон был про то, к я попал на вечеринку политологов.
Это что-то вроде нового года или какого-то юбилея фонда, в котором эти политологи собираются — и во сне оказывалось, что некоторых из них я знаю. Впрочем, отношение у меня к ним было ироническое — дело в том, что у нас высшая власть, о которой они толкуют, среда абсолютно закрытая, что там происходит — не знает никто. И эти политологи только комментируют с умным видом новые назначения и странные сигналы. Главная надежда у них была в том, что никто не будет искать Яндексом их прежние пророчества.
Но в остальном люди они были милые, и оттого я пришёл к ним в собрание.
Оказывается, что они выпустили сборник, посвящённый, как и всё, что они делали —
