чтобы очень приятный. Русский литератор, живущий в Европе. Рассказчик сообщает о нём: "Его повести и рассказы известны всему прошлому и даже нашему поколению; я же упивался ими; они были наслаждением моего отрочества и моей молодости. Потом я несколько охладел к его перу; повести с направлением, которые он все писал в последнее время, мне уже не так понравились, как первые, первоначальные его создания, в которых было столько непосредственной поэзии; а самые последние сочинения его так даже вовсе мне не нравились".
Я сразу вспомнил по этому поводу историю с Акуниным — и моё собственное охлаждение не к нему, конечно, (мы незнакомы), а к его печатной машине. То есть, когда смешение интеллектуального и массовой культуры было внове, и интеллектуального было много, а массового — не так много, то это вызывало у меня восторг, а вот когда интеллектуальное пиво стало всё больше разбавляться водой ширпотреба (да так, что некоторые начали говорить о невидимом соавторстве), так у меня началась тоска, которую современные люди зовут "пичалька".
При этом сейчас модно выказывать политические претензии любым публичным личностям. Вот Ревзин, к примеру, пишет "Кто меня все ж таки поразил во всей этой истории, так это Борис Акунин. Он искренне считал, что у него получится придумать для России повестку дня, объединить вокруг нее лидеров оппозиции и поженить их с простыми протестующими, переформатировать политику и победить. Он сорвался из своего замка в Сен-Мало, первым дилижансом бросился в Париж, оттуда на всех парах в Москву и, как говорится, с головой нырнул в оранжевые волны революции. В этом есть что-то тургеневское, хотя и не скажу, что именно".
У меня вот никаких претензий ни к кому нет, все в своём праве — и хоть я и думаю, что в ходе зимних пикников "Афиши" Акунин наговорил каких-то благоглупостей, так в этом ничего дурного.
С персонажем Достоевского, кстати, тоже была вполне революционная история и "Великий писатель болезненно трепетал пред новейшею революционною молодежью и, воображая, по незнанию дела, что в руках её ключи русской будущности, унизительно к ним подлизывался, главное потому что они не обращали на него никакого внимания".
Но в итоге Верховенский только сыгрыл с писателем злую шутку, и вообще в романе вышло всё довольно скверно.
Но я, совершенно не об этом — Акунин вышел как бы таким символом демократии и престолоблюстителем великой русской литературы.
И тут подоспел фильм "Шпион", снятый по его роману.
Про фильм и роман — совершенно отдельный разговор, но вот что интересно — там происходит некая спекуляция. Слово это теперь, в пору мелькания невидимой руки рынка и всего такого, должно выходить вовсе необидным.
Так вот, основная спекуляция происходит не собственно на детективной интриге, а на теме времени и Большого стиля.
В начале Перестройки был модный, как теперь говорят, мем — "Россия, которую мы потеряли" — и всё текущее безобразие соотносилось с 1913 годом. Но потом случилась удивительная вещь — возникла идея "СССР, который мы потеряли" — с атомной бомбой, сменившей соху, сталинскими космонавтами, первыми на Луне, с каналами и высотными зданиями посреди московских переулков.
И вот оказывается, что с помощью Акунина производится этот вполне себе противоположный проект комикса Большого Стиля.
Ну, да — там и Большой стиль в виде комикса, не настоящий, а придуманный, вроде как Берлин на картонных макетах Шпеера.
Собственно, "Шпион" — это как раз "СССР, который мы потеряли". Правда, тут уже претензии к исполнению, но сейчас мне нужно отлучиться в лабаз и нет времени объяснять, что это за претензии.
Но само сочетания меня развеселило.
Извините, если кого обидел.
16 апреля 2012
История про то, что два раза не вставать
И ещё я скажу о "Шпионе" вот что.
Про двойственное положение автора сюжета я уже написал, но тут вообще довольно много двойственности. Даже Лаврентий Павлович Берия оказался тут крокодилом, сказавшим доброе слово.
Во-первых, будут много говорить о том, как книга соотносится с фильмом. Я книгу Акунина не считаю удачной, вернее, я считаю её неудачу образцовой — она, как речи вестового Крапилина — хорошо начата, да дурно кончена. Так бывает со многими книгами претендующими на стиль: у них хорошая завязка, прекрасная экспозиция, но чрезвычайно неудачное продолжение — вплоть до финала. А финал там сплошная буффонада. Ещё немного, и Сталин нацепит красный клоунский нос, Берия вместо Хрущёва пустится вприсядку.
Всё дело затевается ради того, чтобы заставить Сталина поверить в миролюбие Гитлера: вот, дескать, мы заключили Договор до 24 сентября 1949 года, но вы поверьте хотя бы до 1943 — именно для этого мы с вами поубивали такую кучу народа на улицах Москвы.
Даже если делаешь комикс, куда честнее всучить шпионам в руки какой-то незатейливый макгаффин — цилиндрик фотоплёнки, пузырёк с ядом, или уж "странное стёклышко, отмычки, флакон с голубыми шариками и уродливый крючковатый стальной инструмент", как это сделала Мариэтта Шагинян (роман которой уж совершенно невозможно назвать серьёзным).
Во-вторых, много будут говорить, путая слова "стим-панк" и "Дизель-панк". Между тем запомнить отличие очень просто: "Стим-панк" это фильм "Wild Wild West", а "дизель-панк" это фильм "Капитан Америка" — и их все видели.
В-третьих, главным героем фильма является Москва в виде претворённого в жизнь Сталинского плана реконструкции — со всеми своими Дворцами Советов, колоннами и вазонами.
То есть, самое лёгкое сказать: фильм о Москве как о Метрополисе (это всё-таки светлый дневной город, а не ночной Готэм-сити).
Но это немного пробежка в рай на чужом горбу — мало кто не досмотрел до конца ютубовские ролики, копированные с фильмов тридцатых, где над Красной площадью плывут вереницы тяжёлых бомбардировщиков и проспекты режут город как просеки.
Это интересно, как всякая альтернативная реальность, оплаченная кровью.
Тут, правда, точно так же как в фильме покойного режиссёра Дыховичного "Прорва" москва довоенная (там 1937 год на дворе) снимается то и дело в "интерьерах" Москвы послевоенной — бело-золотого великолепия ВСХВ/ВДНХ. Это, кстати, очень интересная тема — довольно много людей считают, что вот был вечный конструктивизм и надежды на мировую революцию, гимнастёрки с петлицами вместо погон, командиры и эмки, и вдруг война — и раз! — сталинский ампир, империя СССР, кителя с погонами и офицеры на виллисах. Это совсем не так, что не отменяет смешения стилей.
Стили меняются медленно, даже если это Большой стиль.
Тем более, что Дыховичный снимал совсем не про это (у него главными были
