Ознакомительная версия.
Небольшое отверстие появилось на левой руке Рембо чуть выше запястья. Почти тотчас же раздался второй выстрел. Верлен опустил руку – по словам Рембо, – и вторая пуля попала в стену. На самом деле, учитывая ширину комнаты – чуть больше трех метров, рост Рембо – около пяти футов десяти дюймов (177,8 см), почти горизонтальную траекторию первой пули и тот факт, что пулевое отверстие было обнаружено в тридцати сантиметрах над полом, Верлен, должно быть, опустил руку полностью только после того, как произвел второй выстрел.
Все еще сжимая револьвер, Верлен бросился в комнату матери, упал на ее кровать, потом, вернувшись, силой вложил оружие в руки Рембо и настаивал, чтобы тот спустил курок.
Пока Верлен мучился угрызениями совести, мадам Верлен перевязывала запястье Рембо. Удивительно, но никто не пришел осведомиться о шуме. Около 5 часов вечера они вышли из гостиницы и сопроводили Рембо в больницу Святого Иоанна на другом конце города. Когда рану перевязали, они вернулись в отель, где Рембо стал укладывать свои чемоданы.
Мадам Верлен дала Рембо двадцать франков, и они отправились на вокзал незадолго до 8 часов. Верлен по-прежнему находился в крайнем возбуждении, умоляя Рембо не ехать в Париж.
Пока они шли вместе, Рембо заметил, что Верлен держит руку в кармане пальто. По-видимому, никто не подумал его разоружить. Они вышли на площадь Рупп, Верлен побежал вперед, затем повернулся и, казалось, потянулся к револьверу.
Позже была найдена коробка с сорока семью патронами. Поскольку в отеле было произведено два выстрела, пистолет был все еще заряжен[467].
Рембо повернулся и побежал, он бежал, пока не нашел полицейского. Он рассказал ему, что произошло, и повел его к площади. Констебль Огюст Мишель забрал у Верлена револьвер и арестовал его по подозрению в покушении на убийство.
И снова полицейские протоколы опровергают традиционную версию событий. Легенда заключается в том, что Рембо был потрясен, увидев, что его друга заключили в камеру. После неудачной попытки спасти его он вернулся в Рош, рыдая «Верлен! Верлен!», и написал «Одно лето в аду» как акт раскаяния[468]. Спустя годы, по словам известного фальсификатора, было найдено распятие, «окруженное лучами света», глубоко запрятанное в письменный стол Рембо[469].
Рембо дал первые показания неулыбчивому старшему полицейскому офицеру. Неудивительно, что он выглядел как человек, предполагаемый убийца которого только что был арестован:
«Весь последний год я жил с месье Верленом. Мы писали объявления в газеты и давали уроки французского языка. Жить с ним стало невозможно, и я выразил желание вернуться в Париж.
Четыре дня назад он уехал от меня в Брюссель и послал мне оттуда телеграмму, прося присоединиться к нему».
В этих показаниях было так много пробелов, что это едва ли можно назвать правдой. Рембо постарался найти обоснование злому умыслу. По его версии, как только он приехал в Брюссель, Верлен угрожал ему, говоря: «Давай, уезжай, тогда увидишь, что произойдет!» Прежде чем сделать два выстрела, он повторил свою угрозу: «Я покажу тебе, как уезжать!»
Рембо ничего не сказал о том, что Верлен был нетрезв. В сущности, он отправил Верлена – отца маленького Жоржа – в тюрьму.
Затем была опрошена мадам Верлен. Она попыталась оправдать своего мальчика: «Около двух лет месье Рембо живет за счет моего сына, который имел основания жаловаться на его угрюмый и злобный характер». Верлен совершил этот проступок «в момент помрачения ума» и купил револьвер, просто «потому, что он собирался путешествовать».
Когда допрашивали Верлена, он не сделал и попытки реабилитировать себя, хотя настаивал на том, что, когда потянулся за своим пистолетом на площади Рупп, он хотел выстрелить в себя, а не в Рембо.
Был поднят и зловещий вопрос об «аморальных отношениях».
Верлен был заперт в воющем зверинце с пьяницами. После бессонной ночи и завтрака из картофельного пюре и мяса неопределенного сорта он был доставлен в тюрьму Маленьких Кармелитов – бывший монастырь кармелитов – в ожидании суда.
Тем же утром Рембо покинул отель с мадам Верлен, чтобы вернуться в больницу. Его рука распухла, и ночь он провел в лихорадке.
На этот раз хозяин отеля, месье Верплез, находился за своей конторкой. Спустя пять дней он был допрошен полицией.
Согласно изысканиям Пьера Птифиса, хозяин гостиницы спрашивал: «Вы ранены?» – на что Рембо благородно отвечал: «Пустяки»[470]. Подлинные показания дают другое представление о благоразумии Рембо: «Рембо спускался по лестнице с рукой на перевязи. Я спросил его, что случилось. Он ответил, что его друг ранил его, выстрелив из револьвера. Затем вмешалась мадам Верлен, и разговор был прерван».
Рембо был болен, вероятно, от болевого шока и умеренного недоедания. Он был вынужден провести ближайшие девять дней в больнице.
Полицейский врач написал небольшое эссе о его ране (самое длинное литературное произведение, посвященное Рембо до верленовских Poètes maudits («Проклятых поэтов») 1883 года. Форма раны была точно отмечена как «круглая», а ее вертикальное направление «снаружи вовнутрь, то есть, можно сказать, от наружной части к внутренней». «Отек и отсутствие выпуклости, вызванной инородным телом, не дают возможности установить наличие пули». Врач не мог сказать, действительно ли пуля по-прежнему находится в руке. Небольшая пуля была извлечена лишь 17 июля и сохранена в качестве вещественного доказательства для судебного разбирательства. Если она когда-нибудь обнаружится в полицейских архивах, то, вероятно, станет одной из самых священных реликвий современной литературы.
12 июля пенсне судьи Теодора Т’Серстевенса предстало перед койкой под № 19 палаты Второй больницы Святого Иоанна. Были получены более подробные показания. На этот раз Рембо особо подчеркивал временное помрачение рассудка и угрызения совести Верлена. В целом показания были менее категоричны и более верны нечистоплотной истине, что было так же хорошо, потому что вещи Рембо обыскали и конфисковали несколько писем, а также копию сонета Верлена Le Bon Disciple («Прилежный ученик»). Это было интересное чтение. Обвиняемый, по-видимому, просил истца «седлать его могучей хваткой!».
Еще более тревожным был тот факт, что судья, видимо, ознакомился и с другими делами, заведенными на Верлена:
«СУДЬЯ Т’СЕРСТЕВЕНС: Она [Матильда] не считала поводом для недовольства вашу близость с Верленом?
РЕМБО: Да. Она даже обвиняет нас в аморальных сношениях, но я даже не потрудился отрицать такую напраслину».
Строго говоря, «аморальные сношения» не имели никакого отношения к делу, но пробудилось любопытство суда. 16 июля в камеру Верлена пришли д-ра Семаль и Влеманкс и подвергли его унизительному интимному осмотру. Отчет врачей был представлен на суде в качестве отягчающих обстоятельств. Он заслуживает упоминания как часть социального анамнеза:
«– Пенис короткий и мелкий. Головка крайне мала и сужается к концу, основание головки сглажено. […]
– Анус довольно сильно растягивается при незначительном разведении ягодиц, раскрываясь на глубину около одного дюйма. Это движение образует широкую воронку, напоминающую усеченный конус с вогнутой вершиной. Складки сфинктера не повреждены и не имеют следов прежних повреждений… Способность к сокращению: остается почти в норме».
Вывод, который был сделан из этого осмотра, заключался в том, что на теле Поля Верлена «присутствуют следы как активной, так и пассивной педерастии. Те и другие признаки не столь явно выражены, чтобы дать основания подозревать старую и закоренелую привычку; скорее они указывают на сравнительно недавнюю практику…»[471]
Если и было нечто символическое в «брюссельском инциденте», так это судебный анализ поэзии. После прочтения прозы врачей трудно найти «Сонет для дырки в заднице» «непристойным»: «Как сморщенный лик фиолета гвоздик / Тихо дышит она, скрыта с глаз пеной нег, / И влажна от любви, что вершит нежный бег / С ягодиц белых до центра шва между них».
Интерпретация анатомии полового члена является чистой фантазией. Другие признаки, описанные Семалем и Влеманксом, подтверждают практикование подсудимым анального секса, но и они не столь категоричны. Нельзя отрицать и то, что отчет, с точки зрения специалиста, не без изъянов. Отсутствие повреждений на самом деле говорит скорее о «старой и закоренелой» привычке, чем «о сравнительно недавней практике».
Этот осмотр половых органов был нежелательным развитием событий для Рембо. Сейчас было достаточно псевдодоказательств, чтобы осудить его за «противоестественные привычки». 18 июля он давал показания в третий раз. На этот раз он избегал любых упоминаний о страстном характере их отношений. Он не находил «никакого серьезного мотива» в нападении Верлена. Он напомнил судье, что Верлен пил все утро, «как, собственно, он обычно делает, когда предоставлен самому себе».
Ознакомительная версия.
