Эскадренный броненосец «Наварин» вечером 14 мая был подорван миной Уайтхеда с японского миноносца и вскоре затонул в результате взрыва двух или трех плавающих мин, сброшенных в воду на его пути японским 4–м отрядом истребителей. Эскадренный броненосец «Сисой Великий», крейсера I ранга «Адмирал Нахимов» и «Владимир Мономах» в ночь на 15 мая получили по одному попаданию минами Уайтхеда и вышли из строя. Утром они были затоплены своими экипажами (открытием кингстонов) вблизи о. Цусима при приближении японских вспомогательных крейсеров. Броненосец «Адмирал Ушаков» и крейсер I ранга «Светлана», подобно «Дмитрию Донскому», были затоплены своими экипажами после доблестного сопротивления превосходящим силам японцев.
Крейсера I ранга «Олег», «Аврора» и крейсер II ранга «Жемчуг» по решению контр–адмирала О. А. Энквиста в ночь на 15 мая отказались от прорыва во Владивосток и, отступив из Корейского пролива, пришли в Манилу (Филиппины, владения США), где и разоружились до конца войны. Крейсер II ранга «Изумруд» днем 15 мая не последовал примеру броненосцев Н. И. Небогатова и прорвался через кольцо кораблей японского флота. Он благополучно достиг берегов Приморья, однако, вследствие неправильной оценки обстановки его командиром, направился в залив Св. Владимира, где сел на мель и был взорван экипажем. Только крейсер II ранга (яхта) «Алмаз» под командованием капитана 2–го ранга И. И. Чагина — единственный из «больших» кораблей, — придерживаясь берегов Японии, выполнил приказ З. П. Рожественского и прибыл во Владивосток. Во Владивосток также прорвались эскадренные миноносцы «Бравый» и «Грозный». Миноносцы «Блестящий», «Быстрый» были уничтожены своими экипажами, «Бодрый» разоружился в Шанхае, «Безупречный» и «Громкий» геройски погибли в боях с превосходящими силами японцев.
Русские моряки, спасенные с потопленных кораблей, почти все попали в плен. На фоне катастрофы, которая унесла 5045 жизней, примеры проявленной в бою доблести утешали мало, а сдача пяти кораблей противнику произвела угнетающее впечатление. «Никто не ожидал размеров несчастья», — писал обер–аудитор В. А. Добровольский, попавший в плен невредимым вместе с экипажем «Орла». У раненых душевные муки усугублялись физическими страданиями. Страдал и Зиновий Петрович, получивший (единственный в Сасебо) отдельную палату и достаточно квалифицированную врачебную помощь. Раны его заживали медленно.
Николай II получил первые противоречивые сведения о Цусимском сражении 16 мая, в понедельник. Гнетущие неизвестностью новости император обсуждал за завтраком с генерал–адмиралом и бывшим в этот день дежурным флигель–адъютантом великим князем Кириллом Владимировичем, чудом спасшимся при катастрофе «Петропавловска». 19 мая Николай записал в дневнике: «Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о гибели почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рожественский раненный взят в плен!»[168]
В Санкт–Петербурге получили краткие донесения адмиралов З. П. Рожественского и Н. И. Небогатова, посланные с разрешения японцев, а также донесения адмирала О. А. Эквиста из Манилы и командиров прорвавшихся кораблей из Владивостока. Вести о разгроме эскадры и сдаче противнику ее остатков произвели угнетающее впечатление не только на высшее общество, но и на рядовых обывателей, а также на личный состав армии и флота. Враги правящего режима, в том числе социал–демократы, получили важный козырь в борьбе с царизмом, но даже они, как и верные царские слуги (Рожественский, Добровольский и др.) не могли заранее предположить «размеров несчастья». «Этою ожидали все, — написал тогда В. И. Ульянов (Ленин), — но никто не предполагал, что поражение русскою флота обернется таким беспощадным разгромом…» и далее: «Перед нами не только военное поражение, но и полный военный крах самодержавия…»[169] Положим, до «полного военного краха» еще было далеко, но призрак его уже обозначился в сознании многих.
Российский флот на Дальнем Востоке, как реальная боевая сила, перестал существовать, в то же время армия бездействовала Замена нерешительного А. Н. Куропаткина после мукденского поражения генералом от инфантерии Н. П. Линевичем не изменила ход борьбы на суше. Линевич оказался не лучше: наши армии в Маньчжурии, имея значительное превосходство в силах над японцами, так и не перешли от обороны к наступлению.
Под влиянием Цусимы президент США Теодор Рузвельт обратился к Николаю II с письмом, где предполагал свое посредничество в мирных переговорах. На особом совещании, созванном императором для обсуждения дальнейших действий, только непреклонный генерал–адъютант Ф. В. Дубасов решительно высказался за продолжение войны в надежде на победу на суше. Но Николай II уже (правда, молча) сомневался в способности своих стратегов, как морских, так и сухопутных. И предложение Рузвельта было принято. Переговоры вскоре были доверены С. Ю. Витте, направленному в Соединенные Штаты. За цусимский погром поплатились своими постами августейший дядя Николая II (к огорчению царя) и адмирал Ф. К. Авелан, преданный монаршему забвению. Однако флот поплатился гораздо большим. Гекатомбы в виде бессмысленных человеческих жертв, принесенные флотом под Порт–Артуром и при Цусиме, не прошли даром, и восстание на лучшем черноморском броненосце «Князь Потемкин–Таврический» в июне 1905 г. стало только «первой ласточкой» в череде трагических событий во флоте в 1905–1906 гг. Многим офицерам — участникам войны с Японией, в том числе и ее героям, не довелось пережить матросского возмущения.
Надо отметить, что в конце мая 1905 г., когда «Князь Потемкин–Таврический» еще вполне мирно достраивался в Севастополе, император решил отметить верность долгу своих подданных, и в ответ на донесение Рожественского в Токио из Санкт–Петербурга полетела телеграмма: «От души благодарю вас и всех тех чинов эскадры, которые честно исполнили свой долг в бою, за самоотверженную службу России и Мне. Волею Всевышнего не суждено было увенчать ваш подвиг успехом, но беззаветным мужеством вашим Отечество всегда будет гордиться»[170]
Аналогичные телеграммы были посланы в Манилу адмиралу О. А. Энквисту и во Владивосток капитану 2–го ранга И. И. Чагину. Императорская благодарность пришлась весьма кстати и помогла Зиновию Петровичу преодолеть физические недуги. Хуже было Н. И. Небогатову, к которому вечером 14 мая перешло командование разбитой эскадрой, а на следующий день выпало рассчитываться за всю операцию. Телеграммы он не получил, а в Санкт–Петербурге для решения участи его и офицеров сдавшегося отряда была образована Особая комиссия из заслуженных адмиралов и офицеров.
Еще раньше, чем пришла высочайшая телеграмма, а именно 21 мая 1905 г., Зиновия Петровича в госпитале посетил адмирал Того Хейхатиро[171], отдавший должное храбрости русских моряков и выразивший свое сочувствие российскому командующему. Это событие, само по себе весьма примечательное, вряд ли вызвало у З. П. Рожественского особый подъем духа, он бы с удовольствием поменялся местами со своим счастливым соперником.
По воспоминанием В. И. Семенова, в японском плену адмирал и офицеры тяжело переживали очевидную радость японцев по поводу победы, одержанной с малыми потерями. Японцы потеряли при Цусиме 3 миноносца и 699 человек убитыми и ранеными. Остро чувствовалось в плену и «нетактичное» поведение противников, в том числе и по отношению к адмиралу, которого иногда ставили в общий строй без разбора.
Объективности ради надо признать, что японцы тогда стремились показать себя «цивилизованной нацией», и их отношение к военнопленным было весьма лояльным. Что же касается мелких обид, то «горе побежденным», ибо военное поражение неизбежно ведет к унижению достоинства его потерпевших.
С 23 июня 1905 г. поправлявшегося адмирала регулярно навещал верный В. И. Семенов, который до этого проходил мучительный курс лечения собственных ран. 12 июля Зиновию Петровичу сделали последнюю операцию — удалили кусок кости из черепа, проломленного японским осколком.
После операции выздоровление командующего уже не вызывало сомнений. Он стал подробнее писать жене, сообщил фамилии уцелевших офицеров штаба, закончив их перечень краткой фразой: «Всех прочих не стало». В июле Зиновий Петрович составил и первое достаточно подробное донесение о бое, которое представил в форме рапорта морскому министру.
Морским министром, объединившим в одном ответственном лице функции прежних генерал–адмирала и управляющего министерством, император назначил более чем знакомого Рожественскому вице–адмирала А. А. Бирилева. Накануне Цусимы в свете многочисленных просьб Зиновия Петровича именно Бирилев был назначен командующим флотом в Тихом океане и должен был принять под свою руку 2–ю Тихоокеанскую эскадру. Приехав по железной дороге во Владивосток, Алексей Алексеевич застал там только «Алмаз» и два эскадренных миноносца, не считая частично искалеченных крейсеров местного отряда.
