Теперь приходилось расширять и формально закреплять свое присутствие, потому что господствовать хотел не только британский лев. К тому же к концу XIX века положение лордов хотя и было внешне прочным, но только внешне. Сесиль Родс (по имени которого долгое время часть Африки называлась «Родезия») говорил в 1895 году своему другу, журналисту Стэнду: «Я посетил вчера одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: „Хлеба, хлеба!“ — я, идя домой и размышляя об увиденном, убедился более чем прежде в важности империализма. Мы должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами»…
Родс, конечно, не договаривал, что если вы хотите быть империалистами, то вы обязательно должны хотеть и войны — империалистической, внешней. Во-первых, она быстро и на вечно помещает часть избытка населения в «новые земли» и обеспечивает быстрый оборот стали, меди, хлопка и солдатских пайков… Во-вторых, без такой войны не обойтись просто потому, что не одни ведь английские лорды задумывались над увиденным в рабочих кварталах. Давление масс начинала ощущать правящая элита всех развитых стран.
Во Франции крах Второй империи привел вначале к установлению не Третьей республики, а Парижской Коммуны. И после 1871 года понятие «версальцы» во Франции приобрело вполне определенное значение — это были те буржуазные войска, что пришли из Версаля в Париж и расстреляли надежды рабочих у стены кладбища Пер-Лашез. Остались могилы, однако не исчезли надежды и память. И поэтому у французских собратьев Родса по классу тоже болела голова о новых землях и рынках, тем более что они-то знали, что это такое — гражданская война.
Начинала постепенно закипать и Америка. 1-го мая 1886 года в Чикаго рабочие забастовали и вышли на демонстрацию с требованием восьмичасового рабочего дня. Взамен многие из них получили девять граммов свинца. Правда, первая «маевка» погоды еще не делала. Будущий президент США Теодор Рузвельт писал в том мае сестре Анне: «Мои здешние рабочие на ранчо — люди, занятые на изнурительной работе, их рабочий день длиннее, а заработная плата — не выше, чем у многих стачечников; но они американцы до мозга костей. Я бы хотел, чтобы они оказались со мной рядом против мятежников; мои люди хорошо стреляют и не знают страха».
Подход, впрочем, не отличался особой новизной даже для Америки. Президент Пенсильванской железной дороги Томас Скотт шестью годами ранее высказался следующим образом: «Покормите рабочих-забастовщиков пулеметными очередями в течение нескольких дней, и вы увидите, как они примут этот вид питания».
Пули, однако, были только временным решением проблемы. В начале XX века 1 % «американской нации» владел 47 % национального богатства. Для «самой свободной страны» со отношение несколько неожиданное. И могли прийти такие времена, когда даже «американцы до мозга костей» не пожелали бы заниматься от зари до зари изнурительным трудом ради того, чтобы полковник Рузвельт и ему подобные забавлялись па охоте уничтожением последних американских бизонов.
Достаточно быстро это понял и сам бравый полковник. Уже в 1897 году он пишет статьи, одна из которых прямо называется «Как же не помочь нашему бедному брату». Нет, Рузвельт — теперь уже губернатор штата Нью-Йорк — не изменился. Добиваясь уступок рабочим от промышленников, он держал наготове национальную гвардию. После того как его выбрали президентом, для резерва он держал федеральные войска. Все же это был прогресс: пули уже не приходили ему на ум как первый и самый надежный аргумент. В 1899 году он пи сал другу, лорду Спринг Райсу: «Мы должны решать огромные проблемы, возникающие из отношений между трудом и капиталом. В предстоящие пятьдесят лет нам придется уделять этому вопросу гораздо больше внимания, чем экспансии»…
Рузвельт лгал даже старому другу — капитал США уделил внимание рабочему вопросу только после того, как США в 1929 году оказались на грани социальной революции. Уводить от нее Америку капитал доверил тогда Франклину Делано Рузвельту — кузену Теодора Рузвельта. А вот экспансию начал уже он сам…
Именно США стали инициаторами первой империалистической войны за новые колонии: в 1898 году были завоеваны Куба, Пуэрто-Рико, остров Гуам и Филиппины. Впрочем, ранее, в 1893 году, янки оккупировали Гавайские острова. Рузвельт тогда еще не был президентом, но его младший друг, писатель и журналист Уильям Уайт писал: «Когда испанцы сдались на Кубе и позволили нам захватить Пуэрто-Рико и Филиппины, Америка на этом перекрестке свернула на дорогу, ведущую к мировому господству. На земном шаре был посеян американский империализм. Мы были осуждены на новый образ жизни».
Лицемерие всегда было такой же фамильной чертой американской элиты, как и напористая наглость. По словам Уайта выходило, что если бы не «слабаки-испанцы», то добрый Дядя Сэм сидел бы себе спокойно между двух океанов и никуда оттуда не порывался бы. Тут все было поставлено, конечно, с ног на уши. Не слабость Испании «повернула» Америку к экспансии, а капитал Америки, набрав силу, двинулся по пути к мировому господству, отшвырнув пинком одряхлевшую Испанию.
Испано-американская война началась с того, что американское военное судно «Мэйл» было якобы взорвано испанской миной. Когда много лет спустя затонувшее судно подняли со дна моря, оказалось, что взрыв-то был, но изнутри!
Элита Америки начинала считать себя элитой мира, однако в Старом Свете были люди, думавшие иначе, чем те же Рузвельт и Уайт. Лорд Керзон в 1892 году писал: «Афганистан, За каспийский район, Персия — это для меня клетки шахматной доски, на которой разыгрывается партия; ставка в ней — мировое господство».
Керзон имел в виду, конечно, господство Британии. И тогда оно было реальностью. К 1900 году Великобритания владела 33 миллионами квадратных километров (в 109 раз больше самого Британского острова!), на которых жили 368 миллионов человек. Четверть земного шара и четверть населения мира! Индия была здесь лишь главной жемчужиной в британской короне, а Суэцкий канал — английской удавкой на горле мировой торговли.
Соединенные Штаты тем временем готовились затянуть свободу Центральной и Южной Америки поясом Панамского канала. Однако полными хозяевами янки там еще не стали. Имея груды золота, они не имели пока мощного флота, и поэтому бразильские, например, железные дороги строились, в основном, на французские, бельгийские, британские и немецкие капиталы. Из-за нехватки линкоров Штаты орудовали тогда больше принципами политики «открытых дверей» и «равных возможностей».
Однако Соединенные Штаты все больше проникались сознанием будущей роли властелина мира XX века. Сверхдержавный настрой присутствовал не только в тайных планах, он проявлялся даже на уровне массового сознания. Великий О'Генри написал своих «Королей и капусту» в 1904 году — за десять лет до Первой мировой войны. И уже тогда его «звездно-полосатый» консул в банановой Анчурии говорил о США как о «самой великой, твердовалютной и золотозапасной державе мира»… Хотя этого в действительности еще не было! Мало того, США в то время были самым великим в мире должником!
Франция, хотя и потерпела Седанское фиаско (при необходимости выплачивать пруссакам солидные репарации), сумела отхватить второй «колониальный» приз — 11 миллионов квадратных километров колоний с 50 миллионами полурабов. На французском языке получала приказы треть Африки! Но Франция в этой гонке оставалась далеко позади Англии. Зато она отыгрывалась в Европе, о чем еще будет сказано.
Слово «гонка» выражает самую суть. Во второй половине девятнадцатого века паруса уступали пару. Флоты держав мчались по земному шару, как на регате. И мир был окончательно поделен между капиталом разных стран очень скоро.
Мы как-то склонны считать, что он был поделен между европейскими державами уже во времена сэра Френсиса Дрейка, королевы Елизаветы и Лаперуза. Однако что нужно было Европе в XVII–XVIII веках от огромного внешнего мира? Табак, чай, кофе, пряности, экзотические краски, ценные породы дерева, фрукты и еще кое-что по мелочам.
Поэтому до XIX века планета была, по сути, «бесхозной». Только прогресс техники и знаний вызвал к жизни множество новых потребностей, в том числе и колониальных захватов. Недавно открытая таблица Менделеева из чисто научного достижения на глазах превращалась в торговый прейскурант. Бросовые земли, изгаженные пятнами нефтяных выходов, начинали цениться подороже золотоносных жил…
В 1876 году — через 5 лет после Седана — колонии занимали лишь 10-ю часть Черного континента, а к 1900 году — уже девять десятых! В то время полностью была захвачена Полинезия, а в Азии доделили ранее неприбранное к рукам. Формально независимыми там оставались лишь Турция, Аравия, Персия, Афганистан, Китай и Сиам. Впрочем, и там «белые» капиталы резвились вовсю, исключая разве что Афганистан.
